Земля под ее ногами - Салман Рушди

Городским жителям постоянно твердили, что сельская Индия — это Индия «настоящая»: место, где время остановилось и где обитают боги; где существуют нравственные устои, и естественное право, и вечные ценности: каста, вероисповедание, пол и класс; землевладельцы, издольщики, крепостные, рабы. Такая точка зрения предполагает неизменность, непреложность и осязаемость реальности. Между тем самый очевидный урок, который можно было вынести из этого перемещения между городом и деревней, между многолюдной улицей и чистым полем, заключался в том, что реальность ненадежна. Там, где встречались пласты разных реальностей, были разломы и трещины. Открывались бездны. И запросто можно было расстаться с жизнью.

Я пишу о путешествии в сердце страны, но и это лишь еще один способ сказать «прощай». Я выбрал кружной путь, потому что никак не могу просто уйти, покончить с этим, повернуться лицом к новой жизни, просто удовлетвориться выпавшей мне удачей. Америка: везет же людям.

А кроме того, вся моя жизнь держится на том, что там произошло: на берегах реки Вайнганги, в виду Сионийских гор. То был решающий момент, когда появился мой тайный образ, скрытый ото всех, мой тайный автопортрет, мой призрак из машины.

Теперь большую часть времени я могу вести себя так, словно этого никогда не было. Я счастлив, я могу кидать палку своей собаке на американском пляже и мочить в водах Атлантики отвороты своих серых хлопчатобумажных брюк, но иногда ночью я просыпаюсь оттого, что прошлое повисло передо мной, медленно вращаясь, а вокруг меня — рычащие звери джунглей; умирает пламя костра, и они подходят всё ближе.

Вина: я обещал открыть тебе сердце, я поклялся, что ничего не утаю. Поэтому я должен найти в себе мужество рассказать и об этом, о самом ужасном, что я про себя знаю. Я должен признаться в этом и предстать беззащитным перед судом любого, кто удосужится взять на себя роль судьи. Если такой еще найдется. Ты знаешь эту старую песню: Бывает, даже президент Соединенных Штатов показывается голышом.

Или: Я вымыл руки в мутной воде, я вымыл руки, но чистыми они не стали.

В определенный момент я оставил джип, спрятав его в стороне от дороги, и пошел пешком. Я крался к своей цели, чувствуя приятное волнение — нет, то был не просто кайф, то было исполнение желаний; я не сомневался, что нашел то, что мне нужно было больше всего на свете. Больше, чем деньги, больше, чем слава, быть может даже больше, чем любовь.

Посмотреть в глаза правде и не опустить перед ней взгляд. Увидеть, как это было, и именно так показать. Сорвать все завесы и превратить грохочущее светопреставление в совершенное молчание зримого образа — и так завладеть им; положить тайные чудеса света в свой чемоданчик и привезти домой с войны единственной на земле женщине — или даже фоторедактору, с которой спишь дважды в неделю.

Но в этом мире не было шума. Его тишина была неестественной — большей, нежели безмолвие природы. Я вступил на территорию священного козла стоимостью в четыре миллиарда долларов, а козел, как известно, с древности был воплощением дьявола. С вашего позволения допустим, что эта оккультная тишина заставила меня почувствовать страх и беспомощность.

То — нам пора, чтоб до утраМы рыскали в ночи[128].

Впереди я увидел несколько построек. Хижины, загоны для скота, но где стада? От обманных хлевов Пилу исходило еще больше тишины, не менее красноречивой, чем львиный рык. Я тронул накладной карман на правой брючине и ощутил успокоительное присутствие изящной маленькой «лейки», приобретенной в честь знакомства с великим Анри Юло. Тут же меня окружили словно выросшие из-под земли люди с мотыгами, и по крайней мере с фотографией на этом было покончено.

Они заметили меня за добрую милю, что само по себе было не так уж важно. На протяжении своей долгой и пестрой профессиональной жизни мне случалось с помощью подкупа и заговаривания зубов проходить через блокпосты на дорогах Анголы и бывшей Югославии. Я сумел проникнуть на двадцать семь различных революций и войн и вернуться обратно. Кордоны секьюрити на показах мод в Милане и Париже, концентрические круги вооруженных и невооруженных охранников, что сопровождают мужчин и женщин, обладающих подлинной властью, метрдотели модных манхэттенских ресторанов, ха! Кого я только не водил за нос. Уже тогда, будучи абсолютным новичком в этом деле, я был уверен в своей способности обвести вокруг пальца эту деревенщину и добыть материал о мошенничестве с несуществующим поголовьем.

Если, конечно, это и впрямь была деревенщина. А не члены какой-нибудь банды головорезов, действующей в этой глуши. Если Пилу не использовал бандитов, чтобы обеспечить безопасность своих махинаций. И в таком случае меня убьют без разговоров, а мое тело достанется охочим до падали воронам и стервятникам.

