Страна Рождества - Джо Хилл

У нее было время посмотреть вниз и назад, пытаясь понять, что происходит. В воздух откуда-то взвился сальник, прочертив причудливую дугу через тени. Передняя шина вихляла. Мир вокруг нее скользил и кривился, заднюю шину заносило в сторону и вперед, и та безумно хлопала по расшатанным доскам.

Она приподнялась с сиденья и наваливалась всем своим весом влево, удерживая мотоцикл больше волей, чем силой. Он скользил боком, грохоча по доскам. Шины наконец захватило, и мотоцикл, содрогаясь, остановился и сразу же чуть не упал. Она выставила ногу, удержала его, но лишь едва-едва, скрежеща зубами и борясь с внезапной тяжестью.

Неровное дыхание Вик отдавалось эхом в амбарном интерьере моста «Короткого пути», не изменившемся за пятнадцать лет, миновавшие с тех пор, как она видела его в последний раз.

Она дрожала, липкая от пота в своей громоздкой мотоциклетной куртке.

— Не реально, — сказала она и закрыла глаза.

Над головой она слышала тихий сухой шелест летучих мышей.

— Не реально, — сказала она.

Сразу за стенами вкрадчиво шипел белый шум.

Вик сосредоточилась на своем дыхании, вдыхая медленно и постепенно, потом выдыхая через сжатые губы. Она сошла с мотоцикла и стояла рядом с ним, держа его за руль.

Она открыла глаза, но продолжала смотреть себе под ноги. Увидела доски, старые, серовато-коричневые, изношенные. Увидела мерцающие между досками статические помехи.

— Не реально, — в третий раз сказала она.

Она снова закрыла глаза. Развернула мотоцикл кругом, став лицом в ту сторону, откуда приехала. Пошла, ведя его за руль. Она чувствовала, как прогибаются доски у нее под ногами, под тяжестью маленького «Триумфа Бонневилля». Легкие у нее были жесткими, ей трудно было сделать полный вдох, и она чувствовала тошноту. Ей придется вернуться в психиатрическую больницу. Ей так и не удастся быть матерью Уэйну. При этой мысли она почувствовала, как горло у нее сжимается от горя.

— Это не реально. Никакого моста нет. У меня кончились таблетки, и мне это мерещится. Вот и все.

Она делала шаг за шагом, шаг за шагом — а потом снова открыла глаза и оказалась стоящей на дороге со своим сломанным мотоциклом.

Повернув голову и посмотрев через плечо, она увидела только шоссе.

Предвечерний туман был накидкой, которая распахнулась, принимая Вик МакКуин и ее боевую колесницу, а потом запахнулась за ней, поглотив даже звук двигателя.

— Давай, Хупер, — сказал Уэйн. — Пойдем домой.

Хупер стоял на краю дороги, глядя на него непонимающе.

Уэйн позвал его снова, уже из дома. Он придержал дверь, ожидая, чтобы пес подошел к нему. Вместо этого Хупер повернул свою большую лохматую голову и уставился куда-то вдоль дороги… не в том направлении, куда поехала мать Уэйна, но в другую сторону.

Уэйн не мог сказать, на что тот смотрит. Кто знает, что видят собаки? Что означают для них очертания в тумане? Каких странных суеверий могут они придерживаться? Уэйн был уверен, что собаки так же суеверны, как люди. Может, и больше.

— Как угодно, — сказал Уэйн и закрыл дверь.

С айфоном в руке он уселся перед телевизором и несколько минут переписывался с отцом:

Еще в аэропорту?

Да. Мой рейс отложили до 3, так что посижу здесь немного.

Паршиво. Что будешь делать?

Вдарить по буфету. Чтобы ЗАПЛАКАЛ.

Мама починила байк. Поехала прокатиться.

Шлем надела?

Да. Я заставил. Куртку тоже.

Молодец. В этой куртке брони на +5 больше, чем в остальных

Здорово. ЯТЛ. Счастливого полета.

Если погибну, не забывай убирать комиксы в пакеты. ЯТЛ тоже.

Потом говорить стало не о чем. Уэйн потянулся за пультом дистанционного управления, включил телевизор и нашел «Губку Боба» на Никелодеоне[117]. Его официальная позиция состояла в том, что он вырос из «Губки Боба», но мать уехала и он мог пренебречь официальной позицией и делать, что ему нравится.

Залаял Хупер.

Уэйн встал и подошел к смотровому окну, но Хупера больше не было видно. Большая собака исчезла в белых водяных испарениях.

Он внимательно прислушался, не возвращается ли мотоцикл. Ему казалось, что мать отсутствует уже больше, чем пять минут.

Глаза у него сменили фокус, и он увидел телевизор, отраженный в смотровом окне. Губка Боб был в шарфе и разговаривал с Санта-Клаусом. Санта воткнул стальной крюк в мозги Губке Бобу и бросили его в свой мешок с игрушками.

