Без Поводыря - Андрей Дай

Но мне‑то, современнику и свидетелю мощи международных мегакорпораций и «естественных» монополий, это искушение простительно. Так ведь и купчики мои до чего‑то подобного додумались. И даже какое‑то время уговаривали меня, так сказать, благословить и поспособствовать.

Кое‑как сумел‑таки объяснить этим людям, что получится у нас не более чем колосс на глиняных ногах. Что монополии, в рамках какого‑то одного направления — это действительно полезная штука. Быть может, в нынешних условиях и ультимативно необходимая отечеству! Но решаться такие вопросы должны на государственном уровне. Во дворцах и Сенатах, а не в облезлом зале душного, похожего на амбар–переросток, театра на задворках Империи. И что нужно немного, возможно, всего несколько лет потерпеть. Пока весть о нашей Палате, о ее успехах и эффективности, не расползется по стране, и пока министры, или даже сам Государь Император не удостоверятся в необходимости ее появления во всех краях страны.

Все устали. А после моей краткой речи на тему пользы Отечеству, купцов моих еще и великой мыслью придавило. Потому, наверное, финансовый вопрос решился как‑то легко и непринужденно. Договорились, что гражданская власть никаких взносов делать не будет, однако берет на себя обязанность организовывать геологические, геодезические и гидрографические изыскания в регионе. А так же, в лице своих представителей, участвовать в заседаниях совета Палаты, и создать режим наибольшего благоприятствования для всех членов Палаты.

Постановили, что в этот наш «торгово–промышленный клуб» может вступить только купец первой гильдии, или иной какой‑нибудь предприниматель, имеющий дело с оборотом не менее чем в сто тысяч серебром в год. И что каждый член Палаты станет ежегодно вносить по сто двадцать рублей взносов, которые могут быть потрачены канцелярией Палаты только на осуществление деятельности организации. На печать информационных бюллетеней, и собственную газету. На жалование писарям. Кто‑то еще предложил, чтоб подписки и на брошюру и на газету тоже были платные. Мол, не должны эти ответвления Палаты быть убыточными. Иначе над нами соседи смеяться станут.

На том и закончили. Единственное еще, что хочу сказать в окончание темы об организации Палаты: в первых числах ноября в сибирскую Столицу триумфально вернулся цесаревич. И собственноручно начертал на первом, художественно оформленном и отпечатанном в Троицкой литографии, экземпляре Устава: «Дело сие Отечеству нужное. Николай». И это стало моим личным триумфом. Вещественным доказательством того, что мне таки удалось взбаламутить это застоявшееся болото. Растолкать, расшевелить наиболее активную часть сибиряков. Выстроить некое подобие системы, и заставить ее работать. И мне казалось, я полагал себя победителем никак не менее славным, чем Николай, умиротворивший Синьдзян, и покоривший Коканд с Бухарой.

Глава 11 - Детская

Конец осени порадовал. И добрыми вестями, и приятными встречами. И новыми перспективами, окончательно и бесповоротно развеявшими былую мою меланхолию. Были, конечно, и грустные, или настораживающие моменты. Но в целом, как любил говаривать «папа» в той, первой моей жизни, все было очень даже ничего.

Томь взялась первым, тонким еще ледком, начисто отрезав столицу Сибири от западных регионов. Оставалось ждать серьезных морозов, способных сковать реку достаточно крепким покровом, чтоб по нему без опаски могли пройти санные караваны. Но и снега еще не было. Задерживался где‑то, не потрудившись объяснить людям причину опоздания. Напоенная дождями земля схватилась сверху коварной корочкой — довольно было наступить, чтоб в этом убедиться.

Оставался еще телеграф, но в связи с относительно высокой стоимостью депеш, по проводам мы получали только какие‑нибудь действительно важные известия. Вроде сообщения о смерти Петра Ефимовича Ерофеева — главы обширной семьи и родоначальника каинской купеческой династии. Жаль старика. Кроме присущего всей этой неспокойной семейки неуемного любопытства и тяги ко всему новому, он был еще и по–настоящему мудр. Умел обращать разрушительную силу энтузиазма старшего сына — Венедикта — в, так сказать, мирное, созидательное, русло. Как‑то они, четверо оставшихся сиротами сыновей, без направляющей руки? Как бы чего‑нибудь этакого не вытворили…

Пожалел, что железная дорога еще не достроена. Рано Петр Ефимович ушел. Не мог еще пару лет потерпеть?! Сел бы я тогда в поезд и, сутки спустя, уже был бы в Каинске. Поддержал бы как мог парней, бросил бы горсть земли в могилу. Сказал бы что‑нибудь. А так, даже будь переправа доступной для паромов, шестьсот верст делают всю эту затею совершенно бессмысленной. Пока доберешься…

Зимой в Каинск все равно ехать придется. Еще и Родзянко с собой возьму. В конце концов, это Николаю Васильевичу в канцелярию донос прислали, не мне.