Как выяснилось, мы лишены были возможности понимать друг друга. Они говорили на местном наречии, из которого я не знал ни слова. Потребность в диалоге, однако, быстро отпала. Отняв фотоаппараты, пленки, ключи от джипа и все деньги, они отвели меня туда, где обитали воображаемые козы. Здесь я встретился с другим журналистом, о существовании которого до тех пор не знал. Он ожидал меня в одном из сараев, свисая с низкой балки и медленно вращаясь в потоках горячего воздуха. Одет он был почти так же, как я. Такие же накладные карманы на брюках, такие же походные ботинки. У ног — такой же пустой футляр от фотоаппарата. Он был мертв достаточно давно, и едва начав блевать, я уже понял, что мои сказки о трансиндийском ралли здесь, скорее всего, не пройдут.

Почему они не вздернули меня сразу? Не знаю. Наверное, от скуки. В этой дыре совсем нечем себя занять: нет даже настоящих коз, чтобы их трахать. Приходится растягивать удовольствия. А что может быть приятнее предвкушения удовольствия? Крокодилы поступают так же. Они сутками не съедают свои полуживые жертвы, оставляя их на потом. Так говорят.

Скука и лень спасли мне жизнь. Эти люди, разводившие фиктивных козлов и коз, уже полтора десятка лет зарабатывали на свое противозаконное существование ничегонеделанием. Если это были бандиты (в чем я все больше сомневался), то они давно утратили квалификацию. Среди них было немало людей тучных и мягкотелых, что не характерно ни для крестьян, ни для разбойников. Их тела заплыли жиром, а души разъела коррупция. Они связали меня и бросили, предоставив мне выворачиваться наизнанку из-за вони, исходившей от моего покойного коллеги, а также на милость мириад ползучих тварей, устроивших пир на мертвом теле.

Ночью пастухи-призраки напились в другом сарае, и доносившийся оттуда гвалт стих лишь тогда, когда все они впали в беспамятство. Мне удалось высвободиться из плохо завязанных веревок, после чего я оставался в коровнике всего несколько мгновений. Джип был там, где я его бросил, разграбленный, но с достаточным количеством бензина в баке, чтобы доехать до города. Мне удалось включить зажигание и уехать с максимально возможной на тех дорогах скоростью. Фары я не включал. К счастью, ярко-желтая, почти полная луна освещала мне путь.

— Слава богу, — сказала разбуженная мною Анита, когда я добрался до телефона и позвонил за счет получателя звонка. — Слава богу.

Я пришел в ярость от этих слов и накричал на нее. Страх, опасность, паника, бегство, стресс имеют порою странные, нелогичные последствия.

Слава богу? Нет, нет и нет. Нет необходимости изобретать столь жестокое, порочное, мстительное, нетерпимое, лишенное любви, аморальное и высокомерное существо, как бог, чтобы объяснить, почему тебе вдруг крупно и незаслуженно повезло. Никому — ни многорукому Вселенскому Танцору, ни седобородому Невыразимому, ни в разных обликах насилующему девиц Громовержцу, ни истребляющему людей огнем и потопом Маньяку не обязан я тем, что спас свою шкуру. Никто ведь не спас того, другого парня. Никто не спас индокитайцев, ангкорцев, братьев Кеннеди, евреев.

— Не обязательно оглашать весь список, — сказала Анита.

Я начал приходить в себя.

— Ну ладно, — пробормотал я, чувствуя неловкость, — мне просто нужно было выговориться.

Фотоснимки, с которыми я вернулся в Бомбей, произвели громкую сенсацию, хотя с чисто эстетической точки зрения они были такими же скучными и лишенными вдохновения, как сама Первая Фотография — это старинное монохромное изображение стен и крыш, что видны были из окна рабочего кабинета Жозефа Нисефора Ньепса. Они запечатлели пустоту загонов и пастбищ, хлевов и сараев, где не видно было скотины; заборы, ворота, поля, лавки. Фотографии отсутствия. Зато предательские трафаретные надписи фирмы «Дудхвала Индастриз» видны были повсюду: на стенах, заборах, разбросанных там и сям средствах передвижения — на телеге, на грузовике. Подобно тому как банальность кормов для коз позволила Пилу выстроить свою великую аферу, банальность этих снимков, запечатленное на них, если так выразиться, «решающее отсутствие» стало причиной того, что она рухнула. Через несколько недель после их публикации уже полным ходом шло расследование мошеннической деятельности, а через три месяца был выдан ордер на арест Пилу Дудхвалы, большей части его «презентативного сопровождения» и нескольких десятков мелких сообщников, разбросанных по территориям двух штатов.