Клуб бездомных мечтателей - Лиз Мюррей

Однажды я неделю прожила в квартире одной девушки, у которой часто собирались ребята и которая дружила с приятелем Бобби Дэнни. Этот Дэнни был высоким и красивым пуэрториканцем с выразительными карими глазами. Каждый раз, когда я его видела, у него была новая девушка, и кроме этого несколько других девушек считали его своим парнем. Одной из таких девушек была Пейдж, у которой я и прожила неделю. Дэнни привел к ней в гости кучу своих друзей и меня в том числе.

Пейдж было двадцать два года, и она в детстве сбежала из дома. Дэнни говорил, что у Пейдж все в порядке: у нее есть стабильная работа, и она сама, без соседей или друзей, снимает квартиру. У Пейдж была очень маленькая квартирка над китайским рестораном. Настолько маленькая, что можно было из гостиной вкатиться по полу на кухню, потому что все это пространство было единым. Но это была ее квартира. Она сама на нее зарабатывала.

Пейдж приготовила нам курицу с рисом, отчего в квартире стало жарко, как в сауне. Ставя передо мной тарелку, Пейдж спросила:

– Ты уверена, что не хочешь получить диплом по программе GED?[18]

– Нет, – ответила я. – Я слышала, что это интересная штука, но я бы хотела закончить школу и получить обычный диплом о среднем образовании. Правда, мне сложно в школе. Народу очень много, и к тому же я очень отстала.

– Ну, тогда тебе может подойти средняя школа, которую я окончила, – сказала Пейдж, ставя тарелку перед Дэнни. Она рассказала мне об альтернативных средних школах Нью-Йорка. – Это что-то типа частных школ, но для тех, кто очень хочет получить образование, однако не имеет денег. Там очень хорошие и ответственные преподаватели.

Я записала название и адрес школы в своем дневнике, а Пейдж поведала, как училась в одной из таких школ, а потом заговорила о своем бывшем парне. Пейдж болтала, а я обводила адрес и телефон ручкой до тех пор, пока буквы и цифры почти превратились в 3D.

После того как все уснули, я села за ее письменный стол, включила настольную лампу и составила список.

«Преимущества и то, что важно в вопросе выбора своей квартиры:

1. Чтобы никто не беспокоил.

2. Чтобы было всегда тепло.

3. Еда в любое время.

4. Большая кровать.

5. Чистая одежда, особенно носки.

6. Можно спать, и тебя никто не будет будить.

7. Горячая ванна».

Потом я сидела за столом и рассматривала рисунки, которые Пейдж сделала на уроках рисования в своей школе. Они были абстрактными, но яркими и выразительными. Потом я внимательно изучила фотографию, на которой была изображена хорошо одетая женщина и высокий мужчина с сединой в волосах. Пейдж стояла между ними. Она ранее объяснила мне, что фото было сделано в день окончания школы. «Это мой учитель рисования. Ему очень нравились мои работы».

Я перевернула страницу своего дневника и написала:

«Количество зачетов, необходимое для окончания средней школы:

40 или 42? (выяснить)

Сколько мне будет лет, когда начнется следующий учебный год:

17

Мой адрес проживания:

Адрес, по которому я нахожусь в настоящий момент.

Мое количество зачетов в средней школе:

«.

На самом деле у меня вообще не было бы ни одного зачета, но иногда мы с Сэм все-таки заходили в школу. Сэм даже не была туда зачислена официально, но в средней школе имени Джона Кеннеди было более шести тысяч учеников, поэтому одним больше, одним меньше – кто вообще обратит на это внимание?

Помню, как мы с Сэм сидели на задних рядах класса по истории, который вела мисс Недгрин, и валяли дурака. В то время волосы Сэм были огненно-красными, уложенными в аккуратную прическу, скрепленную палочками для еды, и глаза были накрашены черными тенями. Я после выхода из приюта ходила в образе «гота», вся в черном и с собачьим ошейником с заклепками на шее. В общем, мы были одеты, по всем понятиям, «круто».

Совершенно случайно получилось, что в тот день, когда мы были в классе, преподавательница устроила зачет. И я его сдала. Вот поэтому у меня был этот единственный зачет. Вероятно, мисс Недгрин меня просто пожалела.

