Без Поводыря - Андрей Дай

В обширной статье описывались изменения административного устройства органов управления империей. В ней говорилось, что теперь по примеру просвещенных европейских держав, вводится должность первого министра, заменяющего прежнего председателя Комитета министров, но имеющего куда большими правами и обязанностями. По сути, премьер из синекуры для отслуживших свое, престарелых и ни на что не годных вельмож, превращался в главного управленца страны.

А еще в газете сообщалось, что рескриптом регента, Великого князя Николая, на пост первого министра назначается Великий князь Александр Александрович. Я был сражен наповал! Бульдожка! Милый в своей неуклюжести, но честный и прямой, как меч, Саша — начальник всего, и гражданского и военного управления страны!

Но еще большей неожиданностью для меня был последний абзац заметки. Тот, где сообщалось, что у первого министра будет три заместителя — товарища, как их сейчас принято называть. По делам флота — морской министр адмирал Николай Карлович Краббе. По военным делам — военный министр, генерал–адъютант свиты Его Императорского Величества Дмитрий Алексеевич Милютин. И по делам общего гражданского управления и финансам — тайный советник Герман Густавович Лерхе!

Расщепленное надвое сознание в медицине называют шизофренией. А если — на трое? Это как будет? Я это к тому интересуюсь, что именно… гм… трояко, я новости и воспринял. В один единый миг в голове моей с грохотом атакующей рыцарской конницы столкнулось три мысли.

Та часть меня, скорее всего — приобретенная, оставшаяся, так сказать, в наследство от Герочки, ликовала. «Наконец‑то! — вопило сердце, эхом и багровыми пятнами отдаваясь в глазах. — Наконец‑то меня заметили, оценили и назначили на пост, соответствующий талантам и заслугам! Ух, теперь‑то я им всем покажу!»

Душа же, в это же самое время погружалась в пучину ужаса и отчаяния. Одной тени, намека на возможное повторение «командировки» в то Ничто, где она пребывала неисчислимые века, достаточно было, чтоб моя внутренняя сущность зашлась в каком‑то инфернальном визге. И я ее, мою многострадальную душу, отлично понимал. Одно дело начальствовать в полупустынной Сибири, где даже фатальные ошибки выглядели невинными шалостями, совсем другое — руководить огромной державой из столичного кабинета. Заведовать судьбами миллионов. Быть на самом острие атакующей настоящее истории.

И ведь не скрыться, не спрятаться, не свалить неудачи или ошибки на неопытность молодого Саши–Бульдожки. Никто не поверит. Как наверняка во всей столице не найдется и единого человека, принявшего всерьез назначение второго сына Александра Второго председателем комитета министров. Фиговый лист — да. Номинальное лицо для свиты императора. Понятно, что вся работа — я имею в виду действительно работу, а не присутствие на торжественных церемониях — ляжет на мои плечи. И стоит мне оступиться, смалодушничать, или просто не обратить внимание на вопиющую подлость — все! Пути назад не будет.

Да и сам масштаб будущего труда просто подавлял. Зима 1865–66 года выдалась морозной и малоснежной не только в Сибири. Осенью, когда дело дошло до сбора урожая, выяснилось, что зерна мало. Так мало, что уже к Рождеству большинство губернаторов России рапортовали о начавшемся в деревнях голоде. В дороге я вместе с репортерами газет негодовал на бездеятельность властей и радовался отвагой тех начальников, кто не побоялся открыть военные магазины, чтоб накормить хотя бы детей. А теперь что? Теперь все это бедствие на мне?

Чудовищный дефицит бюджета — на мне? Никакая промышленность и засилье европейских, в первую очередь английских товаров на внутреннем рынке! Забитое, неграмотное и от этого не ведающее о своих правах крестьянство. Зажравшееся, раздираемое противоречиями и политическими партиями дворянство. Пустынные просторы Сибири и жаркие пески Туркестана. Вечно всем недовольная Польша и уснувшая, убаюканная сказками о прошлом величии Финляндия. Армия мздоимцев и казнокрадов, и слабая, отвратительно вооруженная армия. Флот… едрешкин корень… Все это на мне? Это от меня будут теперь ждать повторения сибирского чуда?!

Да! От меня! Но не я ли всерьез обдумывал свое дальнейшее вмешательство в Историю? Не я ли мечтал так преобразовать страну, чтоб не было стыдно перед потомками? Не я ли тщательно подыскивал себе местечко в столичных присутствиях, в надежде, что цесаревич возьмет меня с собой? Кто, если не ты, готов был перестать быть Поводырем своего края, чтоб стать выразителем его воли в коридорах дворцов? Так ты получил чего хотел!

Разум, последний бастион, все еще на что‑то надеялся. Хотя бы на то, что это назначение… эта газетка… могла быть очередной злой, изощренно коварной, шуткой Вово. Что ему стоило уговорить покладистого наборщика в какой‑нибудь редакции набросать в ящик нужных литеров?! Рубль? Три? Воображение легко рисовало картину, с каким наслаждением Мещерский потом будет рассказывать об одураченном Воробье–Лерхе…

Но я уже знал. Именно, что знал… Смотрел на заинтересованно разглядывающего мое лицо князя, и знал, что — нет. Это правда. И он действительно пришел ко мне набиваться в соратники. Где‑то ведь должно отложиться хотя бы легкая симпатия к человеку принесшему добрую весть?! И что князю, каким бы неоднозначным… гм… да… неоднозначным был его характер, и правда важно привлечь меня на свою сторону в споре между либералами и протекционистами.

— Вам не хорошо? — с легким флером сарказма поинтересовался князь. — От чего же?

— Мне… — с усилием разлепил я непослушные, сведенные судорогой губы. Потом, секундой спустя, даже заставил себя чуточку улыбнуться. — Мне… Нет–нет… Я подумал… Воробей на таком высоком посту! Это должно быть интересно, князь. Не так ли?