Главное доказательство - Павел Орлов

– Нет. Понимаете. Я и есть его начальство.

– И что – он у вас даже не отпросился?

– Можно считать, что нет.

– А дома у него вы были? – продолжаю интересоваться я, отметив про себя несколько непонятное «можно считать».

– Конечно, у меня же свои ключи… Простите, Павел, я вам не сказала… – Женщина опускает глаза. – Мы с Виталиком – близкие друзья. Он бы не стал скрывать от меня, если бы… что-то было не так. Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.

– Что может с ним случиться? У вас есть какие-то основания переживать?

– Как же мне не переживать, если он исчез? Логично.

– Хорошо. Тогда выкладывайте мне и то, о чем не договариваете.

Женщина пытается изобразить недоумение, а потом снова отводит взгляд.

– Он. Написал записку.

– Ну вот, а вы говорите. Эта записка при вас?

– Да. То есть. Я бы не хотела ее кому-то показывать. Вы извините, Павел, я понимаю, что. Куда все-таки надо обращаться?

– Если вы хотите дать официальный ход, то надо подавать заявление по месту жительства пропавшего. Где он живет?

– На Васильевском.

– А прописан там же?

– Не знаю. Подождите, я же взяла у нас в отделе персонала его анкету. Вот, пожалуйста!

По большому счету, тут все ясно, и анкету Виталия Сорокина я пробегаю глазами исключительно из вежливости. И тут же забываю и про таинственную записку, и про исчезнувшего мужчину, и даже по Олю. Кто ж мог знать, что именно в этой анкете я найду недостающее звено ко всей цепочке?

И вот я звоню в квартиру человека, которого ищу уже давно. В квартиру человека, который убил Алексея Глебова.

И дверь открывается.

– Добрый вечер, господин частный сыщик!

Ни на лице, ни в голосе господина Бердника я не улавливаю ни малейших признаков удивления или настороженности. Такое впечатление, что он чуть ли не ожидал моего прихода и тщательно к нему готовился.

– Здравствуйте, Константин Михайлович! А вы уверены, что вечер – добрый?

– Странный вопрос. Пока не жаловался. А вы, как будто, собираетесь его мне испортить?

– Разве это возможно? Мужчина криво усмехается.

– Мы с вами разговариваем как два старых еврея в одесском трамвае. Одними вопросами. И среди них опять ни одного конкретного.

– Ну, если вы настаиваете… Вопрос у меня к вам вполне конкретный: за что вы убили Алексея Глебова?

Произнося эту фразу, я внутренне готовлюсь к неожиданным действиям хозяина квартиры. Он может запросто захлопнуть у меня перед носом дверь – на этот случай я слегка подпираю ее носком ботинка. Он может броситься на меня, поэтому я слегка расслабляю мышцы, чтобы вовремя среагировать. Он может выкинуть еще черт-те что, но.

Но ничего этого не происходит. Константин Михайлович лишь чуть наклоняет голову, изображая, наконец, легкое удивление, а затем медленно произносит:

– Однако.

– Вас удивляет моя бесцеремонность?

– Бросьте – это ведь ваша профессия. Что ж, если разговор получится интересным, то почему бы и не поговорить? Заходите. – Хозяин квартиры делает шаг назад, освобождая проход. – Только снимите обувь. Если хотите, можете взять в тумбочке тапки. Но можно и так, без них – у меня везде ковролин.

Я послушно стаскиваю ботинки, нахожу более-менее подходящие по размеру шлепанцы (терпеть не могу ходить по квартире босиком, даже по ковролину) и следую за хозяином в его рабочий кабинет.

Комната угловая, и два широких окна, расположенные на смежных стенах, дают много света и зрительно увеличивают ее объем, и без того немалый – дом-то старый. Письменный стол в кабинете массивный, двухтумбовый, и тоже старый. Вообще, здесь все в добром старом стиле: и книжный шкаф во всю стену, и два кожаных кресла в углу, и люстра, и настольная лампа. Знаете, были раньше в ведомстве Лаврентия Павловича такие настольные лампы с зеленым стеклянным абажуром? Столь же массивная и основательная, как и сам стол.

Обычно в таких кабинетах на стены вешают картины. Или фотографии – тоже старые, или стилизованные под таковые. Непременно черно-белые. Но здесь ничего этого нет. Почти ничего, ибо две миниатюры в простенке между окнами хозяин квартиры все же повесил. Это литографии. Я, как вы помните, в этих вопросах неплохо разбираюсь, поэтому берусь с абсолютной уверенностью заявить, что уже их видел. Точнее, не именно эти литографии, а точь-в-точь такие же, отпечатанные с того же офорта. Они висели – и, надо полагать, до сих пор висят – в кабинете Ильи Борисовича Лейкина.

