Чабан с Хан-Тенгри - Касымалы Джантошев

— Эй, председатели, не очень-то расхваливайте теперешних чабанов. Хотя и не были грамотными мы с Асанакуном, однако умело пасли овец у баев, — сказал Сергей.

— Каким образом? — спросила Айкан.

— Мы с Асанакуном очень хорошо знали, как пасти овец. В это время года худых и ослабевших овец на руках переносили с места на место.

Раскатистый смех покрыл слова Сергея.

— Мне нечего добавить к словам моего свата, — еле переводя дух, вымолвила Айкан и еще пуще засмеялась.

Собравшиеся поговорили о том, как невежественны были чабаны до революции. Вспоминали смешные случаи, кто-то заметил, что и сейчас в некоторых колхозах порою попадаются такие же темные чабаны, как в прежние времена.

Разговоры прерывались шутками…

К односельчанам торопливо подошли Сагындык и Эркин, привлеченные веселым шумом. Присоединились также Аксаамай и Салкын.

Кенешбек познакомил гостей с подошедшими и, весь сияя от удовольствия, которое не мог скрыть, снял шляпу, вытер со лба пот.

— Ведь и председателю недурно живется, — сказал он, — когда чабаны хорошо пасут скот, а вот такие девушки, молодухи, джигиты применяют в работе научные методы, увеличивают тучность овец, множат их число…

— Золотые слова! — подтвердил кто-то.

— Похвастаюсь-ка я вам двоим при тетушке Айкан и дяде Сергее, — Кенешбек с торжествующей улыбкой взглянул на гостей. — Вот перед вами чабаны, которые ответственны за три отары овец. Не так уж плохо обстоят дела и у чабанов остальных сорока семи загонов. Недаром мы пасли рядом три отары. Завтра Темирболот, Лиза, Сагындык и Аксаамай едут сдавать экзамены. Как только они вернутся, сдавать экзамены отправятся Эркингюл, Салкын, Эркин.

— Очень ловко придумано!

— Нужно ведь повышать их знания…

— Да, да!

— Тридцать процентов овец в нашем колхозе — полугрубошерстные, — снова заговорил Кенешбек. — А мы мечтаем со всей отары состригать тонкорунную шерсть.

— А грубошерстных овец… — начал, поглаживая бороду, приехавший в гости председатель.

— А грубошерстных овец… — перебил его Кенешбек, — нет у нас не только в колхозе, но и в личной собственности колхозников. — Он от гордости выпятил грудь.

— А у нас есть и в колхозном хозяйстве и у колхозников, — сказал бородатый председатель.

— Тогда вы отстали даже от Сергея, бывшего батрака, моего свата, — заметила Айкан.

Все стоявшие вокруг взрывом хохота ответили на ее шутку.

— Нет, тетушка Айкан. Эти негодники держат пестрых овец, потому что любят курдюк и печенку, — сказал усатый, и все засмеялись снова.

Веселье нарастало. Гости и хозяева перебрасывались острыми, задорными словами. Добродушные шутки и смех, сопровождающий их, это ли не симфония, радующая слух?

В разгар веселья к колхозникам верхом на коне подъехала Айымбийке, к седлу у нее были привязаны два бурдюка с кумысом.

— Здравствуйте! Пусть ваш смех и шутки будут для всех! — издалека приветливо крикнула она.

Сагындык и Эркин помогли ей снять с лошади бурдюки. Лиза принялась разливать кумыс.

Сидящие полукругом люди, выпив по две-три большие пиалы кумыса, оживились еще больше.

— Тетушка Айымбийке, вы зимой во время окота ухаживали за овцами, а теперь уже доите кобылиц? — спросил усатый гость.

— Да. Если председатель молодец, то он женщин, подобных мне, будет гонять куда вздумает. — Айымбийке этими шутливыми словами высказала затаенную обиду на Кенешбека.

— Разве плохо помочь деверю, у которого малые дети? — оправдался Кенешбек. — Твоя невестка теперь поправилась, через дня два-три выйдет из больницы.

— На какую работу погонишь ты меня, когда вернется невестка? — Айымбийке вопросительно поглядела на Кенешбека.

— Пусть погонит куда найдет нужным, лишь бы вы меня угощали кумысом, — громко засмеялся бородатый.

— Я привезла кумыс Темишу и его друзьям, услышав, что они уезжают сдавать экзамены. Пей, Сагындык! А эти два председателя способны не только два бурдюка кумыса, а даже воду двух рек выпить…

— Да! Золотые у тебя дети, тетушка Айкан, да будет всегда сиять радостью ваше лицо, как солнце, — переждав смех, вызванный шуткой Айымбийке, сказал усатый.

— Дорогие мои сватушки, — заговорил Сергей. — У вас при себе темир-комуз? Сыграйте «Чабанский наигрыш»!

Кенешбек вскочил с места.

