Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, фактов у меня маловато… Ну а если привлечь интуицию, на кого из двух укажет она? Я сложил руки на груди, и, откинувшись на спинку пластикового стула, зажмурился, сосредоточенно вспоминая. Перед глазами как в калейдоскопе замелькали картины, отпечатавшиеся в памяти в последние дни: Францев, который, заложив ногу на ногу, подтрунивает над хромым уборщиком, опять Францев, легко, как пушинку, поднимающий исполинскую корягу, Саша, вдохновенно вещающий о своём ультракоммунизме посреди заваленной книгами комнаты, Саша, бросающий холодно-презрительный взгляд на умоляющего его не бузить на интервью у мэра Милинкевича, Саша, с блеском в глазах убеждающий председателя апрелевского колхоза перекрыть дорогу в знак протеста против рейдерского захвата, Саша, демонстративно отворачивающийся от запыхавшегося Харченко, прибежавшего искать защиты от линчевателей. Саша, Саша, Саша… Определённо, впечатление по себе молодой человек оставлял яркое, давая в этом смысле ощутимую фору спокойному и циничному Борису. Кроме того, он явно не пустой болтун, у которого между словами и делами пролегает пропасть. Францев подметил верно – ради своих убеждений Саша готов приносить жертвы. К примеру, кто знает, как повернулась бы история с Харченко, не успей председатель разнять дерущихся? Вряд ли колхозники в самом деле убили бы москвича, но и в безопасности он явно не был – в свалке могли и покалечить… Да уж, аргументов против молодого человека скопилось прилично. Но именно это, как ни странно, и мешало обвинить его окончательно. Ведь если парень действительно один из расчётливых жестоких убийц, что расправились с судьёй и местным олигархом, то какого чёрта ему так явно выставлять себя напоказ? Даже я, отнюдь не эксперт в теориях заговоров, прекрасно понимал, что убийства готовятся под покровом строжайшей тайны и заговорщики держатся тише воды и ниже травы.
«Саша в дурке лежал», – вдруг мелькнули в памяти утренние слова Францева.
А в самом деле – не это ли объяснение? В нём сходится всё – и Сашина почти неестественная открытость, и его импульсивный альтруизм, и склонность к постоянным возбуждённым спорам, и детские выходки, вроде той, в прокурорском подъезде, и, наконец, ультракоммунистическая идея с проповедью нестяжательства… Идея, пожалуй, аргумент самый сильный – ментальные расстройства, как известно, располагают к теоретизированию. Я сделал глоток чая и откусил от шоколадной плитки.
– Хорошо, но если он сумасшедший, то и идея должна быть такой же? Но его ультракоммунизм, состоятелен он или нет, по крайней мере опирается на факты и науку, а не на истории о зелёных человечках…
Впрочем, версию Францева надо серьёзно отработать – обзвонить клиники, пообщаться с врачами и если получится – поднять историю болезни. Допив остатки чая, я отодвинул поднос и, сложив руки на груди, продолжил рассуждать.
Разбирать, кто из молодых людей может быть причастен к убийствам было, конечно, интересно. Но история с фотографией и помимо этого давала немало поводов для размышления. На ней я, к примеру, обнаружил редакционного уборщика Прохорова. Что он за человек? И не может ли быть причастен к преступлениям? Судя по фото, Пахомова он знал, а по криминальной линии вполне мог быть как-нибудь связан и с судьёй Обуховым. Ясно, что калека-уборщик вряд ли непосредственно участвовал в убийствах, но почему бы ему не быть организатором? Нет, сомнительно, – подумал я, припоминая утлую фигурку Прохорова, его всегда нерешительный, смущающийся исподлобный взгляд. – Ну не организатором, а информатором. Он, к примеру, мог знать о тайном проходе в кабинет олигарха… Прохорова также придётся проверить, причём как можно тщательнее…
Однако, главное на сегодня – безопасность. Теперь, когда я знаю, что преступник действительно работает в «Терпиловке», необходимо соблюдать максимальную осторожность. Видимо, придётся попросить Колю приставить ко мне негласное наблюдение. Буду уходить из редакции пораньше и стану следить за каждым своим шагом…
Глава двадцать четвёртая. Беседа с Ястребцовым. Новые тайны
Утром следующего дня я позвонил Ястребцову и рассказал ему о произошедшем в особняке. Несколько минут он допытывался – не могла ли завалиться фотография куда‑нибудь на месте преступления, не унёс ли её кто‑то из посетителей с собой, и не заметил ли я чего‑нибудь подозрительного в поведении моих спутников в доме. Получив отрицательные ответы на все вопросы, он задумался.
– Да, интересно. Значит, в кабинет Пахомова ведёт тайный проход. Что ж, обыщем особняк снова…
– Но зачем кому-то могла понадобиться старая фотография? – поинтересовался я.
– Чёрт его знает… Помню я её – вроде, ничего особо интересного. Но если хочешь, кину тебе телефон Миронова, начальника нашего экспертного отдела. Его ребята работали в особняке после убийства, наверное и снимок этот щёлкнули. Но, может статься, и не в нём вовсе дело, – задумчиво добавил он.
– А в чём же?
– В рамке, например. Может быть, она с секретом была: знаешь, нажимаешь на пружинку, тайник и открывается. Пахомов мог хранить там что-нибудь важное: ну там документы, деньги, какие-нибудь ценные вещи… Так или иначе, этот случай для нас – необыкновенная удача. Вот бы ещё знать точно, кто именно из твоих коллег… – вздохнул он. – Ты-то сам кого подозреваешь?
– Да никого пока… Кто из ребят отлучался к особняку я не видел, а местным не до того было – в деревне все на головах ходили из-за истории с «Русским картофелем».
– А ты куда смотрел?
– Да отходил с местным священником пообщаться.
