Испытание Ричарда Феверела - Джордж Мередит

Риптон повел его. Вкусный обед взбодрил сего юного англичанина, и он готов был вызвать на бой всю тяжелую артиллерию вековых устоев. И вот, на зеленом склоне под глухое грохотанье лондонских улиц, опираясь на плечо своего оруженосца, герой наш вполголоса, но решительно и резко, все ему разъяснил. Не приходится сомневаться, что подлинные приметы и повадки героя все равно проявят себя, даже если он предстанет в обличье рядового:

— Целый год они строили против меня свои козни, Рип! Как только ты ее увидишь, ты поймешь, что это значит, когда у тебя отнимают такую девушку. Еще бы немного, и это бы стоило мне жизни. Неважно, кто она такая. Это самое совершенное и самое благородное творение, какие только создавал господь! Дело не только в ее красоте — для меня это не самое важное, хотя стоит раз ее увидеть, как каждая частица твоего существа начинает звучать. Это сущий ангел. Я обожаю ее. И душа у нее такая же прелестная, как личико. Это неразменное золото. Ну, словом, сегодня ты ее увидишь.

— Так вот, — продолжал он, в то время как Риптон предвкушал уже обещанную встречу, — они увезли ее, а я нашел. Все это — дело рук мистера Адриена. Что может иметь против нее мой отец? Что она не из благородной семьи? Но она хорошо воспитана, у нее прекрасные манеры — в них есть и утонченность, и живость; она обходительна! Может ли хоть одна из их дам сравниться с ней? Она дочь морского офицера! То, что она католичка? А какое отношение религия ее имеет к… любви! — Это последнее слово он произнес несколько сдержанно; в голосе его появилась какая-то застенчивость.

— Послушай, когда я поправился, мне показалось, что мне нет до нее никакого дела. Это лишнее свидетельство того, как плохо мы все себя знаем! Мне ведь и вообще-то ни до чего не было дела. У меня было такое чувство, как будто кровь во мне оледенела. Я пытался подражать моему дорогому Остину. Как бы мне хотелось, чтобы он был сейчас здесь. Я люблю Остина. Он бы ее понял. В этом году он должен вернуться, и тогда… только тогда будет уже поздно. Ну так вот, отец мой все время хочет, чтобы я стал образцом совершенства… он ни разу не обмолвился при мне ни словом о ней, но все равно я вижу ее в каждом его взгляде; он, видите ли, решил, что мне надо переменить обстановку; он уговорил меня поехать в город вместе с дядей Гиппи, и, как видишь, я согласился. Это был еще один хитрый ход, чтобы убрать меня с дороги. Клянусь тебе, то, что я встретил ее здесь, для меня такая же неожиданность, как если бы я вдруг взлетел в небо. — Он поднял глаза. — Взгляни только на ветки этого старого вяза! Как затейливо они сплетаются среди звезд! Звезды светятся на них, как снежинки!

Риптон только повел своим презабавным носом и вынужден был сказать «да», хоть и не усмотрел ни малейшей связи между ними и только что услышанным рассказом.

— Так слушай, — продолжал наш герой, — я приехал в Лондон. И вдруг узнаю, что она приезжает сюда, чтобы отсюда же вернуться домой. Должно быть, это сама судьба, Риптон! Да простит меня господь! Я был на нее в обиде и подумал, что надо все-таки еще раз ее повидать… хоть бы раз, и попенять ей за то, что она меня обманула, она ведь за все время не написала мне ни единого письма. И что же я узнаю! Бедная моя, сколько она за это время перестрадала! Я улизнул от дяди и отправился на тот вокзал, на который она должна была приехать. Тут один парень должен был ее встретить — сын фермера. Подумать только, они собирались выдать ее за него замуж! Мне все это сразу припомнилось. Рассказала мне об этом служанка фермы. Как видно, парень этот поехал не на тот вокзал, его мы так и не увидали. А она приехала туда, знаешь, она нисколько не изменилась! Она стала еще красивее, чем была! И когда она меня увидела… я тут же понял, что и она меня любит, и что это любовь до гроба! Ты пока еще не знаешь, что это такое, Рип! Ты мне поверишь? Хоть я и был убежден, что она меня любит и мне верна, хоть я это знал так же, как знаю, что увижу ее сегодня вечером, я говорил с ней жестко. А она смиренно все выслушала, она вела себя как святая. Я сказал, что жизнь для меня возможна лишь при одном условии: она должна доказать, что она мне верна, и, так же как я отказываюсь от всего, отказаться должна и она. Чего я ей только не наговорил! Мысль о том, что я могу ее потерять, сводила меня с ума. Она пыталась уговорить меня подождать — я знаю, что просила она об этом ради меня. А я, как самый жалкий лицемер, стал твердить, что она меня вовсе не любит. Должно быть, я потерял всякий стыд.

