Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - Кондратий Биркин

— Готово! — сказал Каэтани, снимая тигель с огня и опуская его в сосуд с водой. Тигель лопнул. Засучив рукава кафтана по локоть, граф достал со дна сосуда большой сплавок золота.

— Браво! Браво! — воскликнула курфюрстина, хлопая в ладоши. Курфюрст в восторге бросился графу на шею и крепко его обнял.

— Ты велик, Каэтани! — вскричал он. — Из этого сплава я велю вычеканить первые медали и жетоны для раздачи на моей коронации.

— А я, — сказала курфюрстина, — попрошу вашу жену почаще бывать у меня запросто.

— Не явное ли благословение Божие на нашем будущем королевстве? — произнес курфюрст с умилением. — В лице Каэтани Бог посылает нам олицетворенный Пактоль, а в его тиглях — рудники Перу и Мехики.

— Государь, — произнес Каэтани, — об одной милости прошу вас: чтобы все делаемое нами здесь, в лаборатории, оставалось в тайне, в строжайшей тайне, иначе я не уверен в моей безопасности.

— Но кто же посмеет посягнуть на вашу жизнь?

— На жизнь—завистники мои, а на свободу — завистники вашей светлости.

— От тех и от других вас защитят мои молодцы — солдаты. Я словом моим ручаюсь вам за сохранение нашей тайны и вашей личности.

Алхимические опыты на время были приостановлены; не до них было. Начались приготовления к венчанию Фридриха III венцом королевским. Это торжество происходило в Кенигсберге 10 января 1710 года и отличалось необыкновенным великолепием. Для перевозки утвари, мебели и украшений употреблено было до 300 лошадей. Одежда курфюрста была ослепительна; пуговицы на его кафтане, осыпанные крупными бриллиантами, были оценены в 3000 червонцев каждая. Короновали короля два епископа: реформаторский и лютеранский. Гром пушек и восторженные крики войск и народа приветствовали короля Фридриха I, в курфюрстах бывшего третьим. Через восемь дней издан был королевский манифест об учреждении ордена Черного Орла, знаки которого были розданы многим царедворцам и заслуженным генералам. Два месяца длились пиры и праздники, на которые король не жалел денег и тратил их, как Крез. В этом случае не обходилось дело без упования на искусство графа Каэтани.

Присутствовал и он со своей женой на коронации и на всех праздниках. Вообще внимание было обращено на виновника торжеств; граф и графиня не были заметны в толпе придворных, тем более что и сам адепт больше держался в тени и угрюмая его физиономия резко противоречила всеобщему ликованию.

Миновали праздники. Король с королевой возвратились в Берлин, и обыденная, будничная жизнь вступила в свои права.

— Слушай, Иеронимо, — говорил как-то Антонио своему патрону, сидя с ним наедине в лаборатории, — пора наконец подумать и об отступлении. Ходят слухи, что король по-прежнему благоволит к тебе; говорят, хочет даже пожаловать тебе и Черного Орла… Но ведь на нем не улетишь, а медлить нечего. Наш прошлогодний опыт не принес нам ничего, кроме убытку. Плавка золота, завернутого в листовой свинец, опыт прекрасный и поразительный, однако…

— Однако у меня еще есть порошок отца Франческо.

— Две, три щепотки? А на много ли их хватит? Подумай, что не сегодня, так завтра король за тебя ухватится, и плошать нечего!

— Будь спокоен, не оплошаю. Ты проводишь Розалию до Штеттина, где мы все сойдемся. Помни, друг, что теперь у нас пойдет игра большая, страшная. Со стороны короля — сотни тысяч, а с моей — голова. Славные ставки!

— Если ты дурак — проиграешь, а умен — выиграешь.

— Увидишь.

Антонио угадал. На другой же день король потребовал графа Каэтани к себе в кабинет.

— Ну, — сказал Фридрих I, — дошла очередь и до тебя, граф. Скажи прямо: сколько тебе нужно времени и денег на выделку золота и серебра суммою до двух миллионов талеров?

— Много и того и другого…

— Примерно?

— Не менее четвертой доли самой суммы.

— Хорошо, а во сколько времени ты воротишь эту сумму, учетверенную?

