Слишком личное - Наталия Костина

Начала обиженная, потом подскочила Регина, а затем, когда повалили девчонку в снег, Оксана уже ничего не помнила. Это страшно, когда стая нападает на одного. И отвратительно, когда срабатывают первобытные инстинкты – бить, кромсать, добивать жертву… Они озверели, эти домашние девочки, выпившие для храбрости по глотку из бутылки, принесенной из дому Регинкой.

А еще у их одноклассницы был нож. На нем оказались отпечатки той самой обиженной, у которой убитая увела парня, и… почему-то ее, Оксаны. Сколько она кричала, что нож только брала посмотреть, а убитую девочку била, как все, просто ногами. Просто била ногами… Сколько раз ей снилась потом эта картина: утоптанный снег, разбросанные шапки, перчатки и – кровь на снегу. И кто-то страшный, скрюченный лежит, и она хочет поднять, помочь, а вместо этого нога сама поднимается… чтобы ударить… Сколько раз она потом кричала, просыпаясь…

Из их компании посадили троих – убийцу, Оксану и еще одну девочку, родители которой были не настолько богаты, чтобы нанять для дочери известного адвоката. Семья Регины сделала все возможное, чтобы спасти дочь от колонии, даже, кажется, новую машину продали. А мать Оксаны просто-напросто от нее отказалась. Пришла к ней один раз, чтобы сказать:

– Дочери-убийцы у меня быть не может.

Был суд. Была колония – пять лет. Эти пять лет были даже не самыми страшными в ее жизни. Никто не тыкал в нее пальцем, не кричал «Убийца!». Это просто нужно было перетерпеть. Переждать, и только. Когда-нибудь это должно закончиться. И все останется в прошлом, как игра на скрипке, бальные танцы и занятия ненавистной физикой. Здесь от нее никто ничего не требовал, она сама была вольна учиться лучше или хуже. И она жила, как все, и даже не замечала одинаковых глупых синих платьев с белыми воротничками и толстых черных чулок. Терзало и изматывало душу не наличие огромных совместных спален и общего туалета, где все пять лет она ни одного часа не смогла побыть наедине с собой. И даже не огромная несправедливость закона, с которой она столкнулась впервые в жизни. Ведь ее посадили за то, чего, в сущности, она не делала… Самым горьким, самым режущим по живому было то, что за все пять лет она не получила ни одной посылки – да что там посылки, ни одного письма от матери. Матери в ее жизни просто не стало…

А появилась одинокая худая девочка с грустными глазами. Училась даже лучше, чем в школе, после занятий рисовала, пела в хоре. Она ничем не отличалась от остальных девочек. Ничем, кроме одного. Только она одна не строила никаких планов.

– А кто такой этот Денис? Откуда он взялся?

– Я там дружила… с одной девчонкой. Она из Ялты. Мне… некуда было возвращаться. Тетка двоюродная, одинокая, правда, звала – приезжай. Она мне и посылки слала… иногда. Но я… не поехала… сразу. Она же в одном городе жила с нами… со мной. Я не хотела. Не знала, что сделаю, если мать увижу. Может, действительно тогда… стану убийцей. Нет, я не ножом бы стала ее убивать. Я ей столько высказать хотела. Таких слов нельзя говорить… матери. Она бы не выдержала, я знаю. Ну, я и не поехала. А Юлька сказала: «Давай пока к нам, хата пустая есть, надо же оттянуться, отдохнуть». Мы вместе освободились. Я так давно не была у моря. Денис был ее парнем.

Зачем она приехала тогда в Ялту? Если бы она не поехала к Юльке, этот Денис не нашел бы ее сейчас и не стал бы шантажировать. Дурацкий город! В толпе на набережной здесь можно встретить всех – и тех, кого никогда, никогда не хотелось бы больше видеть…

– Что он от тебя требовал?

– Ключи от сейфа.

– Какого сейфа?

– У Ванькиной бабки вроде бы есть какие-то совершенно сказочные драгоценности в сейфе. Сейф где-то в доме. Он хотел достать ключи, чтобы сделать копии. Сказал, что сейчас не полезет, поэтому меня никто подозревать не станет. А зимой старухи остаются одни во всем доме. И еще просил, чтобы я разузнала, где точно стоит этот сейф, чтобы не шариться везде. Только я бы все равно не стала этого делать. Я знаю, теперь на меня всех собак повесят. Меня первую станут подозревать. Я убийца, я сидела. Но я никого не убивала! Я… я Ариадну Казимировну пальцем… Ты мне веришь?

Да, Катя ей верила. По крайней мере сейчас.

– У меня будет ребенок. Мы с Ванькой собирались пожениться. А дом… Мне не нужно все это… такой ценой.

Был уже вечер. Кусочек неба над морем, видимый отсюда, стал сиреневым. Пела ранняя цикада где-то в глубине кипариса. Катина мама деликатно прошла несколько раз мимо летней кухни, но так и не заглянула внутрь – если дочь сидит и разговаривает, значит, не нужно ей мешать. Хотя сидит и разговаривает дочь уже очень давно и, наверное, так ничего и не поела…

Господи, что за страшный день… Мама умерла, и ее отвезли куда-то в морг, будут делать вскрытие. Это слово «вскрытие» звучало так, как будто ей самой проводили по коже острым ножом. Резать мертвое тело, копаться в нем… Елену передернуло. На сердце лежит большой и холодный камень. В родном доме целый день ходили чужие люди, задавали какие-то пустые и странные вопросы, оставили после себя беспорядок, окурки. И ощущение того, что она, Елена, в чем-то перед всеми виновата. И перед умершей матерью. И перед этими чужими людьми. И даже перед Людмилой Федоровной почему-то. Одно хорошо – Лерка нашлась. Живая и невредимая. Наверное, шаталась в Ялте с каким-то мужиком. Мама умерла, а Лерка б…

– Лена, я никак не пойму, это что, правда?!

– Нет, дура, я тебя так разыгрываю!

– И… и что же теперь будет?

Хотела бы она сама знать, что же теперь будет… Елена Аристарховна мрачно посмотрела на сестру. Эта жуткая идея, что мать мог кто-то убить, высказанная полоумной девицей, уже не казалась ей такой абсурдной, как утром. Что, если это действительно так? Почему ей кажется, что в их замечательной семье не может случиться того, о чем рассказывают в криминальных новостях, пишут в каких-то отвратительного вида газетенках? Чем они все лучше других? Она прекрасно осведомлена, что и ее сестра далеко не ангел. Да и о своем племяннике она знает только то, что он сам желает сообщить. А о его так называемой невесте ей и вовсе ничего не известно! Но даже если прекрасно знаешь человека, есть еще, так сказать, и подводная часть айсберга. То, что не лежит на поверхности. То, что каждый из нас хочет или пытается скрыть. И если это сделала не Ванькина невеста, то… значит, здесь замешан кто-то из своих. Кто-то из них… И если так, то почему не Лерка? У ее безголовой сестрицы вечно какие-то мужики, в последнее время намного моложе ее самой. И эти альфонсы беззастенчиво тянут из Лерки деньги, благо отец, когда они выходили замуж, прекрасно их обеспечил. Однако она тратила свою долю медленно и со вкусом, а Лерка, похоже, давно все спустила. При таком образе жизни, который вела ее сестрица, она постоянно нуждалась в финансовой подпитке. Помнится, Лерка даже у нее как-то просила. И к матери подкатывалась несколько раз. Однако железная старуха сказала, что наследство они получат поровну, и только после ее смерти. Хорошо иметь собственные уши в доме.