Книжные магазины - Хорхе Каррион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…и все так же днем посещал книжную лавку ученого каталонца, где однажды встретил четырех молодых пустозвонов, с пеной у рта споривших о том, чем травили тараканов в Средние века. Старый книготорговец, знавший о пристрастии Аурелиано к фолиантам, которые прочел один лишь Бэда Достопочтенный, по-отцовски уговорил того – не без задней мысли – выступить третейским судьей в их диспуте, и Аурелиано на одном дыхании прочел им лекцию о том, что тараканы – самые древние жесткокрылые на земле – уже в Ветхом Завете упомянуты как излюбленные жертвы тех, кто давил Божьих тварей сандалиями, но весь род тараканий нельзя взять решительно никаким измором, не поддаются они никакой отраве – ни резаным томатам с борной кислотой, ни сладкому печенью, ибо тысяча шестьсот три их разновидности устояли против всех самых давних, самых упорных и жестоких гонений, которым люди подвергали начиная с каменного века какие-либо живые существа, включая самих себя, и особо надо отметить, что если роду человеческому приписывается неодолимый инстинкт размножения, то человеку следует приписать еще более неодолимое и ярко выраженное стремление убивать тараканов, и если последним удалось спастись от человеческого изуверства, то лишь по той причине, что тараканы прячутся в темноте, где им не грозит опасность, ибо страх тьмы – врожденное свойство человека, но зато в лучах ясного дня тараканы становятся уязвимы, а потому и в Средневековье, и в нынешнюю эпоху, и во веки веков единственным действенным методом борьбы с тараканами остается их ослепление солнечным светом. Подобный энциклопедический фатализм положил начало большой дружбе. Аурелиано каждый день встречался с четырьмя спорщиками, которых звали Альваро, Херман, Альфонсо и Габриель, – его первыми и последними друзьями в жизни. Для такого человека, как он, знавшего лишь книжную действительность, эти кипучие дискуссии, начинавшиеся в шесть часов в книжной лавке и завершавшиеся в борделях к рассвету, стали настоящим откровением[112].
Тем ученым каталонцем на самом деле был Рамон Виньес, книготорговец и популяризатор культуры из Барранкильи, основатель журнала Voces (1917–1920), испанский эмигрант, профессор, драматург, рассказчик. Его книжный R. Viñas & Co., замечательный культурный центр, сгорел в 1923 году, но в Барранкилье его до сих пор считают одной из легенд карибского побережья Колумбии. Интеллектуал-республиканец, он эмигрировал в Южную Америку, проехав через Францию. На новом месте он занялся преподаванием и написанием статей и стал наставником целого поколения, получившего известность как «Группа Барранкильи» (Альфонсо Фуэнмайор, Альваро Сепеда Самудио, Херман Варгас, Алехандро Обрегон, Орландо Ривера Фигурита, Хулио Марио Санто Доминго и Гарсия Маркес). Однажды, очень странным для меня утром на автовокзале Барранкильи я попросил таксиста отвезти меня по следующему адресу: улица Сан Блас, между Прогрессо и 20 де Хулио. Librería Mundo. По пути он сообщил мне, что наименования улиц давно изменились, навел справки и выяснил, что я имел в виду 35-ю улицу между Каррера, 41 и Каррера, 43. Туда мы и отправились. Книжный магазин Librería Mundo Хорхе Рондона Эдерича, где в сороковые годы собиралась легендарная группа интеллектуалов, – духовный наследник R. Viñas & Co., обращенного в пепел двумя десятилетиями ранее. По прибытии я обнаружил, что и его уже не существует. Это было очевидно, но об этом не подумал ни Хуан Габриэль Васкес, который рассказал мне о нем, ни я сам. Там должен был быть книжный магазин, но его не было, потому что он уже давно существовал только в литературе:
В любом случае осью, вокруг которой крутились наши жизни, была книжная лавка «Мундо», в двенадцать дня и в шесть вечера, в самом многолюдном квартале улицы Сан Блас. Херман Варгас, близкий друг владельца, дона Хорхе Рондона, убедил того устроить предприятие, которое через небольшое время превратилось в центр объединения журналистов, писателей и молодых политиков. Рондону не хватало опыта в делах, но он быстро обучился, с энтузиазмом и щедростью, которые превратили его в незабываемого мецената. Херман, Альваро и Альфонсо были его советниками в заказах книг, особенно новинок из Буэнос-Айреса, чьи издатели начали переводить, печатать и распространять в массе литературные новинки со всего мира после Второй мировой войны. Благодаря им мы могли читать в то время книги, которые другим образом не попали бы в город. Издатели воодушевились клиентурой и добились того, чтобы Барранкилья вновь стала одним из самых читающих городов, после очевидного перерыва, с тех пор как перестала существовать легендарная книжная лавка дона Рамона. Прошло немного времени с моего приезда, когда я вступил в то братство, которое ждало как посланников небес странствующих продавцов аргентинских издательств. Благодаря им мы стали ранними обожателями Хорхе Луиса Борхеса, Хулио Кортасара, Фелисберто Эрнандеса, английских и североамериканских романистов, хорошо переведенных командой Виктории Окампо. «Как ковали одного мятежника» Артуро Бареа было первым вселяющим надежду посланием из далекой Испании, замолкшей после двух войн[113].
Так говорит Гарсия Маркес в «Жить, чтобы рассказывать о жизни» об этих двух книжных, одного из которых он не видел, а второй мог посещать; оба они слились воедино в виртуальности его шедевра. В сети я не нашел ни единой фотографии Ramо́n Viñas & Co. или Librería Mundo (лавки «Мундо») и теперь понимаю, что этой книге задавали ритм поиски, которые велись в материале письменном и в имматериальности экрана, – этакий синтаксис ухода и возвращения, последовательный и прерывистый, как сама жизнь. Какое удовольствие получал бы Монтень от заблуждений поисковиков, от их способности порождать ассоциации, связи, плодотворные заблуждения, аналогии. Сколько бы узнал из них его последователь Альфонсо Рейес, о котором рассказчик первой части «Диких сыщиков» говорит: «Рейес мог бы быть моим убежищем. Читая только его или тех, кого он любил, можно было бы быть бесконечно счастливым». В «Книгах и книготорговцах античности» мексиканский мудрец отмечал:
Пергамент был долговечнее и дешевле папируса, но он не был легко воспринят в книжной торговле. <…> Все античное производство книг предпочитало эту легкую и элегантную форму, а увесистость и грубость пергамента вызывали некое неприятие. Гален, великий врач II века н. э., полагал исходя из гигиенических соображений, что из-за своего блеска пергамент вредит глазам и утомляет их больше, чем матовый и мягкий папирус, не отражающий света. Юрист Ульпиан
