Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей

– Доброе утро, мистер Мюррей, – произнес Винс и протянул папе руку.

Папа улыбнулся в ответ. По нему было видно, что папа явно чувствует себя не в своей тарелке.

– На самом деле моя фамилия Финнерти, – поправил он Винса. – Мы с мамой Лиз не были официально женаты. Это были семидесятые, сами понимаете. Мама Лиз была очень возбудимой и все такое, более того, я бы сказал, что она была сумасшедшей.

Папа рассмеялся. Я нахмурилась. Лицо Винса было непроницаемым. Он улыбнулся папе.

– Зовите меня просто Питер, – сказал папа.

Он явно нервничал, и от этого начинала нервничать я сама. Что я буду делать, если сейчас все сорвется? Куда я подамся? Я же не могу упустить свой последний шанс. Я внимательно посмотрела на Винса, пытаясь понять, какое впечатление мы на него производим.

– Хорошо, – влезла я в разговор. – Давайте перейдем к делу. Я никого не хочу торопить, но у папы много дел. По работе и вообще.

Папины руки дрожали, но он аккуратно вывел свою подпись. Я много раз видела, как он расписывается на различных документах для социальных контор. Он что-то невнятно бормотал про себя и облизывал губы.

– Так… Отлично… Все готово, – произнес он.

Я не отрывала глаз от Винса, и мое сердце учащенно билось. Тем не менее я старалась выглядеть радостной и расслабленной.

– Адрес? – спросил папу Винс, положив пальцы на клавиатуру компьютера.

Папа устремив взор в потолок, потом потер лоб, силясь вспомнить адрес.

– 933 … – начал неправильно давать адрес Бобби.

– 264! 264, папа! – быстро вставила я. – Вот видишь, что происходит, когда мало спишь! – Я погладила папу по руке и нервно улыбнулась, неодобрительно покачивая головой. – Он слишком много работает, – объяснила я Винсу. – 264, 202‑я улица, Восток, – сказала я и продиктовала номер телефона.

Меня начало трясти. Мы чуть было все не провалили. Но Винс протянул папе руку, что значило – встреча подошла к концу, и я расслабилась. Папа улыбнулся Винсу так же, как я улыбалась всем социальным работникам.

– Прекрасно, Лиз. Добро пожаловать в Подготовительную гуманитарную академию, – сказал Винс, повернувшись ко мне. Я надеялась, что папа будет молчать. – Теперь тебе надо подойти к секретарю и договориться, когда ты заберешь расписание занятий на следующий семестр.

Я улыбнулась, поблагодарила его и начала подталкивать папу к двери. По пути на улицу мне пришлось убедить папу, что не стоит воровать журнал Time, который лежал в приемной.

Мы вышли на улицу, и я проводила папу до станции метро. Мы успели все сделать за сорок пять минут. Мы стояли перед входом на станцию, и папа мялся и маялся – он открывал и закрывал хлястик, стягивающий зонтик, поглаживал голову, смотрел не мне в глаза, а куда-то в глубь станции.

– Ну, Лиз, кажется, у нас все получилось… Извини, что немного тормознул… но, по-моему, все прошло нормально. Послушай, ты действительно собираешься ходить в школу?

В его тоне звучало сомнение.

– Да, обязательно буду ходить, – ответила я даже с большей уверенностью, чем ожидала от самой себя.

В тот день на мне была одежда, которую я взяла у Бобби. Чуть больше размером и висела на мне мешковато, но чистая. Я сама придумала историю с «работой» папы. Я сказала ему, что живу у Бобби постоянно. Папа не задавал мне никаких вопросов, и я надеялась, что и не будет. Я очень хотела скрыть от него все, что со мной сейчас происходит. Если он узнает, что я бездомная, ему будет больно, и он обязательно начнет волноваться. А если он начнет волноваться, то я буду волноваться и переживать потому, что он волнуется. От этого ни мне, ни ему никакой пользы. Пусть лучше думает, что у меня все в полном порядке.

– Я рад, что у тебя такой хороший настрой, – сказал папа. – Приятно слышать. Думаю, что у тебя все получится. Это отлично… Будем надеяться, что ты далеко пойдешь.

– Есть такой план, – улыбаясь, ответила я.

Папа вынул из кармана салфетку с логотипом McDonald’s и высморкался. Он брал салфетки в McDonald’s и в других ресторанах фастфуда, сколько я себя помню.

– Как там у тебя в приюте идут дела? – поинтересовалась я. Мне кажется, что и я не хотела слишком много знать про его жизнь – потому что не хотела слишком много волноваться за него и переживать.