— Темиш, подай мне свою свирель и сбегай за комузом! Мы с Эркином сыграем на свирели. Сагындык, присоединяйся к нам. Начнем с «Чабанского наигрыша», а потом сыграем песню Айкан «Народу Хан-Тенгри».

Гости — усатый и бородатый председатели — с удивлением смотрели на воодушевившегося Кенеш-бека.

Темирболот и Сагындык настроили свои комузы.

— Много я выпила кумыса, поэтому лучше буду играть стоя, — сказала Айкан.

Все остальные поднялись вслед за нею.

После семи пиал кумыса бородатый председатель с трудом встал на ноги. Он пыхтел и задыхался, чуть было не проговорив вслух: «К чему все эти затеи? Было бы лучше послушать песню лежа», но удержался, боясь вызвать насмешки.

Со стороны Хан-Тенгри повеял легкий ветерок и принялся теребить платок Айкан.

Она оглядела девушек и молодух и заиграла на темир-комузе.

— О мастерицы-чудесницы! — крикнул Сергей и важно погладил свои рыжие усы.

Звуки слились в чарующую мелодию.

— Здорово! Настоящий «Чабанский наигрыш», — усатый председатель с умилением слушал музыку.

Перед ним возникли обширные, бескрайные урочища с рассыпанными то там, то здесь отарами овец, и чабан — гордый и счастливый своей работой, день и ночь охраняющий все эти богатства.

Бородатый председатель выпил слишком много кумыса и поэтому тяжело дышал, раздувая ноздри; он безучастно смотрел на участников этого замечательного концерта. Игра на комузе напоминала ему барабанный бой, звуки темир-комуза казались дребезжанием, свирель — нудным писком детских свистулек. Он вообще не разбирался в музыке, но любил о ней важно рассуждать, время от времени приговаривая: «Не забуду такой-то концерт», или: «До чего хороша такая-то мелодия!»

Сергей, если жена не заставляла его лечь вовремя, мог просидеть до утра у радиоприемника.

Когда по кивку Айкан все запели «Народу Хан-Тенгри», Сергей замер. Вдали вздымались горы Хан-Тенгри. И, блистая и смеясь под солнцем своими белоснежными вершинами, горы как бы говорили: «Раскройте глаза пошире, любуйтесь, как радостно и весело вокруг».

Сергей посмотрел на Айкан. Она играла, устремив взор на далекие годы. Вершины Хан-Тенгри, их красота привлекли взгляды всех собравшихся. Они пели все вдохновеннее, а далекие горы дышали прохладой, овевая своим дыханием счастливых тружеников.

Песня «Народу Хан-Тенгри» звучала вдохновенно и широко.

Айкан удивительно похорошела, ее доброе лицо сияло, шелковая косынка и платье, развеваясь на ветру, делали ее фигуру устремленной вперед. Она казалась мужественной, величавой и крепкой, и на минуту Сергею почудилось, что эта женщина возвышается над алмазными гребнями великана Хан-Тенгри.

«Может, ты волшебница? Где Айкан, такая одинокая после отъезда на фронт Медера? Где Айкан, которая кровавыми слезами заливалась, услышав о смерти любимого мужа? Где та простая, незаметная колхозница? Откуда в тебе столько мужества, силы и стойкости? Нет, нет, я ошибаюсь… Эта та же самая Айкан. Она родила Темирболота, вырастила его, воспитала… Дочерью стала тебе Эркингюл, невесткой Лиза. Ты будешь бабушкой. В семье твоей появится пятый человек. Нет, нет, Айкан, семья твоя больше — и я, и Татьяна, и все колхозники вокруг — твоя семья… Весь народ, все мы — едины…».

Песня увлекала, звала вперед, даже бородатый председатель колхоза стал понемногу улыбаться, А усатый весь, подобно Сергею, отдался песне. И, казалось, запели сами горы, звуки неслись с вершины Хан-Тенгри, горделиво объявляя всему миру, что радость и счастье в труде.

И Сергею чудилось, что весь советский народ, словно один человек, с единым сердцем, с едиными мыслями, с единой песней шагает по единой дороге.

Звуки музыки умолкли.

Усатый председатель поблагодарил Айкан и Айымбийке, своими сильными руками он приподнял Кенешбека и воскликнул:

— Спасибо, дружок! Слава благородному труду твоих чабанов!

— А теперь пройдите к нам в дом, — предложила Айкан.

— В доме не поместимся. Может, посидим здесь, на воздухе? — недовольно сказал бородатый председатель.

— Простите меня, — обратился к нему Темирболот. — Миллионы советских людей в серьезных делах и самоотверженном труде стараются украсить свою жизнь, сделать ее радостней. Так почему же вы такой неулыбчивый?

— У него вообще мрачный характер, — заметил усатый.

— Ладно, ладно, пойдемте! Я думал, что все не уместимся, — раздвинул в улыбке губы бородатый, — Будет тесно…