— Не ранее полугода, ваше величество!

— Не ранее? Это долго.

Король большими шагами заходил по кабинету.

— Поймите, граф, что я в последнее время вынужден был прибегнуть к займу у амстердамских и гамбургских банкиров; проценты огромные, и каждый месяц дорог, буквально дорог. Финансы мои — больной, вы — доктор.

— Я и вылечу больного, ваше величество; только на лечение время нужно.

— И верно то, что вы его вылечите?

— Мои опыты доказали вам…

— Да, все так… Но те опыты (если пошло на сравнение), те опыты — лечение больного зуба, а теперь предстоит пользование всего организма. Разница!.. Что твои познания не химера, а опыты не обман — я верю этому… Однако же, посвящая тебя в государственные тайны, я не могу не колебаться… Ты прости мне… не обижайся на мой вопрос: истинно ли ты честный человек, Каэтани?

— Бог видит, государь…

— Можешь ли ты взять его в свидетели, что ты не обманешь меня?

— Ваше величество, кажется, я доказал вам…

— Постой! — перебил король. — Опыты, которые ты делал, доказали мне одно из двух: или что ты действительно адепт, или что ты искусный обманщик. Если последнее справедливо, скажи мне прямо, и я ручаюсь тебе моим королевским словом, что я прощу тебе обман и плутни, если таковые были с твоей стороны… Но если теперь, когда я хочу сделать тебя моим сподвижником в деле народной пользы… если теперь ты намереваешься употребить во зло мою доверенность… Берегись! В случае успеха ты будешь первейшим из моих вельмож, но если обманешь меня — я буду безжалостен!

Каэтани побледнел.

— Ваше величество, — пролепетал он, — чем же я заслужил это недоверие?

— Нет, я тебе верю и тебе же вверяю счастье моих подданных.

Через несколько дней после этого разговора графиня Розалия Каэтани, сопровождаемая Антонио Беллуна, выехала из Берлина под предлогом пользоваться минеральными водами в Спа. Антонио поручено было, закупить материалы для предстоящих работ… На это Каэтани выдал ему из королевских денег до 150 000 талеров. Еще недели три прошло. Граф доложил королю, что Антонио должен прибыть в Берлин дня через два. Он говорил это утром, а вечером, когда Фридрих I послал за ним, требуя его к себе, Каэтани во дворце не оказалось. Никто не видел, когда и куда он вышел… И ночь прошла — но Каэтани не возвращался. Лаборатория, по обыкновению, была заперта на замок; ключ был унесен графом с собой.

Недоумевая, что бы это значило, король еще медлил принимать решительные меры к поимке беглеца и только к полудню приказал по всем дорогам разослать погони, которым велено было доставить Каэтани в Берлин, живого или мертвого.

В то время, при отсутствии телеграфов, поимка беглеца была делом крайне затруднительным. Покуда в Берлине снаряжали сыщиков и давали им маршруты, Каэтани, переодетый крестьянином, с тяжелой котомкой за плечами, плыл на рыбачьей лодке вниз по Одеру и к вечеру третьего дня своего побега прибыл в небольшую прибрежную деревушку, в которой лодочник намеревался передать его своему товарищу для дальнейшего плавания. Тут судьба готовила графу неожиданную встречу. Приятель лодочника сообщил ему, что у него в хижине уже целую неделю проживает какая-то госпожа, ограбленная своим лакеем, который должен был провожать ее до Штеттина. В этой путнице Каэтани узнал свою жену Розалию. Не теряя времени на подробный рассказ, она объявила мужу, что Антонио, оставив ее в деревне, бежал неведомо куда с ее бриллиантами и бывшими в его руках деньгами. Эта весть в одно и то же время огорчила и обрадовала графа Каэтани. Он сообразил, что в случае поимки мог сослаться на то, что сам отправился на поиски за похитителем. Эта мысль придала ему смелости, и он вместе с женой продолжал дальнейший путь, сравнительно говоря, в спокойном расположении духа. С 350 000 талеров в кармане он не тужил ни о 150 000 талеров, ни о бриллиантах жены, так как часть их еще оставалась в его руках.