Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У кого ключи? Давайте! Поехали! – поочередно бросался он то ко мне, то к Саше. Я растерянно развёл руками. Саша же неторопливо извлёк из кармана ключ, подкинул его на ладони и так же медленно убрал в карман. На лице молодого человека расплылась иронично-торжествующая улыбка. Харченко, в перепачканном грязью костюме с оторванным рукавом, со стекающей из угла рта кровавой юшкой, несколько секунд с выражением непонимания и ужаса смотрел на него.
– От…откройте, откройте, по…пожалуйста, – наконец, заикаясь, выговорил он.
Саша, не снимая с лица злой улыбки, демонстративно отвернулся в сторону, и, достав телефон, принялся разглядывать что-то на экране.
– Хуже будет! – гаркнул Харченко, отчаянно теребя ручку. – Вы не знаете, с кем имеете дело! Я этого не оста…
Окончить фразу ему не удалось – подоспевшие колхозники подхватили его под руки, и поволокли куда-то по улице. Новая экзекуция, однако, окончилась, не успев начаться – к собравшимся подлетел председатель и, растолкав людей, освободил напуганного юриста.
– А зря, – разочарованно вздохнул Саша, не отрывавший от сцены любопытного взгляда. – Поделом ему, людоеду.
Глава двадцать вторая. Возвращение в город. Тлеющий уголь
Скандал, наконец, утих. Мы простились с Треуховым и Фомичёвым, дождались Францева, задержавшегося в чайной, и отправились домой. Выезжая из деревни, заметили внедорожник Харченко возле здания правления. Рядом, в компании председателя, стоял сам московский гость. Ему, видимо, успели оказать первую помощь – длинными бледными пальцами он бережно щупал свежий пластырь на лбу, невнимательно слушая Треухова, что-то возбуждённо объяснявшего. Проезжая мимо джипа, Саша чуть притормозил.
– Вы заметили? – вновь прибавив скорость, со злым смехом повернулся он ко мне.
– Что?
– Да там же охрана у чувака – два здоровых лба! – выговорил он, нажимая на газ. – А я-то думал – как это он решился один сюда притащиться?
– Да ну, не может быть! – не поверил я. – Где же они были, когда его…
– Да там и были – отсиживались в тачке. Своя-то шкура дороже! Это вот – прообраз будущего! Вся эта шваль воровская миллионы на обслугу тратит, а как припечёт по-настоящему, лакеи-то и попрячутся как крысы по углам. Вот видишь, Борь, – кивнул он уже Францеву. – Вот твой золотой телец, твой замечательный материальный идеал!
– А за идею они, по-твоему, полезли б под кулаки? – усмехнулся тот.
– Была б только идея, – вздохнул Саша. – За идею не только под кулаки люди идут – жизнь не жалко отдать.
– И – чужую? – вкрадчиво поинтересовался Борис. Васильев недоумённо глянул на него в зеркало заднего вида. – Я наблюдал, как ты в машину его не пустил.
– Классово близкому посочувствовал? – ядовито осклабился Саша.
– Да нет… Но ты болтаешь о гуманизме, а на деле… – с каким-то разочарованием произнёс Борис.
– Когда это я «болтал о гуманизме»? Я тебе говорил уже, что гуманизм в том, чтобы наказывать жульё, а не спасать его от справедливого возмездия!
– Оригинально ты…
– Чего там оригинального! Так с зари человечества заведено и в любой религии прописано.
– В религии? Бог есть любовь, – с менторской нотой провозгласил Борис, глядя с таким постным выражением, что неясно было, искренен он, или иронизирует.
– Бог есть… – запнулся Саша. – Бог твой как раз сопли не любит распускать – и правильно! «Весь по суставам раздёрнут был он. Так был наказан епископ Гаттон!» – вдруг торжественно продекламировал он.
– Что?
– Не читал? Классная штука: поэма Жуковского «Суд Божий над епископом». Бо-о-о-жий суд, ясно тебе, дура? Там вот о чём: один жадный епископ прятал от крестьян хлеб в неурожай, а когда голодающие стали умолять поделиться с ними, он их в амбар собрал и сжёг. Ну они в мышей превратились и сожрали его. Ещё картина крутая есть: гнида эта в порфире бежит от грызунов, а они всё ближе, ближе, наступают, приближаются, страшные, серые, с острыми длинными зубками. Он ещё сохраняет достоинство, ещё держится за посох, символ своей власти, которому они, эти ныне серые страшные звери, прежде кланялись боязливо, но на роже уже – обречённость и ужас. Очень поучительно, кстати. Надо в замке каждого олигарха, в кабинете каждого чинуши эту картину вешать вместо портретов Путина!
– Ну так епископ твой хоть преступление совершил, вассалов, или как их там, спалил. А этот мешок картошки в чём виноват?
– А, по-твоему, ни в чём? Труп ты тоже сейчас в деревне проглядел?
– Ну, видел, и что? Он там причём? В том, что у чувака нервы не выдержали он виноват? Вот просто банально юридически укажи на его вину!
– В том виноват, что ограбил людей! Доведение до самоубийства…
– Поди докажи!
– Народ понял! Видал как ему по щам прилетело? А юридическая вся эта муть…
– Ага, давай закон заменим революционной целесообразностью, тройки вернём, расстрелы, вот это всё. Ещё раз: где виновата компания? Колхозников они силой заставили подписывать документы? Пушку у виска держали?
– Да как ты не поймёшь! – зло сорвался Саша. – Они обманули же их, твари такие! Люди жили на этой земле десятилетиями, вкалывали как проклятые, кормили себя и детей. И вдруг приходит капитализм, а вместе с ним – ублюдки, вроде этого Харченко. Ничего народу не объясняя, суют ему липовые бумажки и под сурдинку лишают всего. Вот рассказал бы этот ублюдок людям, что их ждёт – также охотно бы землю ему отдавали, потом своим политую? Что ты вообще несёшь, чувак!
– Ну да, надо было им всё разжевать, в ротик положить и слюньки подтереть. Свобода, Саш, такая штука – требует ответственности. Взрослые люди, могли бы и прочесть бумажки, которые подписывали.
– Вот же тупость ты сказал! – зло рассмеялся Саша. – Какая свобода? Где при капитализме свобода? Капитализм – это сплошное кидалово во всех направлениях. И главная обманка – как раз иллюзия некого выбора. Иллюзия, понимаешь!
– Ой, блин, опять бред… – вяло отмахнулся Францев. – Это всё из серии теорий заговоров, типа того, что американцы не были на Луне,