— Полюбопытствуйте, Герман Густавович, экий мне гнусный пасквиль нынешней почтой доставили, — Томский губернатор, заканчивая ужин, отставил в сторону пустую чайную чашку и подвинул в мою сторону сложенный вчетверо лист серой дешевой канцелярской бумаги. — Я бы отправил туда человечка какого‑нибудь, чинами невеликого, да и дело с концом. Только, стало быть, тут о знакомцах ваших значится. Так я, стало быть, и подумал…

Это он правильно подумал. Речь в рапорте окружного начальника Каинского общего окружного управления, коллежского асессора Фортуната Дементьевича Борткевича, шла о моих Ерофеевых. О том, что они, дескать, людишек, самовольно из России пришедших и паспорта не имеющих, привечают. Деньгами, стройматериалами и инвентарем помогают, и на имеющиеся в собственности земли арендаторами селят. Или, если перевести с общечеловеческого языка на юридический — занимаются укрывательством бродяг. То есть — преступников.

И если бы все проблемы ограничивались этим доносом, я бы особенно и не переживал. Порадовался бы даже появившемуся поводу окончательно решить вопрос с этим настырным Борткевичем. В Синьдзяне начали создавать органы гражданской власти. Николай уже интересовался — не могу ли я что‑то посоветовать. Как‑то реорганизовать работу присутствий таким образом, чтоб какая‑то часть чиновников освободилась, и их можно было бы направить на службу в Кульджу и Кашгар? Соответствующие запросы с просьбами прислать людей, наследник отправил и в столицу. Но мы оба с ним прекрасно понимали, что это практически бесполезно. Сейчас, после начавшегося сокращения армии и Великих Реформ, конечно, множество дворянских отпрысков выбирали гражданскую службу, но на окраины империи они вовсе не стремились. К нам, в Томск, понемногу стали приезжать, и еще больше — пока только осведомлялись о такой возможности. Но это только благодаря личности наместника. Не будь здесь Николая — черта лысого бы мы скорее увидели, а не грамотных людей из России.

У меня же было что предложить Никсе. По моим оценкам, осторожно подтверждаемым новым томским начальником, эффективность гражданского управления губернии позволял существенно сократить штат. Особенно в тех направлениях, где деятельность разных столоначальников и отделов частично дублировалась. Надзор был, несомненно, необходим. И такое перекрещивание интересов и искусственно созданная конкуренция этим целям и призвана была служить. Но ведь прежде у нас и Госконтроля в регионе не было. Да и жандармов чуть ли не в пять раз больше теперь в Томске. Система стала избыточно сложной, а значит — бесполезно потребляла ресурсы, ничего не выдавая взамен.

Нужно признаться, я до разговора с нашим вернувшимся из Туркестана завоевателем, планировал воспользоваться «лишними» человеческими ресурсами немного по–другому. В регионе, под пристальным моим и управляющего Контрольной палатой, надворного советника Павла Степановича Грибовского, активно создавались Переселенческие комиссии. Строились карантинные поселения и амбары, закупалось продовольствие. Людей, конечно же, не хватало.

Кстати. Раз уж вспомнил… Нужно, за одно, покаяться. Я, мздоимец и крохобор, самым настоящим образом продал подряд на снабжение переселенцев консервированными продуктами Куперштоху. И у меня есть только… две причины для оправдания. Во–первых, продукция у Каинского иудея действительно качественная. И туркестанская армия отказалась снабжать этими продуктами действующую армию только потому, что стеклянные, двухштофные — это примерно два с половиной литра — банки оказались плохо пригодными для длительной транспортировки. А банки меньшего объема, двухкосушные — примерно семисотграммовые — показались интендантам излишне дорогими.

И во–вторых, продал я подряд не за деньги, а за, скажем так — за услуги. Взамен, Лейбо Яковлевич, побожился, что уже в следующем же году, так или иначе, заставит переехать в западную Сибирь не меньше пятидесяти грамотных людей. Врачей, инженеров, учителей, в конце концов. При нашем дефиците, все нужны. После разговора я себя чуть ли не работорговцем чувствовал. И успокаивал разбушевавшуюся совесть только тем, что, скорее всего, обеспечу такими принудительными действиями, новую безбедную жизнь погрязшим в долгах людям.