Страна Рождества - Джо Хилл

Мотоцикл не заводился. Он даже не производил подающих надежду шумов. Она вскакивала на него и спрыгивала обратно, пока у нее не загудели ноги, но он ни разу не издал этого низкого, глубокого, откашливающегося звука, позволяющего думать, что двигатель вот-вот заработает. Вместо этого он только тихо фукал, как человек, с презрением выдыхающий между губ: п-ффф.

Не оставалось ничего другого, кроме как идти пешком.

Она нагнулась к рулю и начала толкать. С усилием сделала три шага, затем остановилась и снова посмотрела через плечо. Мост по-прежнему отсутствовал. Никакого моста никогда не было.

Вик шагала и пыталась представить себе, как начнет разговор с Уэйном.

Эй, малыш, плохая новость: я что-то растрясла в мотоцикле, и он сломался. Да, и я что-то растрясла у себя в голове, и она тоже вышла из строя. Придется отправиться в починку. Как только устроюсь в палате психушки, пришлю тебе открытку.

Она рассмеялась. На ее слух, это мало чем отличалось от рыдания.

Уэйн. Больше всего на свете я хочу быть такой мамой, которой ты заслуживаешь. Но я не могу. Я не могу ею быть.

От одной мысли, что она скажет что-нибудь подобное, ее тошнило. Даже если это и правда, от этого не почувствуешь себя менее трусливой.

Уэйн. Я надеюсь, ты знаешь, что я тебя люблю. Надеюсь, ты знаешь, что я старалась.

Через дорогу проплывал туман, и казалось, что он проходит прямо сквозь нее. Для разгара лета день выдался необъяснимо прохладным.

В ее мыслях заговорил другой голос, сильный, ясный, мужской, голос ее отца: Не втирай очковтирателю, малышка. Ты хотела найти мост. Ты поехала его искать. Вот зачем ты перестала принимать свои таблетки. Вот зачем ты починила мотоцикл. Чего ты на самом деле боишься? Боишься, что ты сумасшедшая? Или боишься, что ты нормальная?

Вик часто слышала от отца вещи, которых не хотела знать, хотя говорила с ним за последние десять лет всего несколько раз. Она удивлялась, почему все еще нуждается в голосе того, кто бросил ее, даже не оглянувшись.

Она толкала мотоцикл через влажный холод тумана. Бисеринки воды покрывали странную восковую поверхность мотоциклетной куртки. Кто знает, из чего она была сделана — какое-то сочетание холста, тефлона и, предположительно, драконьей шкуры.

Вик сняла шлем и повесила его на руль, но тот не хотел там держаться и все время падал наземь. В конце концов она снова нахлобучила его на голову. Вик толкала свою машину, тащась вдоль обочины. Ей пришло в голову, что она могла бы просто оставить мотоцикл и вернуться за ним позже, но она не стала рассматривать эту мысль всерьез. Однажды она отошла от другого байка, «Роли», и вместе с ним оставила лучшее в себе. Имея колеса, которые могут доставить тебя куда угодно, не станешь от них уходить.

Вик пожалела, может быть, первый раз в жизни, что у нее нет мобильного телефона. Иногда казалось, что она последний человек в Америке, у которого его нет. Она делала вид, что это способ продемонстрировать свою свободу от технологических пут XXI века. Но на самом деле ей была ненавистна мысль о телефоне, находящемся при ней постоянно и повсеместно. Она не знала бы покоя, если бы каждую минуту мог последовать срочный звонок из Страны Рождества от какого-нибудь мертвого ребенка: Эй, мисс МакКуин, вы по нас соскучились?!!

Она толкала и шла, толкала и шла. И что-то напевала себе под нос. Долгое время она этого даже не замечала. Ей представлялось, как Уэйн стоит дома у окна, уставившись в дождь и туман, и нервно переминается с ноги на ногу.

Вик осознавала — и старалась подавить — нарастающую панику, непропорциональную ситуации. Она чувствовала, что нужна дома. Она слишком долго отсутствовала. Она боялась слез и гнева Уэйна… и в то же время с нетерпением ждала их, предвкушала встречу с ним, жаждала узнать, что с ним все в порядке. Она толкала. Она пела.

— Ночь тиха, — пела она. — Ночь свята.

Она услышала себя и перестала петь, но песня продолжала звучать у нее в голове, жалобная и фальшивая. Благодать. Лепота.

Вик знобило в ее мотоциклетном шлеме. Ноги у нее замерзли и намокли от тумана, лицо разгорячилось и вспотело от усилий. Ей хотелось посидеть — нет, полежать на спине, среди травы, глядя в низкое створоженное небо. Но она увидела наконец арендованный ими дом — темный прямоугольник слева от нее, почти безликий в тумане.

День уже померк, и ее удивило, что в коттедже нигде не было света, кроме бледно-голубого свечения от телевизора. Ее слегка удивило и то, что Уэйн не стоял в окне, глядя на нее.

Но потом она его услышала.

— Мама, — прокричал он. Через шлем его голос казался приглушенным, доносящимся издалека.

