Федор Сологуб - Мария Савельева

Лишь в финале сборника появляются два небольших и весьма тенденциозных рассказа, героями которых выступают немцы, — «День встреч» и «Ошибка гофлиферанта». Первый из них затрагивает тему телесных наказаний — порочной практики, на которую закрывают глаза в немецкой сельской школе. Главная героиня рассказа, молодая учительница Гульда Кюнер, не рассчитала силы и дала шалуну такую затрещину, что у него потекла кровь из носа. Теперь девушка боится, как бы на нее не донесли. В этом случае Гульда не только лишится места, но и не получит благословения богатого гофлиферанта на брак с его племянником Карлом Шлейфом. Во втором рассказе, сюжетно связанном с первым, гофлиферант Генрих Шлейф всё-таки дает разрешение на брак влюбленных. И в Германии есть любовь, побеждающая житейские трудности. Казалось бы, такова мораль Сологуба. Но юная Гульда еще окончательно не решила, нужно ли связывать свою судьбу с Карлом. Ведь если начнется война, его призовут, он может остаться калекой, и не стоит ли тогда серьезно подумать над предложением пожилого школьного инспектора, Адольфа Веллера? «Быть женою однорукого или одноногого очень неприятно, и уж лучше носить имя госпожи Веллер», — думает легкомысленная Гульда. Все остальные немцы у Сологуба также самодовольные, расчетливые, сребролюбивые.

Отчасти поясняло интерес писателя к военной теме предисловие, которым он снабдил в это время редакторскую работу своей супруги. Под впечатлением Первой мировой войны Чеботаревская составила и выпустила в 1915 году сборник «Война в русской поэзии». Сологуб так интерпретировал идею этой книги: «Как и любовь, движущая мирами и сердцами, война обнаруживает сокрытое в глубинах душевных, — и песни, внушенные войною, полнозвучны, как песни любви, ибо в них отражается совершенно душа поэта и душа народа». Патриотизм русских поэтов представлялся ему лишенным торжественности, простым и достойным. Сологуб также ставил в заслугу своим предшественникам отсутствие злобы по отношению к врагу, хотя сам не всегда мог достичь этого идеала. К слову, в публицистике, как и всегда, Сологуб выступал более взвешенно, чем в художественных произведениях. Из его переписки с Александром Измайловым, через которого писатель связывался с редакцией газеты «Биржевые ведомости», мы узнаем, что фразы из статей Сологуба вроде «мы определенно знаем, что германскому народу в целом мы не враги» российской цензуре казались слишком опасными «объективностями».

В сборник «Война в русской поэзии», составленный Чеботаревской, вошли стихотворения и классиков XIX века, и ее современников, с которыми Анастасия Николаевна вела переговоры о публикации: Бальмонта, Блока, Брюсова, Эрберга, Вячеслава Иванова, Кузмина, Тэффи, Гумилева, Ахматовой, Городецкого, Северянина, Рюрика Ивнева. Книга была не лишена налета «вкусовщины»: творчество Сологуба в ней было представлено более полно, чем творчество его современников, много внимания уделялось Игорю Северянину, которому в этот период покровительствовала писательская чета. Однако мысль о том, что поэзия поддерживает человека в дни опасности, была, конечно же, по сути верной и приходила в это время в голову не только Сологубам. В том же году маленький сборник с очень похожим названием — «Война в русской лирике» — и с похожим замыслом издал Владислав Ходасевич. Неудивительно, что многие стихи попали в обе книжки: «Певец во стане русских воинов» Жуковского, «Война» Пушкина, «Война» и «Последняя война» Брюсова.

В чем-то скромный труд Чеботаревской, объединявший лучшие стихотворения разных лет, был адекватнее моменту, чем сборники Сологуба того же военного времени. Критика справедливо замечала, что литература на политические, злободневные темы редко бывает художественно совершенной. Поэтические неудачи преследовали в это время не только Сологуба, но и других современных ему литераторов. Летом 1915 года Федор Кузьмич снова был обижен критической статьей Александра Измайлова, опубликованной в «Биржевых ведомостях»: «Целый год печатали Вы все эти рассказы и стихи, и вдруг объявили, что всё это — ужасная дрянь»[41]. Измайлов писал о заданности выводов в военной прозе не только Сологуба, но и других писателей, сопоставлял эти опыты с «Севастопольскими рассказами» Льва Толстого как образчиком. Сологуб в переписке спорил со своим критиком, справедливо утверждая, что Толстой умел сочетать гениальность с совершенной тенденциозностью.

Другому сотруднику «Биржевых ведомостей», Михаилу Гаккебушу, Сологуб летом и осенью 1915 года, а также весной 1916 года неоднократно писал, пытаясь ускорить выход своей статьи «В защиту военной литературы», но газета не спешила публиковать ни ее, ни пришедший в редакцию рассказ писателя «Неутомимость». Сологуб настаивал: «Дорогой Михаил Михайлович, статья „В защиту военной литературы“ всё еще лежит у Вас, хотя она содержит в себе правую защиту той позиции, которую заняли многие из нас за последний год. Если эта статья очень велика, то разделите ее на части, и можно напечатать в 2–3 номерах, — но очень прошу ее всё же пустить поскорее. Преданный Вам Федор Тетерников». Но и через полгода он вынужден был сетовать на неторопливость газеты: статья по-прежнему лежала в редакции мертвым грузом. «Огорчительно то, что нападки на нас, поэтов, печатаются газетами беспрепятственно и постоянно, а слову защиты или самозащиты не найти места даже и в той газете, что печатаешься», — пенял Сологуб Гаккебушу.

В период войны отношения писателя с прессой осложнились еще и тем, что общественности сложно было определить границу между патриотизмом и агрессивным национализмом. Осенью 1915 года Сологуб оказывается вовлечен в неприятную историю вокруг журнала «Лукоморье», редакцию которого одновременно покинул целый десяток сотрудников. Среди них были Георгий Иванов, Михаил Кузмин, Юрий Слезкин, Федор Сологуб. Журнал издавал Михаил Алексеевич Суворин, и репутация «Лукоморья» несколько страдала из-за деятельности его отца: издание связывали с антисемитской газетой «Новое время» Алексея Суворина. Пока эта связь не бросалась в глаза, литераторы с удовольствием сотрудничали с «Лукоморьем», которое располагало солидными гонорарами. Но когда в журнале появилась фотография знаменитого своей одиозностью публициста Виктора Буренина, а другой «нововременец», Анатолий Бурнакин, начал печатно хвалить издание, разразился скандал. Сначала яд на конкурентов стала изливать пресса, пообещавшая бойкот авторам «Лукоморья». Потом запуганные литераторы решили публично заявить о разрыве с журналом, сопроводив свой уход открытым письмом в редакцию «Биржевых ведомостей». На долгое время журнал получил репутацию националистического издания. Лишь в недавней публикации[42] литературоведа О. А. Лекманова появилось опровержение сложившегося в те годы мнения. Лекманов доказывает, что в период Первой мировой войны «Лукоморье» было не более националистично, чем многие другие вовсе не консервативные издания. Газеты и журналы, поэты и прозаики в это время в один голос, без различия литературных школ и степеней поэтической одаренности, воспевали славянскую культуру и силу русского оружия. Как отмечает Лекманов, двое авторов, покинувших «Лукоморье» осенью 1915 года, — Михаил Кузмин и Георгий Иванов — скоро одумались и вернулись в издание.