– Там все в порядке, – ответил он. – Есть кондиционер. Ко мне хорошо относятся. В общем, грех жаловаться. Лиззи, у тебя есть деньги? На жетоны метро и на обед?

Я заняла у Бобби десять долларов, из которых у меня осталось восемь. Я взяла себе деньги на поездку обратно в Бронкс, остальное отдала ему.

– Спасибо, – поблагодарил папа.

Мне было приятно снова быть ему полезной.

– Не за что. Я немного накопила денег, так что все нормально, – соврала я.

Я спустилась с ним по лестнице. Мы обменялись обещаниями не забывать друг друга и скоро увидеться, потом обнялись. Он попрощался и пошел по платформе. Проходя мимо телефона-автомата, он засунул пальцы в отделение для монеток в поисках забытой мелочи.

Я должна была начать учебу в сентябре, а сейчас шел май. Я хотела использовать время, чтобы подготовиться. Чтобы закончить процесс регистрации в Подготовительной гуманитарной академии, я должна была отвезти туда справку о своих оценках, забрав ее в своей старой школе имени Джона Кеннеди.

Я приехала в школу, которая по сравнению с Академией показалась мне невероятно огромной. Прошла через металлические детекторы на входе. Никто не обращал на меня внимания. Вокруг меня сновали тысячи студентов. У меня было ощущение, словно я нахожусь на центральном автовокзале.

Сидя в вагоне метро по дороге в Академию, я разорвала полученный в старой школе конверт и увидела список предметов, которые так никогда и не сдала. Выписка об успеваемости была такой, что хуже не бывает. Одно дело – говорить про свои оценки, другое – воочию их увидеть. Выписка об успеваемости – это конкретный документ, показывающий, чего я в этой жизни добилась, а также напоминание, что мне предстоит сделать. Я смотрела документированное доказательство своего академического провала и понимала, что мне предстоит много работы.

Потом меня осенило, и я поняла, что зачетки, которые я получу в Академии, будут абсолютно пустыми, в них не поставят оценок. Получалось, что у меня вообще нет никаких оценок, и я могу начать новую жизнь.

Мне понравилась идея начать все с чистого листа. Я осознала, что у меня есть возможность убежать от собственного прошлого и всех ошибок, которые я совершила. Я получила у секретаря Эприл пустые зачетки, которые представляли собой распечатку списка всех предметов с колонкой для будущих оценок. И передала Эприл документы с моими прошлыми оценками из средней школы имени Джона Кеннеди, чтобы больше никогда в жизни их не видеть.

Незаполненные зачетки из Академии я стала носить с собой, ведь они напоминали мне, что я могу изменить свое будущее. Однажды ночью на лестнице дома в районе Бедфорд-парка я вынула распечатку и мысленно поставила в графе «Оценки» несколько пятерок. Я смотрела на распечатку и понимала, что в один прекрасный день мои мечты могут стать реальностью. В мечтах я уже получила эти пятерки, и теперь осталось получить их наяву.

Я помню, какие документы собирала мама. Это были бумаги, необходимые для получения социального пособия. Любые вопросы в социальной конторе решались только на основании полного набора правильно составленных документов. Стены социальной конторы были покрашены в блевотный зеленый цвет, на потолках гудели длинные лампы, а на окнах стояли решетки. В коридорах всегда было так много людей, что стульев не хватало, и люди сидели на подоконниках, на полу или ходили из угла в угол.

Втроем с мамой и Лизой мы часами просиживали в этих коридорах в ожидании своей очереди. Мама время от времени нервно проверяла принесенные документы. Когда нас, наконец, вызывали, и мы входили в кабинет, общение между работником социальной службы и мамой было очень странным. То, что мама говорила или могла сказать, не имело никакого значения, потому что смотрели только на принесенные ею документы: свидетельства о рождении, удостоверенные нотариусом письма, справки врачей, подтверждающие ее заболевания, и контракт на аренду квартиры. Никто не слушал, что мама говорила, да и сама мама оставались для сотрудников совершенно невидимой. Все было очень просто: или у тебя на руках есть набор правильно подготовленных документов, или его нет. Третьего не существовало.

Если, например, не хватало копии справки от врача, то твое дело откладывали в сторону и не рассматривали. То, что для получения каждой бумажки требовались часы ожидания, никого не волновало. Социальный работник говорил «Следующий», и мы выходили из кабинета, чтобы вернуться после получения недостающего документа. Ведь документы, как известно, могут быть составлены либо правильно, либо неправильно.