Фронтовые повести - Адий Шарипов

«Так хватит ли у меня выдержки?»— глядя на нескончаемый железный поток, который раз спрашивала себя Валя.

Эта мысль не оставляла ее целый день, с нею она и заснула, когда ночь уже давно перевалила на третье августа.

Два дня девушки не показывались из дома.

На третий день Валя собралась с решимостью и вышла в сарай за дровами. Нужно было затопить печь: так хотелось согреться и поесть чего-нибудь горячего.

Она возвращалась с охапкой поленьев, когда услышала скрип открывавшейся калитки. Этот мирный звук был так резок, так неожидан, что Валя вздрогнула, оглянулась и едва не бросила вдруг потяжелевшие поленья: к дому шел немец в каске, с автоматом поперек груди. Рукава его солдатского мундира были закатаны. Валя замерла на месте, побледнела. Солдат внимательно оглядел испуганную девушку и показал дулом автомата на дом и на сарай.

— Зольдат?.. Рус зольдат?..

Значит, солдат пришел не за ней, он ищет красноармейцев: не спрятались ли они в доме, в сарае… И Валя, поправив охапку поленьев, запинаясь, ответила по-немецки:

— Солдат нет. Здесь живем я и моя сестра, — и торопливо шагнула к крыльцу.

В белесых глазах солдата мелькнуло удивление:

— О, фрейлен говорит по-немецки! Подождите…

Но Валя уже взбежала по ступенькам и скрылась за дверью.

— Что с тобой? — бросилась к ней навстречу Ася. — На тебе лица нет.

— Немцы! — только и проговорила Валя, с грохотом рассыпав у печки охапку поленьев.

Не проронив больше ни слова, они стояли, прислушиваясь к удаляющимся шагам во дворе. Вот, скрипнув, хлопнула калитка.

На следующий день, повязавшись платком, Валя вышла за ворота. Несколько минут стояла у калитки, осматривалась. Ощущение было такое, будто она неожиданно попала в чужой незнакомый город. По избитому шоссе снова открылось беспорядочное движение войск, и казалось, что ему не будет ни конца ни края. Валя разглядывала неприятельских солдат, догадываясь, что вот эти, в зеленых выгоревших мундирах, — пехотинцы, а вот эти, в черной промасленной униформе, — танкисты. Ей необходимо научиться не только спокойно глядеть на чужаков, но и бороться с ними. Значит, со страхом пора кончать…

Над горсоветом тяжело полоскался на ветру огромный флаг со свастикой. Изломанную, похожую на паука эмблему фашистов Валя видела за эти дни много раз: свастика была на повязках, на флажках, на машинах, ползущих по шоссе. Все это Валя наблюдала в щелочку раздвинутых штор. Но вот, оказавшись на улице, она взглянула на здание горсовета, и знакомый холодок отчаяния снова подступил к сердцу.

Фашистский флаг развевался и над бывшей женской консультацией. Там, как оказалось впоследствии, разместилось гестапо.

По городу развесили репродукторы, и над сожженными улицами Велиславля гремел бой барабанов, разносился звон фанфар: радио не переставая транслировало из Берлина фашистские марши.

Валя свернула за угол и тут же отступила к стене дома. На небольшой площади стояла наспех сколоченная виселица. На ней раскачивались три трупа: двоих мужчин и молодой женщины в разорванной кофточке. На груди казненных висели дощечки с надписями на двух языках: «Мы стреляли в немецких солдат».

Потрясенная, Валя пошла прочь от страшного места. Но перед ее глазами долго еще стояли искаженные смертью лица повешенных.

Кто были эти люди? Были ли они тоже оставлены в захваченном городе, выполняли ли они какое-нибудь задание? Как бы то ни было, но в этот свой первый выход в город Валя убедилась, что растерзанный, обезображенный, он не упал к ногам вражеских солдат, он полон скрытых сил и будет бороться, хотя бы вот так, как поступили эти трое безымянных героев.

Далеко от места казни на каком-то уцелевшем заборе внимание Вали привлек большой плакат. Она перепрыгнула канаву и подошла ближе. Плакат был отпечатан на бумаге ядовито-зеленого цвета.

Гражданскому населению воспрещается выходить из своих квартир в период от 6.00 вечера до 5.00 утра. Исключения допускаются только для лиц с письменным разрешением местной комендатуры. Нарушение этого приказа будет строго караться.

Местный комендант

майор Хольбер.

