Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Лукас, ты мог бы по крайней мере вести себя полюбезнее.

— А чего тут любезничать? Я никак не найду даже порядочного лимузина, попадаются лишь какие-то жалкие корыта — задница едва помещается. Да к тому же никто не говорит по-американски, пока не дашь им на чай. Можно подумать, они воспитывались в Тексаркане.

— Это потому, что ты никак не разберешься с их деньгами.

— А ты разобралась?

— Я-то хожу по магазинам. Знаешь, сколько ты дал в последний раз таксисту?

— Да не помню я. Просто отслюнявил несколько бумажек.

— На счетчике было пятьдесят пять франков — это приблизительно десять долларов. А ты вручил ему сотню, почти двадцать долларов!

— Черт возьми! Так вот почему он все время подмигивал, когда ты вышла, да еще сказал на таком прекрасном английском, что будет стоять у отеля большую часть ночи и чтоб я, если понадобится, разыскал именно его.

— Еще бы!

— К счастью; на шестом этаже дверь открылась, и сварливая пара вышла.

— Я приношу извинения за своих соотечественников, — произнес Дру, не зная, что еще сказать, когда увидел, что у посыльного поползли вверх брови.

— Не извиняйтесь, monsieur le colonel. Вполне возможно, сегодня попозже вечером этот джентльмен отправится искать то самое такси.

— Touche[77].

— D'accord[78]. Это же Париж их мечты, верно?

— Боюсь, c'est vrai[79].

— Так что обижаться тут не на что... Вот ваш этаж, мсье.

Номер был маленький — спальня и гостиная, — зато по-европейски уютный. Но особое своеобразие ему придавала стоявшая на полочке бутылка виски. Это Витковски, наверно, попытался загладить свою вину, что отнюдь не было лишним. Лэтем успел возненавидеть эту проклятую форму: грудь, талию и всю заднюю часть тела она сковывала, как кокон. Одной одежды достаточно, чтобы из армии увольнялись пачками, и как они терпят?

После ухода посыльного Дру стал ждать, когда принесут чемодан с полным комплектом гражданской одежды, которую взяла в его квартире. Карин, до неузнаваемости изменившая внешность белым париком. Он снял душивший его китель, налил себе виски, включил телевизор и, отыскав канал Си-эн-эн, удобно расположился в кресле. Последние новости касались спорта, в основном американского бейсбола, вовсе его не интересовавшего. Вот наступит сезон хоккея — тогда другое дело.

В дверь позвонили. Это мальчик-посыльный принес его чемодан. Дру его поблагодарил, дал на чай и был очень удивлен, когда тот протянул ему записку со словами:

— Это вам, мсье. Как бы это сказать... coiuidentiel[80]?

— И так ясно, спасибо, — улыбнулся Дру и развернул листок.

«Позвони в 330-й номер. Друг».

Карин? Это так похоже на нее с ее непредсказуемостью. Теперь они стали любовниками. Да нет, пожалуй, больше чем любовниками. Между ними нечто такое, чего никому не отнять. Да, это очень на нее похоже!

Он поднял трубку, изучил отпечатанный список телефонов отеля и набрал нужный номер.

— Привет, я уже на месте, — сказал он, как только на том конце подняли трубку.

— Так это ты, я не ошибся! — раздался в трубке мужской голос.

— Что? Кто это? — опешил Дру.

— Ну, ты даешь, Бронк! Ты что, ты уже не узнаешь старых друзей из «Манитоба старз»? Это Бен Луис! Я видел тебя в вестибюле. Сначала подумал, у меня в глазах двоится. Но я был уверен — это ты! Конечно, когда ты снял фуражку, я подумал, что совсем рехнулся, но потом-то, потом, когда ты пошел к лифту...

— Я... я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, — перебил Дру.

—Кончай, Бронк! Твоя правая ступня... Помнишь, парень из «Торонто Кометс» срезал шайбу и попал тебе по лодыжке. Через несколько недель ты поправился, вышел на лед, но правая ступня у тебя осталась искривлена в левую сторону, совсем немножко. Кто не знает, тот не заметил бы, но я-то знал. А потому и не сомневаюсь, что это ты!

— О'кей, о'кей, Бенни, это и в самом деле я, но только никому об этом не надо говорить. Я выполняю задание правительства, и прошу тебя держать рот на замке.

— Все, я понял, дружище. Знаешь, я два сезона играл за «Рейнджерз»...

— Знаю, Бенни, ты был великолепен.

— Черта с два, на третий меня вывели из состава команды.

— Так случается.

— Тебя бы не выставили, парень. Мы все тебе в подметки не годились.

— А, что там... Дело прошлое. А как ты меня нашел, Бен?

— Через консьержа. Просто спросил, куда везут багаж.

— И тебе сказали!

— Еще бы, я же уверил его, что он мой собственный!

— Господи, а ведь нам действительно есть что вспомнить... Помню, как мы ходили в дорогой ресторан в Монреале, а когда подавали счет и он оказывался слишком велик, ты говорил официанту, что он для другого столика, когда тот приносил еще один — что тоже для другого, пока счет не уменьшался до такой суммы, которую ты мог заплатить. Что ты делаешь в Париже?

