Идем на восток! Как росла Россия - Лев Вершинин

Как стать экспонатом

Еще одно, второе и последнее, событие – восстание Кенесары Касымова, трактуемое ныне как «яркое проявление национально-освободительной борьбы против российского империализма», я, честно говоря, не знаю, как назвать. Дело в том, что оно, в сущности, к России никакого отношения не имеет. Султан Кенесары, сын Касыма, внук известного нам Аблая и, как водится, в энном колене прямой потомок Чингисхана, происходя из Среднего Жуза, да еще и из южных его регионов, был подданным то ли Коканда, то ли Бухары, то ли и Коканда, и Бухары одновременно. Однако сам себя считал достойным куда более высокой доли. Как минимум титула хана родного Жуза, но еще лучше, если всей Великой Степи. Отчего и тусовался по ничейным, еще не демаркированным просторам, избегая встреч с разъездами бухарцев (уже успевших отсечь головы двум его старшим братьям) и кокандцев (столь же вызывающе поступивших с его батюшкой), поскольку и сам был объявлен в розыск, и собирая под свой бунчук всех, хоть сколько-то и хоть чем-нибудь недовольных. Которых было немало. Претензии в основном были к Коканду, относившемуся к «своим» казахам примерно как поляки к малороссам до Хмельниччины, а также (и в связи с тем же) к Бухаре, но и российских пограничников, запрещавших «неприсяжным» туземцам кочевать по территории Империи, тоже не любили. Да и многие пылкие батыры, бии и тюре были огорчены новыми реалиями. Так что, в конце концов, орда под бунчуком «законного хана» собралась солидная.

Начал Кенесары довольно бойко. Исходя из того, что русских, с одной стороны, в местах его обитания совсем мало, а с другой они, в принципе, куда сильнее Коканда, и, значит, PR от нападения на них будет круче, он весной 1838-го осадил, взял штурмом и разрушил до основания Акмолинский форпост. Произведя на потенциальных подданных именно то впечатление, которое и предполагалось. После чего, крайне быстро уйдя от греха подальше, занялся государственным строительством на территории Кокандского ханства. Что, конечно, было и мудро, и правильно. Бить кокандцев у него получалось весьма удачно, сторонников становилось все больше, а поскольку среди них были люди из самых разных родов, ранее входивших во все три Жуза, избрание «нашего Кене» великим ханом всей степи, состоявшееся в сентябре 1841 года, стало простой формальностью. На правомочность и кворум, естественно, никто внимания не обращал, а любые упоминания о недостаточной легитимности хан, обладая от природы тяжелым характером, карал по законам военного времени эпохи своего великого предка. Впрочем, отдадим должное: по личным данным сын султана Касыма, судя по всему, в самом деле этого самого великого предка напоминал, а возможно, и повторял. Он умел побеждать, умел подбирать кадры, умел даже наводить порядок в степи. После сотни сломанных за ослушание спин грабежи караванов и несанкционированные угоны скота прекратились, клановая вражда сменилась полным взаимопониманием, а владыки Коканда, далекой Хивы и даже Благородной Бухары – по местным меркам, региональной сверхдержавы – заговорили с самозванцем не то что на равных, а даже несколько заискивающе. В какой-то момент о создании некоей «степной автономии» задумался даже Василий Перовский.

В общем, родись Кенесары лет на 700 раньше, копыта казахских коней, вполне вероятно, окунулись бы в Последнее Море, лет на 200 – не менее вероятно, растоптали бы Китай или, по крайней мере, Джунгарию. В суровой же реальности сюжет лишь подтвердил еще раз ту простую истину, что всякому овощу свое время. На запрос из Оренбурга по поводу переговоров Николай Павлович наложил резолюцию простую и ясную: «Двум монархам в одном царстве не бывать!». Да и сам Кенесары рассуждал схоже. Ни о какой автономии он и слышать не хотел, выдвигая встречные условия: все три Жуза по состоянию на эпоху Тауке-хана, плюс (раз уж так случилось) Букеевская Орда, плюс (хотелось бы, но необязательно) помощь в борьбе с Кокандом. При такой сшибке амбиций судьба хана Кене была решена. Несмотря на то, что «новый Чингисхан», беспощадно разоряя кокандские поселения, от российских рубежей старался держаться подальше, а за акмолинскую наглость даже предлагал заплатить компенсацию, войска Империи, поддержанные ополчением султанов, двинулись в степи, вытеснив войска хана сперва в земли Старшего Жуза, а затем и вообще на коренную территорию Кокандского ханства. Воевать на два фронта, как известно, не под силу никому, тем более что воины возрожденной Орды предпочитали не покидать родные места. С трудом вырвавшись из мешка, Кенесары перешел на земли вольных киргизов в предгорьях Алатау, где попытался создать новую базу, став по ходу дела героем страшилок, которыми киргизские матери по сей день пугают непослушных детишек, и в конце концов погиб в битве с киргизским ополчением у озера Иссык-Куль. После чего киргизы, по древнему обычаю отделив голову «великого хана» от тела, тщательно ее обработали и преподнесли в дар «хану наивеличайшему», который, пожав плечами, велел передать диковинку в Эрмитаж, где она хранится и поныне наряду с шедеврами Веласкеса, Рафаэля, Тернера и прочих «старых голландцев».