Валя в задумчивости прикусила губу — привычка, оставшаяся у нее еще со школы. «Значит, хочешь не хочешь, а надо раздобыть это письменное разрешение». Ведь наверняка для того задания, какое ей поручат, хождение по улицам, особенно в ночное время, будет просто необходимо.

По пути домой на глаза ей снова попался плакат, еще большего размера, чем первый. Интересно, какие требования содержатся в этом приказе «новой власти»? Да, и этот, как и все другие, заканчивается угрозой. И, читая его, Валя постоянно вспоминала наспех сколоченную на площади виселицу.

1. Каждый трудоспособный житель города мужского пола от 16 до 60 лет обязан к труду. За работу обычное вознаграждение.

2. Воспрещается уклонение от назначенной работы и самовольный уход с работы.

3. Все жители города мужского пола от 16 до 60 лет должны являться ежедневно, за исключением воскресных и праздничных дней, в 7 часов к своим уличным старостам. Исключаются только лица, имеющие определенную работу и удостоверившие это предъявлением письменной справки германской войсковой части.

4. Уличные старосты обязаны проводить всех лиц, подлежащих явке, вместе к назначенному сборному пункту своего участка; о неявившихся докладывать участковому инспектору письменно.

Невыполнение приказа карается как саботаж.

Местный комендант

майор Хольбер.

Валя задумалась. «Лица, имеющие определенную работу…» Слов нет, нужно устраиваться на эту «определенную работу». На языке товарища, беседовавшего с ней в горкоме, это называется легализироваться. Он наставлял Валю, что ей ни в коем случае не следует прятаться, таиться. Наоборот, она изо всех сил должна показывать, что давно с трепетом ждала этого «счастливого» дня и вот теперь с радостью предлагает свои скромные силы на службу новому порядку. Так что знай тот военный о страхе Вали и ее сестры, который они испытали в первые дни, увидев валивший мимо их домика поток немецких войск, знай он, что несколько дней девушки вообще не высовывали носа на улицу, скрываясь в своем убежище, он наверняка с осуждением покачал бы головой и, видимо, мог бы вообще забраковать кандидатуру молодой коммунистки. Так думала Валя, стоя у приказа немецкого коменданта города. Значит, комендатура уже приступила к работе. Надо полагать, в скором времени начнут функционировать и другие городские учреждения. Валя плохо представляла, как оккупанты станут управлять городской жизнью, но где-то, в каком-то месте им обязательно потребуются наемные руки, и вот здесь Валя должна проявить максимум изобретательности, чтобы выполнить первое задание.

Следует, видимо, сразу же подумать и о работе для Аси. Конечно, о своем тайном задании Валя ей ничего не скажет — по крайней мере, до поры до времени. Но забота о сестре целиком лежала на ее плечах, и Валя решила, что на работу им лучше устраиваться вместе. Устройство на работу к немцам в какой-то степени поможет ей избежать подозрений оккупационных властей. В этом городе она родилась и выросла, здесь училась и работала, стала депутатом горсовета, вступила в партию, и многие ее здесь знали. Партийный билет особенно беспокоил военного. На всякий случай он тогда подсказал Вале вполне правдоподобный вариант: что-де молоденькой двадцатилетней комсомолке было отказано в приеме — не утвердил горком партии, что заявление о приеме в партию было всего лишь безрассудством молодости. По глупости, мол, не подумала как следует…

Кто-то с силой толкнул Валю на тротуар. Оглянулась — немец с автоматом, а по дороге приближается колонна оборванных людей. Потом она разглядела немецких автоматчиков впереди колонны, сбоку и в хвосте. И похолодело, заныло сердце: через город гнали военнопленных. Забыв об опасности, Валя подступила к самому краю дороги, жадно вглядываясь в проходивших мимо нее красноармейцев. Пленные были разуты, небриты, их измученные лица казались девушке одинаковыми…

Колонна пленных миновала перекресток и повернула на запад. Там, на окраине города, для концлагеря огорожен огромный пустырь.

С тяжелым сердцем Валя побрела обратно домой. Не было прежнего зеленого Велиславля, утопающего в садах и цветниках. У Вали было ощущение, что на его улицы внезапно опустился плотный черный полог. Не город, а темница, давящая на всех его обитателей беспросветным мраком. Так тяжело сознавать все это. Хоть бы поделиться с кем, отвести душу. Но приказано затаиться и ждать, когда к ней придут связные. Рано или поздно они придут, и она начнет действовать, бороться. А что должны чувствовать все остальные, кому не удалось уйти на восток? Кто вынужден только ждать, находясь в полном неведении?..