Она опустила голову. Он был в порядке.

— Я иду, — устало откликнулась она.

Она почти добралась до подъездной дороги, когда услышала автомобиль на холостом ходу. Она подняла глаза. Сквозь туман светили фары. Автомобиль, которому они принадлежали, стоял у обочины дороги, но начал подниматься на асфальт, как только она его увидела.

Вик стояла и смотрела на него, и когда автомобиль подался вперед, раздвигая туман, она не могла бы сказать, что чересчур удивлена. Она отправила его в тюрьму, она читала его некролог, но на протяжении всей ее взрослой жизни какая-то часть ее ждала новой встречи с Чарли Мэнксом и его «Роллс-Ройсом».

«Призрак» выскользнул из тумана, черные сани, прорывающиеся сквозь облако и тащащие за собой хвост декабрьской изморози. Декабрьская изморозь в начале июля. Клубящийся белый дым взвился кверху, открывая номерной знак, старый, покрытый вмятинами, изъеденный ржавчиной: NOS4A2.

Вик выпустила мотоцикл, и тот со страшным грохотом упал наземь. Зеркало на левой рукоятке руля рассыпалось красивыми брызгами серебристых осколков.

Она повернулась и побежала.

Изгородь была слева от нее, и она достигла ее через два шага и прыгнула на нее. Она влезла на верхнюю перекладину, когда услышала, как автомобиль взбирается на насыпь позади нее, и успела спрыгнуть, приземлиться на лужайку и сделать еще один шаг, прежде чем «Призрак» протаранил изгородь у нее за спиной.

Бревно, фыр-фыр-фыр, прокрутилось в воздухе, словно винт вертолета, и ударило ее по плечам. Сбитая с ног и брошенная за край мира, она упала в бездонную пропасть, упала в холодный клубящийся дым, которому не было конца.

«Призрак» врезался в изгородь из ошкуренных жердей, и Уэйна сбросило с заднего сиденья на пол. Зубы у него лязгнули, резко ударившись друг о друга.

Бревна трещали и разлетались. Одно из них издало колотящий звук, барабаня по капоту. Уэйну показалось, что это был звук от удара автомобиля по телу матери, и он начал кричать.

Мэнкс рывком остановил машину и повернулся на сиденье к Человеку в Противогазе.

— Я не хочу, чтобы он смотрел на все это, — сказал Мэнкс. — Увидеть, как твоя собака умирает на дороге, — это и так достойно сожаления. Усыпи его, Бинг, хорошо? Всякому видно, что он на пределе.

— Я должен помочь вам с женщиной.

— Спасибо, Бинг. Это очень заботливо. Нет, она полностью в моих руках.

Машина качнулась, когда мужчины выбрались наружу.

Уэйн с трудом поднялся на колени, задрал голову, чтобы посмотреть поверх переднего сиденья, через окно и во двор.

Чарли Мэнкс с серебряным молотком в руке обходил переднюю часть автомобиля. Мать Уэйна лежала на траве среди разбросанных бревен.

Открылась задняя левая дверь, и Человек в Противогазе уселся рядом с Уэйном. Уэйн метнулся вправо, пытаясь добраться до другой двери, но Человек в Противогазе поймал его за руку и подтащил к себе.

В одной руке у него был маленький синий аэрозольный баллон. Сбоку на нем значилось ПРЯНИЧНЫЙ АРОМАТ ОСВЕЖИТЕЛЬ ВОЗДУХА, а ниже изображалась женщина, вынимающая из духовки противень с пряничными человечками.

— Рассказать тебе, что это за газ? — сказал Человек в Противогазе. — Хоть здесь и написано «Пряничный аромат», на самом деле он пахнет сном. Пшикнуть им тебе в рот — и он свалит тебя до следующей среды.

— Нет, — крикнул Уэйн. — Не надо.

Он трепыхался, как птица, одно крыло у которой прибито к доске. Он никуда не летел.

— Ну и не буду, — сказал Противогаз. — Ты укусил меня, дерьмо ты этакое. Откуда тебе знать, может, у меня СПИД? А теперь и у тебя. У тебя теперь полный рот моего СПИДа.

Уэйн смотрел поверх переднего сиденья, через лобовое стекло, во двор. Мэнкс расхаживал вокруг его матери, которая по-прежнему не шевелилась.

— Мне полагается укусить тебя в ответ, сам знаешь, — сказал Человек в Противогазе. — Полагается укусить тебя дважды, один раз за тебя самого, а другой — за твоего грязного пса. Я могу укусить тебя в твое хорошенькое личико. У тебя личико как у хорошенькой девочки, но оно не было бы таким хорошеньким, если бы я откусил тебе щеку и выплюнул ее на пол. Но вместо этого мы будем просто здесь посиживать. Просто посиживать и смотреть представление. Ты увидишь, что мистер Мэнкс делает с грязными шлюхами, которые говорят грязную ложь. И когда он с ней закончит… когда он с ней закончит, настанет моя очередь. А я и вполовину не такой добрый, как мистер Мэнкс.