Киммерийский закат - Богдан Сушинский

Побывал в качестве «лагерной пыли» и всемирно известный космический биофизик Александр Чижевский. Но этому поделом. В своем учении он докатился до того, что стал адептом «вреднейшего буржуазного учения о влиянии космической энергии на жувую природу». Это ж надо было додуматься до такой «вредительской антисоветчины»! Был еще создатель советской водородной бомбы академик Сахаров… Впрочем, стоит ли углубляться?

Если бы к этой папке, этому «державному воронку», имел доступ Хрущев, он тоже прочел бы немало интересного о самом себе. Как, впрочем, и Брежнев. Однако к материалам этой папки их так и не допустили. На какое-то время она попросту исчезла в секретном сейфе кагэбисткого тайника. Кстати, была у «державного воронка» и еще одна тайна.

Переходя из рук в руки и не предаваясь никаким архивам, папка неизменно — как напоминание о былом величии службы безопасности — хранила списки расстрелянных генералов, адмиралов, маршалов, а также членов ЦК, правительств, верховных советов… Некоторые из этих списков еще «помнили» руку Сталина, к другим прикреплялись оригиналы или копии документов, косвенно изобличавших того или иного Хозяина, дававшего добро на аресты, расстрелы или концлагеря для очередных высокопоставленных «отщепенцев».

Так что менялись «вожди всех времен и народов», менялись владельцы «державного воронка» — который передавали из рук в руки, безо всякой описи и в состоянии полной секретности, или же просто находили в тайной секции служебного сейфа своего предшественника; однако смысл и предназначение самой папки оставались неизменными. Она должна была служить хоть какой-то, пусть даже очень зыбкой, гарантией того, что новоназначенный шеф ГПУ — НКВД — МГБ — КГБ сможет противостоять наезду на него Хозяина. Ибо в ней неизменно хранился компромат не только на всю систему и прежде всего на компартию, но и на него самого.

Вот и сейчас, захлопывая объемный «державный воронок», шеф госбезопасности вдруг поймал себя на крамольной мысли: уже самой этой папки достаточно, чтобы очередной Нюрнбергский трибунал признал КПСС и службу госбезопасности как «передовой отряд партии» — преступными организациями, повинными в истреблении и лагерном репрессировании миллионов людей различных национальностей. А следовательно, запретил вместе с коммунистической идеологией, их породившей.

— …Избирать Президента России! — вслух проворчал обер-кагэбист, возвращаясь к делам сегодняшним. — Мало им Президента СССР, что ли? Мир перевернулся! Это ж надо было дожиться до такого. Хорошо хоть не царь-батюшка!

Он приподнял папку, и хотел было отшвырнуть ее в сторону, но в последнее мгновение какая-то сила остановила его: «Не зарывайся, не зарывайся!..» Обер-кагэбист всегда испытывал почти мистический страх перед этим черным расстрельно-кладбищенским исчадием мести, заговоров и доносов; откровенных убийств и слегка припудренных судебными процедурами политических репрессий. Папка имела свою, Сатаной освященную, душу; над ней витал черный дух предначертанности и обреченности, и всяк обладающий ею становился не только обладателем власти князя тьмы, но и носителем его каиновой печати.

…А ведь прошло всего лишь чуть больше месяца, как он появился, этот Президент России. Во многих селах сибирских еще, наверное, и не подозревают о его существовании. Но, похоже, мало кто в Кремле по-настоящему понял, какая угроза исходит сейчас от этого, вроде бы республиканского масштаба, однако же ни с каким другим республиканским по влиянию своему не сопоставимого, лидера.

В том-то и беда, что националы вдруг открыли для себя: общаться с российским центром и с лидерами других союзных республик можно напрямую, не обращая внимания на окрики из Кремля. Именно это оказалось погибельным для властной советской пирамиды. Еще недавно союзные республики пребывали в роли просителей-нахлебников союзного центра, из которого, от щедрот своих, им что-то там, по каким-то лимитам, выделяли. Сегодня же сам Кремль чувствует себя просителем у союзных республик, способных заключить новый союзный договор с реальным центром в Белом доме Российской Федерации, а не с призрачным центром в Кремле.