Уэйн резко повернул голову, но Губка Боб разговаривал с Патриком и никакого Санта-Клауса не было.

Он возвращался к дивану, когда наконец услышал у входной двери Хупера, чей хвост постукивал, как утром: тук-тук-тук.

— Иду, — сказал он. — Придержи лошадей.

Но, когда он открыл дверь, там был вовсе не Хупер. Там был низкорослый, волосатый и толстый человек в спортивном костюме, сером с золотыми полосами. Голову его местами покрывала щетина, словно у него была парша. Над широким приплюснутым носом выпучивались глаза.

— Здравствуй, — сказал он. — Можно воспользоваться телефоном? Мы попали в ужасную аварию. Наш автомобиль только что сбил собаку. — Он говорил сбивчиво, как будто читал текст роли, лежавший у него перед глазами, но не всегда мог разобрать слова.

— Что? — спросил Уэйн. — Что вы говорите?

Уродливый человек бросил на него встревоженный взгляд и сказал:

— Здравствуй? Можно воспользоваться телефоном. Мы попали в ужасную аварию? Наш автомобиль. Только что сбил собаку! — Слова были те же самые, но с ударениями в разных местах, как будто он был не уверен, какие предложения были вопросительным, а какие — изъявительными.

Уэйн смотрел мимо уродливого человечка. На дороге он увидел нечто вроде свернутого в рулон грязно-белого ковра, лежавшего перед автомобилем. В бледном клубящемся дыму трудно разглядеть как машину, так и белое возвышение. Только, конечно, это был не свернутый в рулон ковер. Уэйн точно знал, что это такое.

— Мы его не видели, а он был прямо на дороге. Наш автомобиль его сбил, — сказал человечек, указывая через плечо.

В тумане, рядом с передним правым колесом, стоял высокий мужчина. Он наклонился, положив руки на колени, и смотрел на собаку каким-то исследовательским взглядом, словно чуть ли не ожидал, что Хупер снова поднимется.

Маленький человек глянул себе на ладонь, потом снова поднял глаза и сказал:

— Это была ужасная авария. — Он обнадеживающе улыбнулся. — Можно воспользоваться телефоном?

— Что? — снова сказал Уэйн, хотя прекрасно все слышал даже сквозь звон в ушах. В конце концов, тот теперь уже три раза произнес одно и то же, почти безо всяких изменений. — Хупер? Хупер!

Он протиснулся мимо маленького человечка. Он не побежал, а быстро пошел дерганым и скованным шагом.

Хупер выглядел так, будто упал на бок и заснул на дороге перед автомобилем. Ноги у него торчали из тела, совершенно прямые. Левый глаз был открыт и смотрел в небо, подернутый пленкой и тусклый, но, когда Уэйн приблизился, он повернулся, следя за ним. Еще живой.

— О Господи! — сказал Уэйн, опускаясь на колени. — Хупер.

В свете фар туман представал как тысячи мелких зернышек воды, дрожащих в воздухе. Слишком легкие, чтобы упасть, они вместо этого витали вокруг — дождь, который не желал идти.

Хупер толстым своим языком вытолкнул изо рта кремовую слюну. Живот у него двигался, делая быстрые, болезненные вздохи. Крови Уэйн нигде не видел.

— Господи, — сказал человек, который стоял и смотрел на собаку. — Вот что называется невезением! Мне очень жаль. Бедняжка. Однако он наверняка не знает, что с ним случилось. Этим можно немного утешиться!

Уэйн посмотрел мимо собаки на человека, стоявшего перед автомобилем. На том были черные сапоги, доходившие почти до колен, и сюртук с рядами медных пуговиц по обеих полах. Когда Уэйн поднял глаза, он увидел и машину. Это был антиквариат — старичок-но-бодрячок, как сказал бы его отец.

В правой руке высокий мужчина держал серебряный молоток размером с крокетный. Рубашка у него под сюртуком была из струящегося белого шелка, гладкого и блестящего, как свежее молоко.

Уэйн поднял взгляд до конца. Сверху вниз большими завороженными глазами на него взирал Чарли Мэнкс.

— Да благословит Бог собак и детей, — сказал он. — Этот мир для них слишком тяжелое место. Этот мир — вор, и он крадет у тебя детство, а заодно всех лучших собак. Но поверь вот чему. Сейчас он на пути в гораздо лучшее место!

Чарли Мэнкс все еще походил на свой снимок, сделанный при аресте, хотя теперь он стал более старым — находился между старостью и древностью.

— Не прикасайтесь ко мне, — сказал Уэйн.

Он поднялся на нетвердых ногах и сделал всего один шаг назад, прежде чем наткнуться на уродливого человечка, стоявшего у него за спиной. Человечек схватил его за плечи, заставляя оставаться лицом к Мэнксу.