Женский декамерон - Юлия Вознесенская

   А как все было, почему они так вели себя на следствии и на суде, нам потом рассказал адвокат одного из них. Оказывается, поначалу ребята держались независимо и гордо, как и следовало от них ожидать. Им угрожали, им предлагали свободу в обмен на признание, но они молчали. И тогда один старый следователь заявил своим коллегам: «Вы не с того конца беретесь. Надо учитывать психологию подследственных. Страхом на них воздействовать бесполезно. Тут нужны другие методы, другой подход». И он объяснил, в чем эти методы заключаются. После этого ребят вызвали на допрос и заявили им примерно следующее: «Что же вы, рыцари, деятели искусства, втянули в такое дело женщин? Они обе уже простудились в сырых камерах. А вы подумали, как они лагерь выдержат?» Словом, начали будоражить совесть ребят в этом направлении. Те и в самом деле начали мучиться тем, что зря они взяли в редколлегию журнала женщин. И когда они уже извелись от этих мыслей, следователи предложили им такой вариант: если они каются и снимают с дела политический ореол, они получают тот же самый срок, поблажки им никакой не будет и даже хуже: пойдут они не в политический лагерь, а к уголовникам. Но зато женщин КГБ немедленно выпускает на волю. И художники дрогнули. Им дали очную ставку, они посовещались и решили пожертвовать своей честью для спасения подруг. Если бы им предложили свободу или смягчение срока — о, это не те были ребята! Они бы никогда мизинчиком не поступились. А тут — дрогнули. И на первых порах КГБ показал, что он готов выполнить договор: как только художники написали свои первые показания в нужном КГБ стиле — женщин немедленно выпустили из тюрьмы. Ребятам показали постановление об освобождении их из-под стражи. Потом, когда они стали давать на себя показания дальше, им показали и постановление о прекращении дела против женщин. Они поверили и сделали все по уговору. Но они забыли, с кем имеют дело! Уже после суда одну из подруг все же потихоньку от художников посадили, правда, по другому делу — нашли у нее крамольные стихи, а вторую посадили бы позже, но она как раз родила ребенка. А на такой скандал КГБ все же не пошел, чтобы сажать мать грудного ребенка.

   Сидеть художникам было трудно. Им мало кто писал, мало кто помогал. Все осуждали их «недостойное поведение». И только когда узнали правду, злые языки замолкли.

   Знаете, а я тогда поняла одно евангельское выражение: «Нет большей жертвы, как если кто положит душу свою за други своя». Я всегда думала, что речь идет о тех, кто отдает жизнь за друзей, и удивлялась: «Чего же тут особенного? Разве в мире нет вещей более страшных, чем смерть?» А после процесса Олега и Юлия я это выражение понимаю совсем иначе: они ведь честью поступились, самой душой и ушли на шесть и семь лет в лагеря не гордыми диссидентами, а оплеванными хулиганами. И даже их подруги поначалу ничего не поняли и, выйдя на свободу, не знали, кто и какую цену заплатил.

   Галя удивленно слушала Эмму, а когда та закончила свой рассказ, воскликнула:

   — Так вот как все это было на самом деле! Об этой истории ходили самые разные слухи. Я никак не могла понять, почему столько хорошего говорят об этих художниках, если они на следствии и суде вели себя так позорно? А что с ними теперь?

   — Все уже освободились. Юлий и Наталья поженились, другая поэтесса была вытурена на Запад, а Олег женился на славной женщине с девочкой. Кажется, они все до сих пор большие друзья. А та, что уехала на Запад, говорят, пишет о своих друзьях книгу, хочет таким способом отблагодарить их за эту жертву.

   Ну, а теперь давайте послушаем, что нам расскажет Иришка.

   Иришка торжествующе оглядела всех и сказала:

   — А знаете, я сама однажды совершила великодушный поступок честное слово! И очень им горжусь. Хотите расскажу?

   Конечно, всем захотелось послушать, какой такой великодушный поступок совершила Иришка.

История десятая,

   рассказанная секретаршей Иришкой, представляющая собой историю подвига, совершенного ею в условиях продовольственного дефицита

   Иду я как-то по Невскому проспекту и вижу у Елисеевского магазина огромную очередь. Спрашиваю, что дают. Отвечают: «Бананы!» Я тут же занимаю очередь, стою и мечтаю о бананах. До этого я их ела два или три раза, и очень они мне понравились. Я вообще всегда мечтала о всяких экзотических фруктах. Прочту в книжках путешественников про какие-то манго или авокадо, и вот пытаюсь себе представить, каковы же они на вкус? Про бананы же я мечтала по другому: вот бы не просто попробовать бананчик, а съесть за один раз три-четыре штуки, чтобы уже наесться до отвала! И тут вдруг такая удача — дают по килограмму! Ну, думаю, поздравь себя, Иришка, исполняется твоя мечта. Только бы не кончились, пока очередь подойдет.

