...И вся жизнь - Павел Гельбак

— Ты чего это на нее напал? — спросил Павел Петрович. — Довел женщину до слез. Хоть бы извинился!

— Подумаешь, телячьи нежности…

Герасим Кузьмич демонстративно протер тапочки больничным халатом и, взяв полотенце, отправился умываться. Ткаченко нашел нянечку в коридоре. Она терла тряпкой и без того чистые стекла окон.

— Что с вами стряслось, тетя Маша?

— Со мною ничего не стряслось, только жизни нет…

Павел Петрович услышал от женщины в общем-то банальную историю.

— Муж мой — инвалид войны. Работать не может. Пенсию получает малую. Тяготится своим положением. Вначале все работу искал, которая была бы по душе, а устроиться удалось только в артель инвалидов. Теперь ко всему стал безразличным, пристрастился к водке. Говорит — все там пьют. Нынешней ночью пришел домой пьяный. Стала его стыдить, а он кулаки в ход пустил. Всех переполошил, перед людьми стыдно. А что делать, ума не приложу. Может, к депутату обратиться, из шестой палаты? Он человек сердечный. Многим в беде пособил.

Давным-давно Ланского не избирали депутатом, уже много лет он на пенсии. А очевидно, не одна тетя Маша запомнила те далекие выборы, когда в депутаты Верховного Совета республики избирали Казимира Игновича. По старой памяти его продолжают называть депутатом. Собственно говоря, он и сейчас, несмотря на старость и болезнь, не снял с себя депутатских полномочий. Чем только может, старается помочь людям. Неожиданно для себя Павел Петрович предложил:

— Попробую я вам помочь. Может, что и получится.

— Уж я не знаю, как вас благодарить…

Ткаченко записал название и адрес артели, где работал муж тети Маши, его фамилию, имя, отчество и другие данные. Позвонил домой и попросил, чтобы пришел в больницу Анатолий.

Анатолий пришел вечером, и не один, вместе с Сергунькой. Мальчишка весь сиял. И не успел еще Анатолий открыть рот, как Сергей выпалил:

— Толя получил письмо от моей мамы.

Сын протянул конверт не первой свежести.

— Действительно, откликнулась, — довольно улыбался молодой журналист, — вон куда моя статья попала, представляешь!

— Чему удивляться? — вступил в разговор Герасим Кузьмич. — Воздействие печатного слова, если оно правдивое, партийное слово, — проникает даже за решетки…

— А вы же, Герасим Кузьмич, не хотели мою статью печатать, — Анатолий воспользовался удобным случаем, чтобы уязвить заместителя главного редактора.

Вызывающий тон сына не понравился Ткаченко: «Лежачего не бьют». Он поспешил перевести разговор:

— Показывай письмо, о чем она пишет.

— Мама меня хочет видеть. Она меня любит, — радостно сообщил мальчик, — она ко мне вернется.

Об этом, собственно говоря, и было написано в письме. Мать Сергея благодарила журналиста за то, что он проявил заботу о мальчике, обещала, что, как только получит свободу, возьмется за ум и до конца дней своих будет делать все, чтобы сын мог ее простить, не стыдиться своей матери.

— И это не единственный отклик на мою статью, — сообщил Анатолий. — Правда, предсказание Станислава Иосифовича, что десятки читателей предложат свои услуги, чтобы усыновить Сергея, не оправдались…

Мальчишка помрачнел, засопел носом. Это не ускользнуло от глаз Павла Петровича.

— Ты бы думал, прежде чем говорить. Расхвастался не в меру.

— А что я такое сказал? — пожал плечами Анатолий.

Но ответил ему не отец, а Сергунька:

— Если я вам лишний, можете меня в субботу и не брать. Все равно скоро мама приедет.

— Дурень, кто тебе сказал, что ты нам лишний?..

Герасим Кузьмич торжествовал:

— Вот она, твоя недоработка, Павел Петрович. Видишь плоды зазнайства.

Анатолий, с трудом сдержав себя, чтобы не ответить грубостью на замечание заместителя главного редактора, примирительно спросил у отца, зачем он хотел его сегодня видеть.

— Разговор длинный, пойдем в коридор. Чтобы не мешать Герасиму Кузьмичу…

Выслушав историю тети Маши и просьбу отца — поговорить с мужем женщины, побывать в артели, где он работает, Анатолий отказался:

— Извини, у меня есть дела и поинтересней. Встретил на днях меня товарищ Курелла, подкинул одну темку… Вот если бы ее вытянуть, прозвучала бы.

— Ладно, этим неинтересным делом я займусь сам.

— Не советую. Вот купил книгу воспоминаний военных корреспондентов. Почитай. Созвучно теме твоей повести. Мой совет — не разбрасывайся.

