Валигура - Юзеф Игнаций Крашевский

Это были не немцы, что он легко понял по лицам, но вооружением были почти равны им, хотя и в нём для опытного глаза была разница. Их инкрустированные щиты, ножи, мечи, железные шапки имели иные формы и другие рисунки. Сам командир на шлеме, по обычаю немецких рыцарей, возможно, принесённом с юга, не носил никаких изысканных украшений, кроме двух маленьких крыльев по обеим бокам его, перья которых были позолочены.

В лесу проводник на маленьком коне по-прежнему указывал дорогу и, казалось, ищет как можно менее используемую, значит, спешки не было, потому что были вынуждены продираться то гущами, то через болота и чащи, через стволы и завалы, а за полдня ни одной живой души, ни лесной хаты не видели.

В лесах, обнажённых от листьев, царила тишина того времени года, когда деревьям нечем шуметь, а их летний голос переходит в сухой шорох, в смертный шелест. Только кое-где скопления сосен и елей веселей разговаривали зелёными ветвями.

Яшко думал, что командующий в дороге обратится к нему, заговорит, будет спрашивать, но тот на него не глядел, почти забыл о нём, ехал, задумчивый, и, казалось, не видит его, не ведает о нём.

Гордый человек был этим очень обижен, потому что, хоть угадывал в незнакомце какого-то значительного урядника, – не считал себя таким маленьким, чтобы уж с ним поговорить не стоило. Утешался, однако же, тем, что, попав к Святополку, пожалуется на гордого человека, что не уважал его. Чувствовал в себе ту же кровь, которая текла в жилах того князя, царствующего над Поморьем.

Они проделали добрую часть дороги, когда им дали знак к отдыху и ночлегу. Тут уже презираемый Яшка держался на обочине, расплачиваясь равным безразличием.

Командир поглядел на него издалека, только пренебрежительно поздоровался с ним и бросился на постеленные ему шкуры, будто он ночь не спал.

Невесёлое, сказать правду, это было путешествие; какие-то непреступные товарищи; есть и пить ему давали, а никто с ним подружиться не спешил. Видно, люди, которых держали в строгости, тихо между собой шептались.

Яшко постоянно говорил себе: «Мне бы к Святополку! Дорога всё-таки когда-нибудь должна закончиться».

Дальше ехали также молча, также спеша, захватив немного вечера и ночи. Спать приходилось под открытым небом, на земле, потому что только для командира сколотили шалашик.

До дня дали знак собираться снова в дорогу, и так шло дальше, без перемены. Командир только оглядывался иногда и глазами искал Яшка, как бы сомневался в нём… а Яшка злой уже был, поэтому к нему не стремился.

Хоть Якса толком дороги не ведал, но знал, в которую сторону они должны были направиться, и, казалось ему, что не обязательно ехали прямо туда, куда им было нужно. На второй день остановились на отдых в лесу, а двоих человек выслали на разведку. Яшко только расслышал, когда им приказывали смотреть, был ли свободным доступ в замок.

Дожидаясь их возвращения больше половины дня, они отдыхали, а когда те прибежали и объявили, что можно было ехать, показалось слишком поздно, – поэтому ночевали в лесу. На утро были даны приказы. Яшко уже знал, что, когда тут что приказывали, должно было исполниться; при первом движении людей, которые вели поить коней, и он был готов.

В сумерках начали выезжать из леса на мокрую равнину, среди лугов которой видна была как бы разлившаяся река и текущий в неё из пущ ручей.

Вдалеке сверкали пруды и озёра, околица была низкая, болотистая, поросшая камышами, тростником и лозой, пустынная… только ему показалось, что среди неё на пригорке точно какой-то гродек был виден.

Выехав из леса, командир остановился и хорошо огляделся вокруг, прежде чем пустился в дальнейшую дорогу к тому замку. Наступал день, мир становился всё светлей. Яшко теперь отчётливей мог различить замок, валы и даже людей, крутящихся около него тучно, как муравьи. Поднимающийся вверх из-за валов и расплывающийся по околице дым указывал, что там наконец могли найти человеческое жильё и отдых.

Теперь мчались быстрее через хаты, плотины, жалкие мостики и броды. Около замка распознал Якса людей, насыпающих вал и вбивающих остроколы. Там было значительное оживление. Они были ещё вдалеке от него, когда люди, заметив их, вырвались из посада и быстро начали приближаться.

Все были хорошо вооружены, с копьями в руках, с щитами, в шишаках и живо двигались вперёд. Наш командующий рысью выехал им навстречу, что-то закричал, те остановились и пустились назад, словно объявляя о нём.

Когда они исчезли, спустя мгновение на коне очень поспешно выехал один муж, к которому направился командир, они сразу спешились, обнялись как братья, очень сердечно, и, ведя в руке коней, пошли вместе к замку.

Якса хотел угадать, кого командир так доверчиво приветствовал, когда услышал среди людей, которые ехали рядом, имя Плвач!

Таким образом, он с ещё большим любопытством начал к нему присматриваться. Он мало мог рассмотреть лицо, но движения видел живые, резкие, нетерпеливые взмахи руками и минутами до него доходил крикливый голос.

Владислав Одонич плевал каждую минуту, поворачиваясь то в ту, то в эту сторону, а рот его не закрывался. Он показывал спутнику на околицу, на валы, что-то рассказывал, приседал к земле, горбился, выпрямлялся, смеялся, бормотал и кричал попеременно.

Тот важно и молча слушал, редко прерывая словом, чаще только давая знаки головой. Яшка удивило то, что прибывший, который должен бы относиться к князю Владиславу уважительно, как к старшему по положению, напротив, оказывал ему некоторое почтение и отступал даже на шаг.

Следовательно, это, должно быть, был кто-то близкий Святополку, в опеки и помощи которого Плвач нуждался и был ему обязан спасением, когда, ускользнув из изгнания в монашеской рясе, как говорили, прибыл к нему, нашёл приют, женился на его сестре, а теперь добивался своего участка, более того, всей Великопольши.

Его уже меньше удивляло, что тот пан, которому Плвач кланялся, в дороге на него мало оглядывался.

Всё его внимание было обращено на Плвача, на него и Святополка он возлагал надежды своей мести. Были это единственные люди, что открыто выступали против Лешка.

Ему в голову пришло, что это мог быть сам Святополк, который тайно ездил к Конраду и не хотел, чтобы его видели в Плоцке; это его наполнило великой радостью.

Тем временем уже приближались к окопам и Якса мог рассмотреть замок, который как раз укрепляли.

Пригнанные из деревенских поселений люди, невольники, чернь оборванная, в лохмотьях, некоторые полунагие и одетые только в шкуры, кое-как сшитые, с лопатами и носилками