Венера в мехах (сборник) - Леопольд Захер-Мазох

Анатоль молчал в течение нескольких минут, потом тихо заметил: «Женщина более всего желает осчастливить того, кого любит, она хочет быть всем для любимого ею мужчины». – «Да, она хочет, чтоб мужчина, как нищий, лежал у ног ее, – вскричал я, – она прежде хочет стать королевой, а потом осыпать его своими дарами!»

4 марта

Добрая мать!

Не беспокойся обо мне, я здоров, хотя и ничего не пишу о своем здоровье; вообще теперь я мало думаю о себе; святая любовь, свившая себе гнездо в моем сердце, поглотила все другие ощущения.

Во вторник на Масленице был блестящий костюмированный бал у баронессы. Сначала я рассчитывал остаться дома, но утром я получил следующую записку:

«Я жду тебя нынче в полночь у баронессы.

Твоя черная кошка».

Я решился отправиться на бал. Охотно описал бы я тебе баснословный мир этого праздника, великолепное убранство зал, красивых дам и блестящие туалеты, но на это не хватает у меня веселого юмора и беспристрастия. Сначала все были в масках, и ты можешь представить себе, что твоего Платона немало мучили и интриговали даже с некоторою злостью. Я надеялся и вместе с тем страшился встретиться с княгиней, но это было напрасно. Ровно в полночь в зал вошли две маски, которые возбудили всеобщее любопытство; около них теснились, смеялись, но когда их дразнили, то они храбро защищались своими когтями, так как они разыгрывали роль двух кошек, белой и черной. Черная маска вся была закутана в черный атлас, доходивший до кошачьей головы ее, а вместо рук у нее были приделаны меховые лапки с большими черными когтями. Другая имела такой же, только белый костюм. Жаль, что этим совершенным кошкам изменяли глаза – у одной голубые, у другой черные. Белая кошка была графиня Адель, черная – Анатоль.

В первый момент мне как-то неприятно было видеть на нем женскую одежду, но вскоре восхищение, вызванное удачным исполнением его роли, пересилило всякое другое ощущение; поистине я переживал что-то сказочное. Черная кошка взяла меня под руку и на все вопросы мои отвечала мяуканием, которое попеременно выражало одобрение или порицание, не то удовольствие, смотря по тому, насколько шутки мои были удачны и насколько они трогали ее кошачье сердце. Когда мы уселись наконец в беседке, где я когда-то объяснился с Адель, черная кошка моя медленно стала мурлыкать и тереть голову о мою грудь – настоящая кошка! Я почесал за ее маленькими ушками, но тут что-то странное произошло в душе моей; я подумал: не влюбился ли я в кошку за то, что не хотел влюбиться в женщину?

18 марта

Нынче я встретил княгиню на улице в первый раз со дня первого бала у баронессы. Как описать тебе вынесенное мною впечатление? Она также вышла из своего обычного спокойствия, сначала побледнела как полотно, потом кровь бросилась ей в лицо; а как она была прекрасна, невыразимо прекрасна, несмотря на свой шлейф! У меня подкосились ноги, я остановился и молча поклонился; она ответила мне подозрительным, сухим поклоном, что было ей так к лицу, и я – к чему мне лгать? – я долго глядел ей вслед, пока ее васильковое платье не исчезло из виду.

25 марта

Бесспорно, человек – самое смешное и жалкое из животных. Мне кажется, что все его несчастье заключается в том, что он ходит на двух ногах. Все другие создания двигаются в испарениях земли, и жизнь их течет спокойно, согласно с непреложными законами природы; он один принужден смотреть на небо, на котором видит солнце, луну и звезды, и вот фантазия его разыгрывается, ему приходят в голову различные мысли, а эти продукты его ума сокращают и портят его жизнь.

Необходимо всегда и везде готовиться на разочарования, сильные, мучительные разочарования. Как часто я говорил себе то, что высказываю теперь, проводя блаженные часы с Анатолем, и все-таки, когда настала минута первого разочарования, сердце мое обливается слезами и мне хочется свалить эту вину на кого бы то ни было, а между тем виноват я один благодаря своей плодовитой фантазии.