Малая Шахматная доска

Фигура в чем-то шекспировски-трагическая, а в чем-то карикатурная, Кенесары, отдадим ему должное, сам того не предполагая, сделал великое дело. В процессе низведения самопровозглашенного ханства Россия не по какому-то плану (планов не строили), но, как говорил уже не раз мною цитированный Александр Сергеевич, «силою вещей» добралась, наконец, до Семиречья, то есть до юга нынешнего Казахстана, имевшего (это для понимания ситуации необходимо иметь в виду) совершенно уникальный статус. Местные кочевники считали эту землю своей, но платили дань ханам Коканда, полагавшим себя владельцами по факту контроля. Цины, понемногу обустраивавшие Синьцзян, в свою очередь, не сомневались, что эти земли принадлежат именно им и никому другому, потому что если бы не они, территория по-прежнему была бы под джунгарами, а кому же быть правопреемником побежденного, как не победителю? Имелись аргументы и у России. С тех пор, как кокандцы обнулили в Старшем Жузе ханский престол, тамошние племена жили сами по себе, под верховенством собственных султанов. Тех самых, чьи прошения о принятии под покровительство в Коллегии иностранных дел считали уже сундуками. На сундуках, конечно, лежали толстые слои пыли, но сейчас, когда границы России раздвинулись до кочевий Старшего Жуза, архивы недолго было и перетряхнуть. Когда же перетряхнули, оказалось, что, как ни странно, Китай спорить не настроен. Прирастить к Поднебесной очередную порцию землицы Цины, следуя примеру предшественников, не возражали никогда, но рвать жилы за совершенно ненужную степь, оспаривая ее у очень серьезного оппонента, не считали нужным, да и силы у них были уже не те.

Поэтому досужие разговоры о демаркации плавно перешли в практическую плоскость, и даже с учетом восточной неторопливости продвигались вполне успешно, хотя окончательно все документы, зафиксировавшие признание Пекином российского суверенитета над Великой Степью, были подписаны немного позже. Совсем иначе обстояло дело с Кокандом. В отличие от консервативных, но мудрых чиновников Чжуннаньхая, тамошние мирзы и шейхи (как, впрочем, и их бухарско-хивинские близнецы) пребывали в абсолютной уверенности, что их сарбазы непобедимы, а ежели вдруг и победимы, то Аллах поможет при любом раскладе. К тому же, в отличие от Китая, где и максимального-то годового прибытка с кочевников хватило бы еле-еле на год скудного содержания не самой любимой жены Сына Неба, кокандский бюджет едва ли не наполовину формировался за счет казахов. В силу чего любые проявления диссидентства в Старшем Жузе, тем паче хоть краешком связанные с русскими, пресекались на корню с недоступной даже маньчжурскому разумению жестокостью. И, коль скоро в ответ степняки ерепенились еще сильнее, карательные акции осуществлялись все чаще. В первую очередь, разумеется, против родов, просивших Россию о помощи.

В конце концов, начиная с 1839 года кокандцев, до тех пор защищенных приказом огня не открывать, начинают бить. Сперва при встречах в степи, затем на их земле, разрушая опорные пункты. В 1853-м Коканд теряет важнейшую крепость Ак-Мечеть, ключевой пункт контроля над степями. В ходе боев выясняется, что (а) кокандцы драки не боятся, но (b) русские умеют бить их в соотношении 1 к 10 и даже 1 к 20. Так что граница медленно ползет к южной кромки Великой Степи. В 1854-м на реке Алматы выросло укрепление Верное, после чего в состав России вошел весь Заилийский край, а вдоль нижнего течения Сырдарьи возникла Сырдарьинская укрепленная линия. Всего через несколько лет Александр II подписанием «Положения об управлении Семиреченской и Сырдарьинской областями» и «Положения об управлении Тургайской, Уральской, Акмолинской и Семипалатинской областями» расставит все точки над «ё», официально включив Великую Степь в состав Империи и учредив на базе Сибирского казачьего войска новое войско, Семиреченское. Впрочем, этим «всего нескольким» предстояло изменить очень многое. В те дни по пальцам (две-три персоны в городе на Неве да пять-шесть в городе на Темзе) можно было посчитать тех, кто понимал, что ситуация меняется качественно. Что Россия, выйдя на северную линию коренных земель Коканда, достигла, наконец, своих естественных южных рубежей, и теперь уже не слегка, как случалось и раньше, а всерьез, с головой вступает в Большую Игру. Впрочем, это уже совсем иной разговор.