Тина и Тереза - Лора Бекитт

Тереза пожала плечами.

— Как сказать… Прислуга она и есть прислуга.

И тут же вспомнила слова Фей: «Ты будешь прачкой или поломойкой, Хиггинс, ничего другого тебе не видать!»

«Вот шкура!»— подумала Тереза, и ее карие глаза еще больше потемнели. Как хорошо Айрин — она, похоже, никогда не злится на жизнь, никому не завидует…

— Но все же там лучше, чем здесь? — допытывалась подруга.

Тереза молчала. Здесь можно было не притворяться, оставаться самой собой, говорить, что думаешь. Конечно, эти женщины невежественны, но не развратны, как Люсинда. Работа тут и там оставляла желать лучшего, хотя плата разительно отличалась.

— Да, пожалуй, лучше, — сказала девушка.

— Что ж, это главное.

И Тереза мысленно отвечала: «Нет, Айрин. Главное то, что я, поднимаясь и опускаясь на ступеньку выше или ниже, все равно вечно буду крутиться в пределах одного и того же уровня».

— Кстати, Тереза, а твой приятель заходил, спрашивал о тебе, где ты служишь, но ты же не оставила адреса. Он просил передать, что до конца недели будет здесь, и если ты захочешь его повидать, заходи к нему домой. — И добавила от себя:— Уверена, он страшно обрадуется!

Тереза колебалась. Помириться с Далласом — очень заманчиво!

— Но я не могу пойти к нему, — сказала она, — там его родные…

— Плюнь ты на них! Смотри, упустишь такого парня! Или, если не хочешь идти, дай мне свой адрес, может, он еще зайдет…

— Нет, — ответила Тереза, — я сама. Впрочем, еще подумаю.

В тот день она действительно много размышляла о том, идти к Далласу или нет. Ей очень хотелось увидеть его улыбку, зеленые глаза, то, что совсем недавно было доступно, а теперь казалось недосягаемым, вновь почувствовать себя стоящей рядом с кем-то, не одинокой, но она боялась. Боялась уронить свое достоинство, открыто признать неправоту. Стоит ли навязываться? И его родные все равно не примут ее. Будут унижать, смеяться над нею, совсем как Фей и Дорис.

Тереза никуда не пошла. А после жалела об этом.

Вечером, сидя на кухне в обществе Люсинды и Тисл, Тереза спросила, преодолевая смущение:

— Послушайте, этот молодой господин, что приезжал вчера, кто он?

— Который?

— Тот, кого мисс Элеонора называла Нейлом.

— А! — Люсинда сделала размашистый жест рукой. — Хороший мальчик (мальчиками она именовала всех поклонников своей госпожи — независимо от их возраста), просто душка! Однажды он подарил мне десять шиллингов, — она улыбнулась, — и ничего не попросил взамен.

— Он что, богат?

— Ну, не знаю! — Люсинда ядовито рассмеялась. — Только думаю, если он скажет мисс Элеоноре, что любит ее, она ему под ноги ляжет вместе со всем своим состоянием.

— Но он не говорит?..

— Что он, осел? Кто ж добровольно полезет в такую петлю? Мисс Элеонора, как кошка, — вцепится, не отпустит! — сказала Люсинда и с воодушевлением продолжала: — Однажды, когда напилась, говорила мне, что любила в жизни только двух мужчин: одного моряка, простого парня — это когда еще шлялась по матросским кабакам, и мистера Нейла. А на остальных ей было наплевать!

Люсинда хотела пуститься в подробные рассуждения, но Тереза не желала больше слушать и, сославшись на дела, поднялась наверх.

«Дрянь! — повторяла она про себя. — Змея!»

Элеонора и любовь — это смешно!

Настроение окончательно испортилось. Вечером полил дождь, и южное небо, без того темное, совсем почернело; капли сердито и настойчиво, будто чьи-то твердые пальцы, барабанили по стеклам, а лужи в тусклых лучах фонарей отливали масляно-желтым блеском.

Тереза зажгла в гостиной лампу, рассеянно оглядела зазолотившиеся в ярком свете стены и мебель и прошла в комнатку, смежную со спальней Элеоноры. Там, в верхнем ящике тяжелого комода, в шкатулке, хранились деньги на хозяйство и всякие мелкие расходы.

Тереза решительно выдвинула ящик. С Элеоноры причитается! Не спеша, по-хозяйски отсчитала нужную сумму и сунула деньги в карман передника. Хотела запереть ящик, но вдруг заметила маленький футлярчик, которого прежде не было. Девушка открыла его — там лежал изумительной красоты перстень с изумрудом. Она вынула украшение: камень сверкнул, поразив глубиною зелени, живой и чистой. Он был точно глаз без зрачка! Тереза несколько секунд завороженно смотрела на кольцо, потом надела на средний палец левой руки. Чудо!

Она не заметила, как скрипнула дверь, и не успела снять украшение с пальца, только в следующую минуту, заслышав шаги, сжала кисть руки в кулак и спрятала под передник.

Позади, распространяя вокруг запах лаванды, стояла Элеонора в серебристо-зеленой накидке, шляпке, украшенной страусовыми перьями, и пристально смотрела на выдвинутый ящик комода и растерянную девушку, щеки которой немедленно залил жгучий румянец.

— Тереза?

— Да, мэм. — Тихий голос ее дрожал. Сейчас Элеонора все поймет! Боже, какой позор! Тереза не знала, куда деваться от Элеоноры, от самой себя, от этой жизни, которая заставляет ее творить такое! Почему она так глупо попалась, она, а не Люсинда?!

Элеонора не успела ничего сказать — сзади появилась еще одна тень, и чьи-то пальцы легли на глаза женщины. Тереза перевела взгляд выше — на нее смотрел Нейл. От неожиданности девушка еще больше перепугалась, совсем упала духом, а он между тем делал ей знаки глазами, показывая на комод, и Тереза, мгновенно решившись, быстро и почти бесшумно — благо в окна бил дождь — сорвала с пальца кольцо, положила в футляр и сунула в ящик вместе с деньгами. На все ушло буквально несколько секунд.

— Нейл, это ты? — певучим голосом произнеслаЭлеонора.

— Угадали, мисс!

Женщина повернулась. Молодой человек поочередно поцеловал обе ее руки в тонких перчатках и улыбнулся: губами — ей, глазами — Терезе. Девушке не понравилась эта улыбка — без тени веселья, без следа иллюзий.

— Простите, мэм! — Девушка почти овладела собой. — Тисл просила меня сходить за керосином, а вас не было, и я…

— За керосином? В такое время? Все лавки уже закрыты.

— Нет, — спокойно произнес Нейл, — на набережной есть лавка, где торгуют до полуночи. Это недалеко. Ваша служанка, мэм, наверное, собиралась идти туда. Правильно я говорю? — обратился он к Терезе.

Тереза кивнула. В этот миг ее фигура казалась совершенно неподвижной, а в глазах пылал на диво сильный огонь, огонь раскаяния, гнева, презрения и всех земных страстей. Молодой человек поразился глубине неожиданно высветившихся чувств, на которые, оказывается, была способна эта девочка.

— Ладно, — сказала Элеонора, — иди, потом поговорим. Что там у тебя?

Тереза показала руки и даже вывернула карманы. Элеонора поморщилась.