В этом году весна ранняя, даже ночи теплые, а так как теперь полнолуние, то мы и придумали с Анатолем проехаться за город. Доехав до большого пруда, мы вышли из кареты и пошли пешком. В лунном свете все казалось прекрасным в этой незавидной местности; мы восхищались и кучами сора, и репейником, который приняли за розу. Вдруг страшный крик нарушил господствующую тишину и наше беззаботное, мирное настроение. «Это крик погибающего», – сказал я, ускоряя свои шаги; и в самом деле, дойдя до пруда, я увидел человека, боровшегося с водою. Анатоль равнодушно отвернулся. Перед его глазами человек погибал, а он был в состоянии шутить. Не думая долго, я сбросил с себя мундир и саблю и бросился в пруд. Когда я вытащил бедняка из воды, то я увидел, что он потерял всякое сознание; это был юноша лет пятнадцати, из рабочего сословия. Мне удалось привести его в чувство. Анатоль подбежал ко мне и заключил меня в свои объятия, дрожа всем телом. Мы сейчас же сели в карету. Я промок, как наша собака, когда я и отец купали ее в реке. На возвратном пути Анатоль стал еще упрекать меня тем, что я рисковал своей жизнью. «Жив ли такой человек или нет – решительно все равно. Кто будет спрашивать, сколько лишних лет ему теперь придется есть и пить? Такие животные существа миллионами зарождаются в одну секунду и поглощаются другою. Природа знает, зачем она пожирает своих собственных детей». – «О таких вещах нельзя философствовать, – возразил я, – это дело чувства». – «Конечно, тут философствовать напрасно. Я живо помню, какое сострадание внушало тебе каждое беспомощное больное животное, каждый воробей, вылетевший из гнезда, всякая заблудшая кошка; а летом, когда балкон в салоне был отворен и яркий свет лампы привлекал в комнату больших ночных бабочек, то мы ловили их и снова пускали в сад, чтобы спасти их крылья. Тут же дело шло о человеке, боровшемся со смертью. Что мне за радость, если я скажу себе: быть может, Анатоль глубже и сильнее любит того, к кому привяжется, если он не расточает своего чувства по клочкам. Напрасно было бы философствовать в таком случае».

18 апреля

Давно не писал я тебе, дорогая мать. Прости великодушно; но я не могу преодолеть себя, и мое недовольство придает всему какой-то серый туманный колорит. Счастлив, вполне счастлив я только посреди природы. Нынче ночью мы отправились верхом в Н. Обширное и безмятежное поле под небесным сводом, усеянным звездами, кажущуюся неподвижность и при этом таинственную деятельность всего окружающего можно чувствовать, но не описать. Мы ехали возле реки. На противоположном берегу стояла мельница, из которой луч света падал на воду, и при перекате волн он дрожал, словно золотая змея. Мельница однообразно шумела; лес стоял перед нами что черная стена. Мы вышли из кареты у опушки его. Полупьяный крестьянин, которого мы поймали близ корчмы, показал нам дорогу к Чертову Камню, замечательной скале, на которой когда-то стояла статуя Весты. Ясные звезды освещали большие белые камни, а туман двигался между низкими черными елями. Мы сели на круглый обломок, а крестьянин растянулся на сырых иглах, всюду покрывавших почву в лесу, и во сне что-то напевал носом. Мы стали наблюдать за волнистым туманом, который постоянно создавал новые контуры, и старались найти смысл в его неясных очертаниях.

«Видишь ли ты там змею?» – «Где?» – «Большую серую змею, что свертывается на мхе?» – вскрикнул я. Крестьянин встрепенулся и опять затянул свою песню. «А вот здесь целое стадо волков, – заметил Анатоль, указывая на кустарник сбоку. – А на что похожа эта ель?» – «На высокую фигуру в священном облачении». – «Старец – не правда ли? – благословляющий старец». – «Вот через лес пробирается многочисленная армия, – заговорил я, указывая на черные стволы деревьев, между которыми медленно пробирался туман, – это Вар со своими легионами». – «Или Наполеон со старой гвардией, – вскричал Анатоль, – я вижу его серый мундир и длинные шинели его гренадеров!»

Много, много делали мы разных открытий; то смеялись, то прижимались друг к другу, смотря по тому, казалось ли новое явление смешным или страшным. «Взгляни направо, там на камне сидит сгорбленная старуха, – сказал я после некоторой паузы, – она как будто молится». – «Нет, она стряпает, – возразил Анатоль. – А тут вокруг скалы, – продолжал он шепотом, – какое одушевление; посмотри только на этих меленьких людей с длинными бородками, как они оживленно толкуют о чем-то и все что-то таскают, они положительно строят…» – «Да, они строят замок для…» – «Не для нас ли?» – Анатоль нежно и приятно обвил меня рукою. Я молчал, не знаю, почему я не нашел ответа.

29 апреля

Дорогая мать!

Ты желала бы, чтоб я набросал тебе картину наших духовных отношений, но я боюсь исказить истину в порыве фантазии. Всего вернее будет, если я стану ежедневно записывать то, что у меня останется в памяти по возвращении от Анатоля. Память моя, как и у всех восточных славян, блестящая; но я буду писать только то, что всего характеристичнее. Завтра начну свой дневник.