– Прежде чем мы приступим к делу, я должен поставить одно условие, – негромким, но, в то же время, твердым голосом заявляет Бердник. – Если вы его не примете – разговора не будет. Тапочки оставите под вешалкой.

– Слушаю вас.

– Я должен быть уверен, что у вас нет при себе записывающей аппаратуры. Разговор у нас будет проходить с глазу на глаз и, соответственно, будет достаточно откровенным. И мне не очень желательно, чтобы его содержание было записано. Поговорили – и забыли.

– Стоит ли беспокоиться? Вы же понимаете, что такая запись, если даже она и делается, все равно нигде не может быть использована в качестве доказательства, поскольку.

– Мне плевать, может или не может она быть использована в качестве доказательства. Повторяю, что в противном случае разговор просто не состоится!

Константин Михайлович холодно смотрит на меня, ясно давая понять, что спорить в данном случае бессмысленно. После секундного раздумья я, криво усмехнувшись, достаю из кармана диктофон, демонстративно выключаю его и кладу его на стол.

– Детский сад, – притворно вздыхает Бердник, не пытаясь при этом скрыть ироничную улыбку. – Уже два года, как уволились, а все от дурных привычек избавиться не можете. Телефончик ваш тоже попрошу сюда же!

Тоже правильно. В смысле не правильно – что может быть правильного в том, что у вас ваши же вещи отбирают? – а логично. Сегодня в телефоны всякую бяку можно вмонтировать. Правда, у меня хоть и новая, но достаточно простенькая «Нокия», без всяких наворотов. Будь там соответствующие навороты – стал бы я с собой диктофон брать? Однако просьбу хозяина квартиры выполняю – мой мобильник ложится рядом с диктофоном.

Мужчина удовлетворенно кивает головой.

– Спасибо. Но и это еще не все, мистер Холмс! Теперь я должен вас обыскать.

– Обыскать?!

А вот это уже, извините, перебор. Сам много раз людей обыскивал, а вот чтобы меня. И дело не в санкции прокурора, а в принципе.

– Совершенно верно. Именно обыскать.

– Зачем? У вас что – есть какие-то сомнения? Я же сам отдал вам диктофон.

– Ценю ваше благородство. Но кто поручится, что этот диктофон у вас – единственный? Он ведь может быть всего лишь приманкой. – Мой собеседник уголками рта обозначает улыбку.

Вместо ответа я пожимаю плечами и чуть приподнимаю руки, общепонятным жестом давая понять, что не намерен препираться. Сказавши «а» – говори и «б».

Константин Михайлович достает из верхнего ящика стола небольшой приборчик, подходит вплотную ко мне и начинает водить этим аппаратиком сначала вдоль туловища, а затем вдоль рук и ног, едва касаясь при этом одежды.

– Не волнуйтесь – это абсолютно безвредно.

– Металлоискатель? – угрюмо интересуюсь я.

– Не совсем. Детектор полупроводников. Понятия не имею, как он действует, но эта штука исправно реагирует на транзисторы, микросхемы и прочую радиотехническую начинку. Сегодня от вашего брата всякой пакости ожидать можно, так что приходится принимать определенные контрмеры. Вот, посмотрите!

Бердник подводит приборчик вплотную к лежащему на столе телефону, и на поверхности детектора начинает мигать красная лампочка.

– Видите? Там, где есть электронные схемы, прибор их обязательно выявит.

«Шмон» хозяин кабинета провел быстро и ловко – такое впечатление, что у него в этом деле большая практика. Детектор больше не мигал, но вот шариковая ручка, колпачок которой торчит из кармана, почему-то привлекла внимание мужчины.

– Это авторучка – или.

– Авторучка. Разберите, если не верите. Константин Михайлович несколько раз щелкает кнопкой, наблюдая, как высовывается наружу кончик пишущего стержня, и удовлетворенно кивает:

– Верю. Можете оставить ее при себе.

Он возвращается к столу, снова открывает верхний ящик и прячет туда свой детектор. Затем берет диктофон, извлекает из него батарейки и микрокассету, которые сгребает в тот же ящик, а сам аппарат – теперь уже бесполезный – небрежно отодвигает на край стола. Примерно то же проделывается и с мобильником – лишенный аккумулятора, тот превращается в бесполезную игрушку.

– Ну, вот теперь можно и поговорить. Константин Михайлович с милой улыбкой указывает мне на кресло, стоящее возле стола.

– Между прочим, почему вы ходите без оружия?

– Нам не положено, – пожимаю я плечами, устраиваясь поудобнее.

– Неразумно! – Хозяин кабинета достает из кармана пачку сигарет и, пошарив глазами вокруг, снова обращается ко мне: – Хочу вас маленько потревожить. Там, сзади вас, на подоконнике – пепельница.