…Да, в этом просматривалась и его, шефа госбезопасности, личная ошибка. Сотворяя гэкачепе, он со своими единомышленниками слишком увлекся личностью генсек-президента, да комбинациями типа: «Русаков — и Кремлевский Лука», «Русаков — и вице-президент Ненашев». И совершенно упустил при этом из вида, что ни в операции «Кремлевский Лука», с выходом на нового лидера — Лукашова; ни в операции «Евнух» — по сохранению у власти, но предельно усеченной, Русакова, новииспеченный Президент России Елагин не привлечен, не задействован, и, что самое страшное, по-настоящему даже не учтен.

И если Кремлевского Луку, с его полупролетарской внешностью, шеф госбезопасности сравнивал для себя с уставшим от жизни, стремящимся примирить всех и вся школьным учителем, который неожиданно, на волне социалистического народовластия, оказался на гребне этой самой власти… То восхождение Елагина случайным назвать нельзя было. Победив на выборах своего соперника, являвшегося «человеком Президента СССР и Политбюро», он тут же превратился в лидера всесоюзной оппозиции.

Ситуация конечно же парадоксальная. Президент России буквально взрывает всю ту Великую Российскую империю, которую, за многие столетия, кровью, потом и лагерями ГУЛага удалось сколотить на огромных просторах от Чукотки и Сахалина — до Карпат и Дуная… — вот что не поддавалось осмыслению шефа госбезопасности!

Елагин и его демократическая свора стремятся свести на нет ту имперскую Россию, которую он, Корягин, и его люди пытаются теперь спасти, рискуя при этом постами, свободой и жизнями своими. И, похоже, никто из тех, кто копошится сейчас на руинах империи, так никогда и не оценит по достоинству их жертвенность.

16

Вспомнив о распечатке записи разговоров Елагина, шеф госбезопасности машинально потянулся к «державному воронку». Бегло просмотрев имеющиеся там бумаги, он остановился на странице, увенчанной записью: «29 июля 1991 года. Ново-Огарево. Встреча президентов СССР, России и Казахстана».

Да, это была встреча трех президентов накануне отъезда Русакова в Крым. Три президента договорились тогда, что после возвращения генсек-президента из отпуска, здесь же, в Ново-Огареве, будут проведены переговоры руководителей суверенных государств, а главное, состоится подписание нового союзного договора. Даже дата определена была — 20 августа.

Пролистав несколько первых страниц, обер-кагэбист наткнулся на подчеркнутые жирным карандашом слова Елагина:

— Пойдемте на балкон, Владимир Андреевич. Мне кажется, нас подслушивают.

— Да брось ты! — легкомысленно успокоил его генсек-президент.

— Я это нутром чувствую. Все время такое впечатление, что кто-то стоит у меня за спиной.

— Ну, не может же этого быть! — сменил тон Русаков. — Неужели ты думаешь, что кто-то мог бы решиться на такой шаг — устанавливать здесь всевозможные «жучки»?

— Почему кто-то? Не составляет никакого труда определить, кто именно решился на это.

Отодвинув «державный воронок», Корягин достал из стола помеченную кассету, вставил во вмонтированный в боковом столике магнитофон и через несколько секунд оказался в одном из залов правительственной резиденции в Ново-Огарево.

— …Неужели ты думаешь, что он собирает досье на меня.

— По-моему, это давно всем известно, — парировал Елагин. — И мы с вами прекрасно знаем, с какой целью он это делает и при каких обстоятельствах собранные им сведения будут использованы.

«А ведь этот сукин сын явно имеет в виду меня… — поиграл желваками Корягин. — Причем говорит это, уже будучи уверенным, что их действительно подслушивают».

— Но здесь вроде бы все проверили, или, как говорят спецы, «прозвонили».

— Конечно же «прозвонили», как и повсюду, где вы бываете и где ведете переговоры. Вот только «прозванивают» те же люди, которые устанавливают подслушивающие устройства.

— Если это так… — послышался легкий азиатский акцент Кузгумбаева, — надо бы проверить. Разговор-то у нас конфиденциальный. Возможно, Борис Викторович прав: времена настали смутные.

— Отказываюсь в это верить, — уже совсем неуверенно обронил Русаков. — Хотя, кто знает…

Сверхчувствительная техника четко улавливала грузные, буквально проламывающие нежный паркет шаги Елагина, когда он, не ожидая окончательного согласия генсек-президента, двинулся к открытому балкону.

«Эти дилетанты даже представить себе не могли, что балкон «просвечивается» точно так же, как любой из двух залов и трех совещательных комнат резиденции!», — злорадно молвил про себя шеф госбезопасности.