Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, действительно, вместе с инструкцией мне была передана книжечка аккредитивов на разные пункты земного шара.
9 марта. Я кончаю делать прощальные визиты. Сегодня посетил Долгорукого.
Я не был у князя почти целый год.
В гостиной за чашкой чая я увидел Юлию Аркадьевну, которая превесело болтала не больше не меньше, как с моим тестем, полковником Мальмером. Тут же Долгорукий, прилично одетый, рассказывал свои боевые приключения.
Что делает время!.. Княгиня приняла меня спокойно, как подобает великосветской даме. Глядя на нее, мне не верилось, что в течение трех лет она добивалась возможности поговорить со мной и написала мне сто писем, которых я не читал. После купанья в Темзе Юлия Аркадьевна только похорошела. Она задала мне несколько незначащих вопросов о путешествии и заговорила с полковником.
Полковник был немного смущен нашей встречей. Он никогда не говорил мне, что бывает у Долгоруких. Видя, что мое посещение создает неловкость, я довольно быстро встал, простился и вышел. Долгорукий проводил меня в переднюю, где очень смущенно прошептал:
— Я решил простить ее, она так страдала. Теперь мы живем хорошо. Она дала мне слово исправиться.
Я не счел себя вправе вмешиваться в семейные дела князя. Но мне было странно, что Долгорукий, стрелявший в свою жену и проклинавший ее, теперь позабыл все это. До сих пор я не могу разгадать русских!
10 марта. Сегодняшний вечер я провел у деда. Он вполне удовлетворен политическим положением, хорошо спит и ест. Ему нравится, что мы едем в кругосветное путешествие. Он мне сказал небольшое напутственное слово, которое кончалось так:
— Когда вы вернетесь, Эдди, Англии нельзя будет узнать. Консерваторы починят машину.
Я оставил ему денег и обещал писать письма через день. Завтра мы уезжаем.
ПУТЕШЕСТВИЕ С ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫМИ ЦЕЛЯМИ
(Запись по памяти)
11 марта 1925 года. Я, Мабель и горничная Лиззи погрузились в Саутгемптоне на американский пароход "Пасифик" и отбыли в Америку. Уже в пути я имел возможность констатировать, что путешествие — целительное средство от печалей и неприятностей. Океан успокаивает и убеждает, что все земные горести не стоят и пенни. Мабель хмурилась только первый день. Потом она хорошо выпила за обедом и пустилась танцевать новые танцы, о которых в Лондоне говорила, что это неприличное развлечение для бедных. Кроме того, она решила вести обстоятельный дневник путешествия. Мы условились, что в эту тетрадь она будет заносить и все то, что найду любопытным я. Таким образом, Мабель нашла себе дело.
Правда, дневник Мабель вышел не слишком серьезным. Она записывала всякие мелочи, начиная от формы американских туфель и кончая оценкой японских духов, которые вызывают смех и горе. Небоскребы, жирафы, пальмы — одним словом, все высокое прежде всего интересовало ее. Затем следовали описания туземных кушаний, иллюминаций, плясок, тротуаров, пароходов и людей. Мои наблюдения потонули в базаре впечатлений Мабель. Но я просил подчеркивать их красным карандашом и таким образом всегда имел возможность навести справку, где и когда я заметил что-либо не слишком интересное. Все же особенно интересное я старался запоминать, а не записывать. Здесь я хочу дать итог моих наблюдений, о котором ничего не знает Мабель.
Америка не понравилась Мабель. Она записала у себя в дневнике, что Соединенные Штаты — помойная яма Англии. Внешне они похожи на наши промышленные районы, куда никогда не заглядывают веселящиеся англичане. Искусство в Америке по преимуществу наше. Язык наш. "Это скучная страна, — писала Мабель, — и в ней можно побывать только раз в жизни".
Но я был другого мнения на этот счет. Штаты разволновали меня. Уже беглый взгляд на улицы Нью-Йорка, где все спешат, вызвал во мне тревогу. Куда так страшно спешат эти люди? Я купил несколько справочников и побеседовал с несколькими людьми. И у меня создалось убеждение, что американцы спешат только к одной цели: раздавить Англию. Гоняясь за призраком коммунизма, мы проспали американскую опасность. Опасность эта росла непостижимо быстро, может быть, наперекор воле самих американцев, многие из которых продолжают видеть в Англии старуху мать. У меня создалось убеждение, что открытая борьба между Америкой и Англией должна разразиться очень скоро. Причем нет никаких средств покончить дело миром.
Я путешествовал с женой и поэтому, конечно, не имел возможности особенно углубляться в свои исследования. Это поставило бы Мабель под известный риск. Моя работа была скорее научной, нежели разведывательской. Я даже сказал Мабель, что собираю материал для книги "Европа и Америка". И я действительно собирал материалы, но только не для книги.
Прежде всего я обратил внимание на знаменитую американскую промышленность. С этой точки зрения Соединенные Штаты произвели на меня самое зловещее впечатление. Меня поразила легкость, с какой передвигались американские капиталы из одной отрасли производства в другую. Это было похоже на рискованную игру в карты. Рядом с этим американский расчет превосходил все, известное мне до сих пор. Несомненно, Америка сумела шагнуть на какую-то высшую ступень развития, о которой нам трудно и мечтать. Все американские справочники и сводки, попадавшие в Англию, приходили устаревшими, так как Штаты росли не по дням, а по часам.
Наши рабочие в Англии все еще цеплялись за специализацию, и их профессиональные союзы были похожи на какие-то средневековые братства ремесленников. В Америке Форд уже стирал с рабочих признаки квалификации. Один и тот же человек мог делать сегодня автомобили, а завтра сигары. И это не уменьшало, а увеличивало прибыли и даже давало рабочему заработок вдвое больший, чем в Англии. Как могли мы угнаться за такой постановкой дела с нашими стареющими машинами и фабрикантами? А между тем — это был вопрос жизни.
Для того чтобы детально узнать тайны некоторых интересующих меня областей промышленности, мне пришлось связаться с частными конторами, работающими по сыску. Владельцы этих контор за небольшое вознаграждение не отказывались собирать сведения по любому вопросу, совершенно не интересуясь, на что эти сведения нужны. Мне особенно запомнился один из хозяев такой конторы — мистер Коч.
Он принял меня в кабинете, похожем на лавку старьевщика. Сам он был в старом персидском халате, с огромной седой шевелюрой, и его дрожащие