— Занимаюсь бизнесом. Бистро — представляю все главные компании. Они нанимают рабочих лошадок, вроде нас с тобой, потому что у нас не тело — сплошные мускулы, и раздувают наши репутации. Можешь себе представить, у меня в характеристике сказано, будто я был звездой у«Рейнджерз»? Что они тут знают об этом? Я был второразрядным игроком, но это не важно, зато пиджак сидит как влитой.

— Я этим никогда не мог похвастаться.

— Это верно. Ты был, как писала торонтская газета, «сплошные жилы и стремительность». Мне тогда жутко хотелось, чтоб они обо мне так написали.

— Опять-таки дело прошлое, Бен. Но я тебе еще раз говорю: ты меня не видел, ясно? Очень важно, чтоб ты хорошенько это запомнил.

— Конечно, о чем речь, старик! — Тот, кого звали Луис, рыгнул, потом дважды икнул.

— Бенни, — строго спросил Лэтем, — уж не набрался ли ты, каквсегда, а?

—Да нет, — ответил бизнесмен международного класса, одновременно рыгая и икая. — Какого черта, дружище, это ж Париж!

— Потом поговорим, приятель, — сказал Лэтем и повесил трубку Не успел он это сделать, как телефон зазвонил снова.

— Да?

— Это я, — схазала Карин де Фрис. — Все прошло гладко?

— Нет, черт возьми, меня узнал один человек, с которым я когда-то был знаком.

— Кто?

— Бывший хоккеист из Канады.

— Он может тебе помешать?

— Не думаю, но он пьет.

— Тогда может. Как его имя?

— Бен, Бенджамин Лукис. Он остановился в 330-м номере.

— Хорошо, мы разберемся. Ты-то как, милый мой?

— Так хочется, чтоб ты была рядом.

— Я для себя все решила.

— Бог мой, что ты решила? Мне приятно будет это слышать или нет?

— Надеюсь Я действительно люблю тебя, Дру, и ты правильно говорил постель — лишь малая толика этого чувства.

— А я так тебя люблю, что слов нет. Я это сказал! Самому не верится. Никогда не подозревал, что такое может со мной произойти.

— Я тоже. Надеюсь, мы не ошибаемся.

— Нет, наши чувства не могут быть ошибкой. За несколько дней мыстолько пережили, сколько другим не испытать за всю жизнь. Мы прошли проверку, леди, и ни один из нас не дрогнул. Более того, мы обрели друг друга.

— Рассуждая трезво, по-европейски, я могла бы сказать, что твои доводы неубедительны. Но я тебя понимаю, потому что и сама чувствую то же самое. Это правда, мне так тебя не хватает!

— Тогда приезжай в отель, в парике, ну и всем таком прочем.

— Только не сегодня, любимый. Полковник нас обоих отдаст под трибунал. Может быть, завтра.

Через час, когда в Нью-Йорке только наступил полдень, президенту Международной торговой ассоциации общественного питания на Шестой авеню позвонили из Вашингтона. Через тридцать минут одному из их представителей, находившемуся в Париже, бывшей хоккейной звезде из «Нью-Йорк Рейнджерз» было приказано отправиться в Осло, в Норвегию, чтобы заложить основы делового сотрудничества Правда, возникла одна маленькая загвоздка: тот самый коммерсант оказался мертвецки пьян, и лишь усилиями двух помощников консьержа его удалось поднять с постели, чтобы подвести к телефону, потом помочь ему упаковать вещи и усадить в такси до аэропорта Орли.

Ничего не поделаешь, таков удел всех, кто мешает широкомасштабной разведывательной операции.

К сожалению, из-за неразберихи Бенджамин Луис в довершение ко всему встал еще и не в ту очередь и купил билет до Хельсинки, так как спьяну не запомнил, что ему поручено отправиться в Осло, но точно знал его шеф назвал какой-то незнакомый скандинавский город, а в Хельсинки он никогда не бывал.

Уже в полете Бенни вдруг вспомнил про Осло и спросил стюардессу, нельзя ли выйти и пересесть на другой самолет. Стюардесса, роскошная финка с белокурыми волосами, ему посочувствовала, но объяснила, что идея не слишком удачная. Тогда Бенни пригласил ее на ужин в Хельсинки и получил вежливый отказ.

Уэсли Соренсон покинул отдел консульских операций и поехал в хорошо охраняемый дом в Фэрфаксе, в штате Вирджиния, где содержали двух неонацистов. Пока машина, миновав ворота, ехала по длинной круговой подъездной аллее, ведущей к внушительному парадному подъезду особняка, бывшей собственности аргентинского дипломата, директор отдела консульских операций пытался припомнить все хитрости, к которым он прибегал при допросах. Самая действенная из них, конечно, такая «Послушайте, парни, я бы предпочел видеть вас живыми, а не мертвыми, но это решаю не я; надеюсь, вы понимаете здесь вам не игрушки. У нас тут есть звуконепроницаемый подвал, так там вся стена в отметинах после расстрелов» — ну и так далее, и тому подобное. Никакой стены и никакого подвала, естественно, не было. И обычно только самых упрямых фанатиков везли вниз на задрапированном черном лифте навстречу ожидаемой смерти. Тем, кто предпочел этот спуск всего на каких-то пятьдесят футов вниз, кололи скополомин, и когда они приходили в себя, то были настолько благодарны, что, как правило, соглашались на любое сотрудничество.