Я совершенно не готовилась, но набрала 81 балл из ста возможных. После этого мисс Недгрин встретила меня однажды в коридоре и начала уговаривать ходить в школу.

«Ты умная девочка, – говорила она. – Я прекрасно тебя понимаю. У тебя мама больна, верно? Ты раньше была в приюте?»

Она отнеслась ко мне с большой симпатией.

«Да», – отвечала я на все ее вопросы и смотрела в пол.

Всю мою школьную жизнь учителя меня жалели. Они смотрели на меня, и им становилось грустно. Однако мисс Недгрин ошибалась в том, что я умная. Я сдала тест и получила зачет потому, что прочитала папину книжку о гражданской войне в США. А вопросы теста были самыми заурядными.

Мисс Недгрин утерла слезы и продолжила:

«Я понимаю, почему ты не ходишь в школу. Это не твоя ошибка. Ты жертва обстоятельств. Я тебя понимаю, дорогая».

Я запомнила ее слова надолго.

Мисс Недгрин желала мне добра, но из всего, что она мне тогда сказала, я четко запомнила только одну вещь: я имею право не ходить в школу по причинам, которые не в моей власти. Я же «жертва». Я не желала трудиться, а если она нашла этому объяснение, то еще лучше.

Тот зачет был единственным, который я получила за все время обучения в средней школе имени Джона Кеннеди. Когда карточка успеваемости пришла на адрес Брика, я увидела в ней тот зачет. Я была в возрасте, в котором мои сверстники поступают в колледж, а у меня был всего один зачет по программе среднего образования.

Сидя за столом Пейдж, я продолжала обводить цифры номера телефона и адрес школы. Потом я дописала на странице «Альтернативная средняя школа».

Когда я проснулась утром, Пейдж была уже на ногах и ходила между лежащих на полу тел. На ней была майка и камуфляжные штаны. Она искала свои ключи. Я посмотрела, как она, единственный на данный момент продуктивный член общества, ходила, переступая через спящих людей. Я уважала ее за то, что она была настойчивой и добивалась своих целей. Краем глаза я заметила под журналом яркий брелок с котом Гарфилдом.

Я поднялась и достала ключи.

«Подожди, Пейдж, я с тобой».

Она кивнула. Я схватила с холодильника две двадцатипятицентовых монеты, надела джинсы и вышла вместе с Пейдж. На улице меня ослепило яркое солнце. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я сбежала из мотеля, наступила весна, и на деревьях появились первые робкие листья. Пейдж надела наушники. Мы обнялись на прощанье и расстались на углу улицы.

Магазины открывались, поднимая опущенные на ночь рольставни. Старик подметал тротуар перед китайским рестораном. Я открыла свой дневник на странице, где записала телефонный номер школы, сунула деньги в телефон-автомат, набрала номер… и повесила трубку. Потом я снова сняла трубку и начала медленно набирать цифры.

«Добрый день! Меня зовут Лиз Мюррей. Я хотела бы назначить время для собеседования… Да, я приеду».

В течение следующих нескольких недель я прошла собеседование во всех альтернативных школах, адреса которых смогла найти. Что-то подсказывало мне, что школа должна быть на Манхэттене. Вероятно, я хорошо запомнила слова папы, что все самое важное происходит только на Манхэттене.

На метро я ездила по разным школам, расположенным на западе и востоке острова. На собеседования я приходила в черных джинсах и черной майке, и со мной всегда был рюкзак со всеми вещами. Мои уши были проколоты во многих местах, волосы опускались до талии, и челка закрывала глаза. Я проверяла адрес школы по записям из своего дневника, шла по запруженным людьми тротуарам к нью-йоркским небоскребам. Иногда перед тем, как войти в здание, я подолгу стояла и набиралась храбрости.

Всю свою жизнь я чувствовала, что меня и большинство других людей разделяет кирпичная стена. С одной стороны было общество, а с другой – я и все, кто жил там, где жила я. Мы существовали совершенно обособленно от остальных. Мир делился на «нас» и «их». Все, кроме нас, спокойно ехали в вагонах метро, были умными и сообразительными учениками, поднимали руки и получали пятерки, жили в нормальных семьях и ходили в колледж. Это были «они», а не «мы». Мы были другими – прогульщиками, лентяями, получателями пособий. У нас был совершенно другой склад жизни.