Сколько в женщинах благородства! Она совсем обессилела, ей было трудно идти. Я отвез ее туда, где мы с тобой встретились. Подумай только, Рип! Она опустилась передо мной на колени. Я даже и мечтать не мог о таком счастье — так она была хороша в эту минуту. Глаза ее были полны слез; она подняла их, и они светились, ее темные брови сомкнулись, словно это сомкнулись страдание и красота, и ее дивные золотистые волосы упали ей на плечи, когда она поникла в моих объятиях. Можно ли было терять такое сокровище? Разве мало было одной этой мысли, чтобы на все решиться? Я подумал о дантовской Мадонне, о Магдалине с картины Гвидо[78]. Неужели это грех? Не вижу я в этом греха! А если и есть грех, то он на моей душе! Клянусь тебе, у нее нет ни единой греховной мысли. Я вижу ее душу насквозь! Что же, мне перестать ее любить? Кто осмелится мне это сказать? Перестать ее любить? Но в этом же вся моя жизнь! Видеть, как она подняла свое прелестное личико, как она тянулась ко мне, когда стояла передо мной на коленях; у меня все время перед глазами локон ее волос, упавший на грудь.

Риптону хотелось услышать о ней еще. Погрузившись в эти воспоминания, Ричард умолк.

— Ну хорошо, — сказал Риптон, — а что же теперь будет с этим парнем?

Герой наш снова предался созерцанию светящихся снежных ветвей. На вопрос этот он ответил не сразу.

— С этим парнем? Так это же ведь Том Блейз — сын нашего старого недруга, Рип! Со стариком мы сейчас живем в мире. Не знаю я, куда он делся.

— Боже ты мой! — воскликнул Риптон. — Неужели мы опять ввяжемся в какую-нибудь историю с Блейзом? Совсем мне это не по душе!

Ко всем этим чувствам Риптона вожак его отнесся безучастно.

— Да, но представь себе, что он встречает поезд и видит, что ее нет? — спросил Риптон.

— Я все это предусмотрел. Этот болван поехал на Юго-восточный вокзал вместо Юго-западного. Теплом и радостью веет как раз с юго-запада!.. Я все это предусмотрел, друг мой, Рип. Мой верный Том дожидается его там, он сделает вид, что повстречал его случайно. Он скажет, что не видел ее, и посоветует ему оставаться в городе и выйти встречать ее завтра, а потом послезавтра. У Тома на этот случай припасены деньги. Парню надо же ведь будет посмотреть Лондон, понимаешь, Рип! Он же его никогда не видел. В нашем распоряжении будет несколько хороших деньков на свободе. Ну, а когда старик Блейз об этом проведает… то что из того? Все уже будет совершившимся фактом! Она моя! Да к тому же пройдет целая неделя, прежде чем он узнает. Мой Том перехитрит того Тома, ха-ха! — Герой наш рассмеялся, что-то припоминая. — А что ты на это скажешь, Рип? У отца моего есть ведь особая Система, и в отношении меня он руководствуется именно ею. Ведь когда я прошлый раз приезжал в Лондон, он возил меня к одним своим знакомым — Грандисонам, — и что бы ты думал? Одна из их дочерей, совсем еще юная, довольно милая девочка, презабавная, и он хочет, чтобы я дожидался, пока она подрастет! Прямо он мне об этом не говорил, но я-то знаю. Знаю, что у него на уме. Кроме меня никому его не понять. Я знаю, что он меня любит и что он один из лучших людей на свете, но вообрази только! Маленькая девочка, которая еле достает мне до локтя. Смешно, не правда ли? Слыхал ты когда более нелепую историю?

Риптон решительно поддержал его, сказав, что это и в самом деле глупо.

— Все равно теперь! Все равно! Жребий брошен![79] — вскричал Ричард. — Целый год они строили свои козни, вплоть до сегодняшнего дня — и вот к чему это привело! Если только мой отец действительно любит меня, он полюбит и ее. А если он меня любит, то он простит мне поступок, совершенный наперекор его воле, и увидит, что только так и можно было поступить. Ладно! Пошли! Сколько времени мы уже здесь! — и он двинулся вперед, заставляя Риптона шагать так, как шагает маленький барабанщик, который силится не отстать от полка гренадер.

Риптону захотелось влюбиться в кого-нибудь самому, увидев, что человек начинает дышать при этом полной грудью и отмеривать гигантские шаги, нисколько не задыхаясь и не чувствуя ни малейшей усталости. Герой общался теперь со стихиями, становился и сам, как они, и совершенно не замечал, как спутник его выбивается из сил. Кенсингтонские мальчишки, заметив, что одному из идущих никак не удается поспеть за другим, наперебой отпускали всяческие остроты по поводу мастера Томсона-младшего. Эта быстрая ходьба, от которой он изнемог, и только она одна заставила младшего Риптона крикнуть, что они зашли чересчур далеко, и тогда они обнаружили, что действительно прошагали добрых полмили лишних. Возвратившись на улицу, над которой сияла звезда любви, герой наш принялся громко колотить в двери дома, однако выбежавшая на этот стук служанка, как выяснилось, знать не знала никакой миссис Берри. Герой был озабочен тем, что присущее ему чутье его обмануло; он ведь мог бы клятвенно подтвердить, что это был тот самый дом. Дверь захлопнули, и вокруг снова воцарилась мертвая тишина.