— Спасибо за совет. А тебя, Толенька, я хочу предупредить. Смотри, чтобы голова не закружилась. Реже ссылайся на первого секретаря горкома… Что-то давно Женя ко мне не заглядывала.

— Не знаю. Я сам ее редко вижу. Ну, мне пора.

— До свидания. Подумай над тем, что я тебе говорил.

Ветер в лицо

1 апреля

Веселый день. Мы даже собирались выпустить первоапрельский номер «Зари» с шутками, курьезами, розыгрышами. Олег Игоревич сумел всех увлечь этой идеей. Работали с интересом, но разыграли, оказывается, сами себя.

Передо мной лежит сегодняшний номер нашей «Зари», и смеяться хочется навзрыд. Вчера получили по ТАССу доклад, большой, очень важный, нужный. Пришлось давать в номер и — прости-прощай все наши задумки.

— Газета есть газета, — глубокомысленно изрек наш ответственный секретарь.

— Человек предполагает — ЦК располагает, — шепнул мне на ухо Виктор Светаев.

После планерки позвонила Женя, ехидно сказала:

— Прочла вашу газету. Очень остроумный номер. Все еще смеюсь… над собой. Я тебе, дуреха, верю, что ты занят, интересный номер готовишь, а ты, оказывается, ездил в Москву, доклад помогал составлять…

— Понимаешь, Женюрка…

— Я все прекрасно понимаю, — и повесила трубку.

Не стал я ей звонить. Злится. Ну и пусть! Вообще она последнее время часто хмурится. Причем совершенно напрасно. Недавно случайно я встретил студентку из Ленинградского университета, вместе начинали учебу на факультете журналистики. Я ей показал достопримечательности Принеманска, затем посидели немного в кафе. Об этом узнала Женя и начала ехидничать. Попытался отделаться шуткой:

— Сколько раз я видел тебя с девушками и никогда слова не сказал. Я же один раз пошел со знакомой, и ты уже недовольна. Где же равноправие! Разве это справедливо?

Женя не поняла юмора. Оправдываться мне не в чем, объяснять — нечего вроде. А может быть, ей все-таки позвонить, разыграть в связи с первым апреля?

Так и живем. Ссоримся, злимся, а друг без друга скучаем. Уверен, что она сейчас ждет моего звонка.

3 апреля

Отец начинает чудить. От скуки не знает, что делать. Его всерьез заинтересовала проблема пьянства. Позвонил из больницы главному редактору, попросил подобрать для него все письма, которые за последнее время получала редакция о пьяницах. Маркевич хотела поручить это дело мне. Но я наотрез отказался. Дудки. Пусть знает, что и у меня есть характер. И я имею право работать над своей темой.

Отец думает, что я хвастался, а ведь на самом деле секретарь горкома посоветовал мне продолжать писать о мещанах. Встретились мы со Станиславом Иосифовичем в книжном магазине. У него, видно, было свободное время, и он предложил пройтись, поглядеть, что делается в Принеманске. Заглянули в несколько магазинов, в парикмахерскую, посидели в сквере. Секретарь увлеченно говорил о необходимости борьбы против мещанства.

— Сама постановка вопроса о судьбе мальчика на пленуме горкома вызвала недоумение у некоторых товарищей, всполошила мещан, — отметил Курелла. — Да, мы выступили против людей черствых, безразличных, задели святая-святых мещанина. Мещанин, чтобы выжить, пытается идти в ногу с веком. Чего греха таить, встречаются мещане и с партийными билетами. И об этом надо писать. Может быть, ты хочешь попытать свои силы? Ты молод. Над тобой не висит груз привычек, стандартов. Молодость всегда непримирима к злу. Герань на окошечке, семь слонов на счастье — все это больше не эмблема мещанства. Может быть, нам следовало бы обратить внимание на мещанина, который и одевается со вкусом, и в хороших вещах разбирается, и речи правильные с трибуны произносит, а?

Присмотрись, Толя, к такого сорта людям и попробуй начать разговор в газете о мещанах и мещанстве. Я позвоню Олегу Игоревичу.

Беседа с секретарем горкома произвела впечатление. Я, кажется, чуть-чуть влюбился в Станислава Иосифовича. Вот это настоящий коммунист!

5 апреля

Пересказал разговор с секретарем Криницкому. Он подтвердил, что Станислав Иосифович ему звонил. О мещанстве, конечно, надо писать. Выслушав меня, он заметил:

— Ты чересчур прямолинейно понял рассуждения Куреллы, — о мещанах с партийным билетом. О перерожденцах наша печать писала немало. И нужно быть очень осторожным, многое изучить, взвесить, прежде чем бросить коммунисту обвинение в том, что он оторвался от масс, стал мещанином.