   Отстояла я два с половиной часа, и вот наступила счастливая минута: выхожу я из давки магазинной, а в руках у меня бумажный пакет, и в нем килограмм бананов! Хотела я один по дороге съесть, но решила донести до дома, неудобно как-то идти по улице и на глазах у прохожих лопать такую редкость — это же не мороженое!

   Иду я уже по своей улице, а навстречу мне моя подружка Лиза. Идет расстроенная, злая, искры из глаз летят.

   — Здравствуй, Лизавета! Откуда такая сердитая едешь?

   — Привет, Иришка! Да вот мои близнецы завтра из больницы выписываются после скарлатины, хотела я подстрелить им что-нибудь вкусненькое, но сегодня такая плохая охота, какой давно не было!

   Надо вам сказать, что моя подружка Лиза приехала в Ленинград с Алтая, из Сибири. Там у нее остался отец, знаменитый охотник. Лиза приехала учиться, кончила институт и осталась работать в Ленинграде. И вот она всегда так говорила про наши продуктовые проблемы: «У вас все точно так же, как и у нас на Алтае. Если хочешь иметь дома мясо, берешь ружье и идешь в тайгу выслеживать зверя или птицу. Тут только одна разница, что вместо ружья берешь «авоську», а дальше уже все зависит от охотничьего фарта, счастья то есть. Терпение тоже надо иметь таежное: там в засаде сидишь на глухаря, а здесь часами в очереди стоишь за курицей. И чутье надо иметь, чтобы в тот самый магазин заглянуть, где как раз мясо появилось или сосиски, ну совсем как в тайге, где идешь и вдруг чуешь, что надо бы вон в ту лощинку наведаться!» И когда Лиза говорила о покупке продуктов, она всегда выражалась своим охотничьим языком. Звонит, например, и говорит: «Иришка! Тебе нужны свиные сосиски? Я подстрелила два кило, на себя и на тебя. Когда зайдешь за ними?» Лизино охотничье чутье здорово ей помогало, ни одна из моих подруг не умела так лихо «настрелять» продуктов, как она. Но тут у нее, видно, выпал невезучий день.

   — Представляешь, два часа стояла в очереди за апельсинами — кончились перед самым носом. Иду в другой магазин — говорят, что яблоки час назад кончились — это пока я в очереди за апельсинами время теряла. А пока я по магазинам бегала, уже и рынок закрылся. Уж черт с ним, потратила бы впятеро больше патронов, но хоть взяла бы малышам хороших яблок или даже мандаринов.

   «Патронами» Лиза называла деньги. «Иришка! У меня патроны кончились. Подкинешь до получки десяток?» И я даю ей деньги в долг до получки. У нас с ней очень удобно было с зарплатой: она получала первого и пятнадцатого, а я десятого и тридцатого. Вот мы друг дружку и выручали, когда до получки не дотягивали.

   А близнецам Лизиным всего по шесть лет. Они все чего-то болели, как в детский сад пошли. Хорошо еще, что болели всегда вместе, а то бы Лиза совсем с ними замучилась. Да и на работе на нее косо смотрели, когда дети болели. Муж у нее хороший, но чем он может помочь? Отцам ведь не дают больничных листков по уходу за детьми, только мамам. И вот смотрю я на Лизу и вижу, какая она измученная и расстроенная своими неудачами. И тут, девочки, поднялось в моей душе что-то героическое, порыв такой высокий: «А отдам я ей эти бананы! Хлебом в блокаду и то делились, а тут, подумаешь, бананы! Жили без них и еще лет сто проживем». Хотела я сначала бананы поделить, а потом решила отдать весь килограмм: там всего-то семь штук было, пусть близнецы не просто попробуют эту редкость, а по-настоящему поедят. И спрашиваю я торжественно:

   — Лизавета! Твои близнята когда-нибудь пробовали бананы?

   — Нет еще. Только слышали, когда я им книжку про Маугли читала. Еще спрашивали меня, на что это похоже. А я, чтобы не очень облизывались, сказала, что на картошку с сахаром.

   — Так вот тебе, Лиза, бананы для твоих малышей! Кило. Гони два рубля! — и протягиваю ей пакет.

   Лиза пакет взяла, раскрыла и завизжала на всю улицу:

   — Иришка! Это же сколько будет счастья и крику! Да они у меня мигом станут здоровыми, как зайчата, до потолка начнут прыгать. Подожди, а ты себе оставила?