Второго Рима день последний - Мика Валтари

– От флота зависит, какие ответные шаги мы предпримем. Турецкие галеры в Золотом Роге не представляют никакой угрозы для венецианских кораблей. Максимум на что они способны – это подкрасться в темноте и поджечь один из них. Гораздо хуже то, что теперь нам придётся укреплять портовую стену. До этого времени на ней находилась лишь горстка стражников для наблюдения. Сейчас я буду вынужден держать там силы, достаточные, чтобы помешать попыткам турок высадиться со стороны бухты. Этой ночью султан Мехмед, бесспорно, сравнялся с Александром и намного превзошёл Ксеркса, короля персов, совершавшего подвиги в этих водах. Правда, уже давно корабли перетаскивают по суше, но ещё никогда это не происходило в столь трудных условиях и в таком большом масштабе. Пусть венециане, сколько пожелают, хвастают своими кораблями. На меня большее впечатление произвело военное искусство Мехмеда. Только действиями без единого выстрела одной лишь угрозой он вынудил меня перестроить оборону и распылить силы.

Он взглянул на меня из-под бровей и добавил:

– Кстати, мы с кесарем пришли к выводу, что мегадукс Лукаш Нотарас заслужил новое повышение за свои заслуги при обороне города. Не помню, говорил ли я тебе об этом. Завтра утром в центре города у храма Святых Апостолов будет объявлено о его назначении командующим резервными войсками. Защиту стен я поручу кому-нибудь другому и одновременно пошлю туда новых людей.

– Джустиниани,– сказал я. – Он тебе этого никогда не простит. В его лице ты унижаешь весь греческий народ, церкви и монастыри, священников и монахов, сам греческий дух.

Джустиниани подмигнул мне:

– Значит, и через это я должен пройти ради княжеской короны. Я не прощу себе, если однажды ночью греческий дух откроет ворота и впустит турок с этих самых кораблей.

Он что-то пробурчал себе под нос и добавил:

– Греческий дух…., да, подходящее слово. Все мы должны его остерегаться, даже кесарь.

Я кипел от гнева, хотя и понимал его правоту.

Нашей единственной радостью в это чёрное воскресение было то, что одна из больших пушек турок лопнула со страшным грохотом, убив множество людей и вызвав смятение среди оставшихся в живых. Прошли не менее четырёх часов, прежде чем возобновилась пальба из пушек на этом участке.

Многие из нас страдают от горячки и болей в животе. Братья Гуччарди приказали повесить греческого работника, который умышленно отрубил себе пальцы, чтобы не работать на стене.

Может, это действительно война латинян и греков? Я боюсь своих чувств, своих мыслей. Во время войны даже самый холодный рассудок не может не испытывать смятение.

25 апреля 1453.

Сегодня ночью Джакомо Коко держал в готовности две галеры, чтобы атаковать и поджечь турецкие корабли возле берега Пера. Но генуэзцы воспротивились операции, пообещав принять в ней посильное участие, как только она будет лучше спланирована.

Я удивляюсь, неужели, можно серьёзно верить, что всё удастся сохранить в тайне от турок, когда каждый человек на флоте эту тайну знает и повсюду все заняты обсуждением плана внезапной атаки.

Обстрел из пушек продолжается. Потери растут. Всё, что удаётся отремонтировать в течение ночи, каменные ядра сметают на следующий день. На участке братьев Гуччарди рухнули две башни большой стены.

28 апреля 1453.

Сегодня рано утром, когда было ещё темно, пришёл Джустиниани и разбудил меня, тряхнув за плечо. Возможно, ему захотелось самому удостовериться, что я на своём посту в Блахернах. Потом он коротко приказал мне следовать за ним. Рассвет ещё не наступил. Ночной холод ощутимо давал о себе знать. В турецком стане лаяли собаки. Но кроме этого везде было тихо. Мы поднялись на стену напротив того места, где стояли на якорях турецкие корабли. И вдруг, за два часа до восхода солнца на высокой башне в Пера зажёгся огонь – сигнал для турок.

– Боже всемогущий! – сдавленным голосом прошептал Джустиниани. – Почему я родился генуэзцем? Их левая рука не ведает, что творит правая.

Ночь по-прежнему была тиха. С турецкого берега не долетало ни единого звука. Под нами в тесноте блестела вода портового залива. Яркий огонь пылал высоко на башне в Галате. Я напряг зрение, и мне показалось, что по воде скользят силуэты кораблей. И вдруг, ночь взорвалась. Пламя от выстрелов из пушек с противоположного берега ослепило нас. Тяжёлые каменные ядра с треском били в борта кораблей и крушили дубовые палубы. В мгновение ока темнота наполнилась оглушительным криком и шумом. Запылали факелы. Греческий огонь брызгал пламенем и уплывал горящими на воде пятнами. В зареве сражения я увидел, что венециане выслали целую флотилию для уничтожения турецких галер. Вдоль берега плыли два больших корабля, бесформенные из-за мешков с шерстью и хлопком, привязанных к бортам. Один из них уже начал тонуть. Всё новые орудийные ядра беспрерывно сыпались на шхуны и бригантины, шедшие рядом с большими кораблями. Весь турецкий флот в полной боеготовности вышел навстречу христианским кораблям. Корабли Запада в замешательстве сталкивались друг с другом, отчаянные крики – команды капитанов – разносились над водой. Густая туча порохового дыма мешала видеть всё картину, и лишь багровый отсвет пожара указывал место, где горела одна из галер. Христиане подожгли свои брандеры и пустили их по течению, а сами попрыгали в воду, ища спасение на других кораблях.

Битва продолжалась до рассвета, пока, наконец, венецианским галерам не удалось оторваться и отступить. Одна из них под командованием Трависана пошла бы на дно, но команда разделась донага и заткнула пробоины одеждой. Другая, под командованием Коко, всё же, затонула через несколько минут. Часть её команды спаслась, добравшись вплавь до берега на стороне Пера.

Когда взошло солнце, мы смогли убедиться, что план застать неприятель врасплох провалился полностью. Горела лишь одна турецкая галера, которая вскоре затонула. Остальные возгорания туркам удалось погасить.

Уцелевшей галерой командовал сын венецианского байлона. Возвращаясь назад мимо Пера, он приказал дать залп из пушек, и мы видели, как ядра били в стены, взметая облака пыли. Огненный сигнал, зажжённый на башне в минуту, когда венецианские корабли тронулись в путь, так убедительно доказывали предательство генуэзцев из Пера, что даже Джустиниани не пытался этому перечить.

– Хорошо это или плохо, но Генуя – мой родной город,– сказал он. – Венецианский флот слишком силён в сравнении с генуэзским, и небольшое кровопускание для восстановления равновесия в порту ему на пользу.

Мы уже сходили со стены, когда я бросил последний взгляд на подёрнутый дымом берег Пера и схватил Джустиниани за руку. Там показался султан на