Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - Кондратий Биркин

— Как вы думаете, господин Галле?

— Не берусь судить apriori, почтеннейший collega! Письмо ювелира Розенкнехта и присланная им крупинка золота доказывают…

— Ничего не доказывают!

— Respicimus finem, господин Вагнер. Колумб говорил о существовании Америки — ему также не верили…

— Но можно ли сравнивать Колумба с каким-то итальянским бродягой?

— Ваши отзывы об этом графе — предубеждение или только suppositio, более или менее неосновательное. Положа руку на сердце, разве вы не занимались опытами металлической трансмутации?

— Каюсь! Тратил время и деньги.

— Неуспех одного не есть еще порука за неуспех другого. Да вы-то, господин Галле, тоже работали над философским камнем?

— Не скрываю. Мне не удалось, может быть, удалось графу. Мы с вами не так ставим вопрос. Речь о том: допускаете ли вы или нет возможность превращать металлы?

— Допускаю!

— Возможно оно?

— Вероятно… Только не какому-нибудь графу Каэтани.

— Nomina sunt odiosa? Почему же Каэтани не может быть адептом?

— Потому что итальянец не способен быть истинным ученым!

— Absurdum! Галилей, Торичелли, Альдровандус, Маттиоли, Гини… — вмешался Герман, считая по пальцам.

— Из-за чего мы спорим? — перебил профессор Хемнитц. — Чтобы судить—надобно видеть; чтобы видеть — надобно побывать в Потсдаме, и я непременно поеду на этих же днях; поеду инкогнито…

— И я с вами! — сказал Галле.

— Едва ли это к чему-нибудь приведет, — заметил Герман. — Настоящие адепты скрытны, а вы, как истинные ученые, недовольно вкрадчивы. Но если Каэтани действительно обладает философским камнем… Боже мой, какая тогда слава нашему веку!

Прошли два месяца. В ноябре того же 1698 года до сведения курфюрста Фридриха III дошло известие о том, что в Потсдаме проживает итальянский граф, умеющий делать золото. Именно в это время в его голове возник исполинский план возвести Пруссию на степень королевства… Деньги были нужны, а казна была истощена. Войти первому в сношения с иностранцем — этому препятствовало самолюбие курфюрста; ждать авансов со стороны алхимика не хватало терпения. Тем же самым профессорам: Галле и Герману курфюрст поручил, в качестве соглядатаев, посетить графа Каэтани, вызвать его на опыт и о последующем донести.[46]

В Потсдаме граф занимал целый дом. Когда Антонио доложил ему о приезде ученых, он попросил их прямо в свою лабораторию. С первого взгляда на графа гости почувствовали невольное отвращение. Графу Каэтани было под пятьдесят лет. Он был небольшого роста, кривоногий, смуглый лицом, со взглядом исподлобья. Его манеры и разговор резко противоречили его титулу. Стены лаборатории были увешаны ружьями, пистолетами, кинжалами и скорее походили на берлогу разбойника, нежели на жилище ученого. Галле и Герман отрекомендовались; сказали несколько комплиментов, на которые граф отвечал полуулыбкой.

— Труд и терпение, — сказал он, — вот главные мои помощники. В алхимии не участвуют ни духи, ни гномы… Все это глупости… Писали дураки, будто золото или серебро можно делать только из ртути… или, по-ученому, из меркурия!

— Стало быть, вы его фиксируете? — спросил Галле.

— Стало быть, фиксирую, а иначе из ртути ничего не сделаешь… ведь она бегает! — добавил граф с глупой улыбкой. — Вы пошлите взять в лавке бутылку ртути, а остальное уже мое дело. Эй, Антонио! — крикнул он своему секретарю, — разведи огонь в камине.

Секретарь его сиятельства, как видно, исправлял при нем и должность истопника. Огонь запылал в камине.

— У меня, — продолжал граф, — как видите, нет ни атаноров, ни плавильной печи. Тут вся штука в порошке. Белый для серебра, а красный для золота (он показал присутствовавшим две коробки, наполненные блестящими порошками — белым и красным).

Принесли ртуть. Вывалив ее в тигель и поставив его на уголья, граф принялся раздувать их; когда же ртуть начала нагреваться и разбрызгиваться, он всыпал в тигель большую щепотку белого порошка. Ртуть закипела, струя белых паров взвилась в трубу камина, а граф, захватив тигель клещами, вылил ртуть в чашу с водой.

— И готово! — сказал он с усмешкой пирожника, испекшего пирожок или оладью. — Теперь вместо ртути — серебро.

Действительно, на дне судна лежал сплавок серебра.

— Как хотите пробуйте — настоящий! — сказал граф, самодовольно подбочениваясь.

Галле и Герман не верили глазам.

— Но это чудо! — воскликнул первый.

— Что это за порошок? — неосторожно произнес второй. Искривив рот в глупую улыбку, граф показал ему нос:

— Так я и сказал! Дурака нашли. Вы вот ежели люди ученые, дойдите сами своим умом, а не загребайте жар чужими руками. Это серебро вы свезите от меня курфюрсту и скажите все, что видели. Я этой дряни… серебра т. е., могу ему наделать хоть на миллион талеров.

Галле и Герман переглянулись.

— А после обеда, — сказал граф, — я вам сплавлю кусок золота. Поменьше этого будет, но для опыта и того довольно. Я одному королю в три минуты смастерил слиток в пять фунтов. Помнишь, Антонио?

— Помню, — отвечал секретарь. — Он вам за это орден пожаловал.

— Ну, орденов-то у меня и так много! — усмехнулся Каэтани. — Да наша фамилия и без всяких орденов знаменита. Мой предок был другом и приятелем Годфрида Бульонского; они вместе Иерусалим, брали.

— Вы, говорят, много путешествовали? — спросил Галле.

— Да, почти весь белый свет объехал. Разные естественные науки изучал. Без них нельзя! Материалы тоже собирал для порошков, а в их состав входят все произведения царств природы. Всяких зверей надобно в золу пережигать и из золы извлекать соль… Трудная работа! У кого нет терпения, тот уж за нее лучше и не берись. Однако, Антонио, — сказал граф секретарю, — пойди к моей супруге и спроси, угодно ли ей принять господ ученых.

Антонио ушел и через несколько минут доложил, что графиня принимает. (|7

Граф привел гостей на ее половину. Судя по наряду графини, можно было заключить, что она ждала гостей. Еще молодая и довольно красивая женщина, она была одета в малиновое бархатное платье, на ее шее сверкало алмазное ожерелье, на руках и на пальцах сияли браслеты и перстни. О каждой драгоценности граф рассказал с самодовольствием бедняка, не то получившего их в наследство, не то выигравшего их в лотерею. Сама графиня любовалась ими, будто недавними подарками. Герман завел с ней разговор о чужих краях. Коротко знакомая с Северной Италией, графиня говорила о Франции и Швейцарии как человек, которому эти страны известны из чужих рассказов. Впрочем, разговор шел через посредство переводчика в лице расторопного Антонио: гости спрашивали и отвечали по-немецки, графиня по-итальянски. Часа через полтора пошли в столовую. Здесь гостей поразила странная смесь богатства с неряшеством и роскоши с убожеством. Тарелки и блюда были разнокалиберные — дорогие фарфоровые и простые фаянсовые; изящной работы золотые бокалы стояли рядом с простыми стеклянными стаканами.