Женский декамерон - Юлия Вознесенская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я вчера по Голосу Америки слышал передачу о вас под названием «За час свободы я отдам жизнь». Можете вы мне объяснить, что это за название?
Тут Маша решила ответить, потому что человек первый ей оказал доверие: признался, что он, офицер, охраняющий лагерь, слушает «голоса».
— С этим лозунгом мы как-то вышли на демонстрацию, Это высказывание одного из декабристов.
— Вы действительно так высоко цените свободу?
— Да, конечно.
— Тогда почему же вы идете на то, чтобы попасть в лагерь? Это мне как-то непонятно. Где тут логика? Ведь вот сейчас-то вы лишены вообще всякой свободы?
— Нет, не всякой. Есть еще внутренняя свобода, — отвечает ему Маша.
— Нет! Не понимаю, сколько ни ломаю голову! И вы что же, когда выйдете отсюда, снова будете делать то, за что сажают в лагеря?
На этот вопрос Маша не ответила — это ведь могло быть и провокацией. Она только улыбнулась, но «поручик» понял эту улыбку.
— Хотите, я вам расскажу, что еще говорили в последнее время по Голосу Америки?
— Рассказывайте, если хотите.
И «поручик Назанский» рассказал ей все новости, услышанные по американскому радио. И с тех пор так и повелось, что раз или два в неделю он подходил к ней на работе и рассказывал новости из большого мира.
Наступила еще одна весна, которую Маша встретила в лагере. Целыми днями она думала о доме, тосковала. Начался у нее сильный авитаминоз, десны начали кровоточить, зубы шататься. «Поручик» видел, что Маша тает, и попытался уговорить ее брать у него нормальные продукты, яблоки. Но Маша отказалась от продуктовой помощи, единственное, что она взяла у него, — витамины. Десны стали меньше болеть.
Наступили майские праздники. Для зэчек это хорошее время: все начальство пьет три дня беспробудно, а зону предоставляет заключенным. Женщины за эти дни успевают отдохнуть, привести в порядок свою нехитрую одежду. А Маша еще выкроила время и для рисования. Устроилась она в укромном уголке за бараками и рисует розовые от багульника сопки, вершины которых видны из-за лагерного забора. И тут ее нашел «поручик». Подошел он и говорит:
— Кажется, я понял ваш лозунг о свободе. Я много думал над этим. А сейчас я вот о чем вас попрошу: вы никому ничего не говорите и постарайтесь пройти незаметно на вахту. Проходите спокойно мимо часовых, а там я вас встречу. Только никому ни слова!
И он быстро ушел.
Маша подумала и решила рискнуть выйти за лагерную проходную: что такое сочинил для нее «поручик Назанский»? Зашла она на вахту, а там дежурные солдаты молча открыли перед ней дверь на улицу. Возле дверей стоял «газик», а за рулем сидел «поручик». Он распахнул перед ней дверцу и сказал:
— Садитесь поскорей и пригните голову, пока будем ехать через поселок. Да скорее же!
Маша поняла, что сейчас расспрашивать действительно некогда, и села в машину. Примерно через пятнадцать минут «поручик» ей говорит:
— Можете выпрямиться.
Маша подняла голову. Они ехали по лесной дороге между цветущих сопок. Вскоре возле одной из них «поручик» остановил машину, вышел и открыл Маше дверцу с ее стороны.
Маша вышла из машины и от лесного воздуха чуть не упала — так у нее закружилась голова.
А «поручик» снял с руки часы и подает Маше со словами:
— Я бы очень хотел поговорить с вами не за колючей проволокой, но я уверен, что вам важнее побыть здесь одной. Через час я приеду за вами на это место. Далеко не отходите, чтобы не заблудиться.
Сказал он так, сел в машину и уехал.
А Маша про себя подумала: «Какая же я идиотка! Ведь это провокация!» Она знала, что незадолго до конца срока политзаключенным стараются устраивать различные провокации, чтобы осудить их в лагере еще на один срок. И это всегда делается перед самым освобождением, а Маше оставалось до конца срока всего три месяца. И она поняла, что благородный «поручик Назанский» скорее всего выполняет задание КГБ, чтобы поскорее заслужить прощение.
Она прислушалась. Нет, лая собак еще не было слышно. Видимо, погоня придет позже, когда она, по замыслу провокаторов, должна углубиться в лес. И Маша начала лихорадочно соображать, как ей их перехитрить? И придумала! Она скинула свое зэковское платьишко, постелила его возле самой дороги и легла на него — загорает! А часы спрятала в лифчик. Когда погоня на нее выскочит, она так и будет лежать-загорать: какая же дура станет загорать в побеге, в получасе езды от лагеря? А припрятанные часы она должна утаить до разговора со следователем, поручику же скажет, что оставила на земле у дороги. Часы — это ее самое веское алиби! Если роль провокатора выяснится, выплывет наверх, то и ей нечего бояться.
Лежит Маша на одуряюще пахнущей весенней земле и рассуждает о том, каким мерзавцем оказался «поручик». А перед глазами по травинкам ползают мелкие лесные жители, над головой птицы поют, багульник везде цветет, и пахнет молодой березовой листвой. Весна! Тут Маша взглянула на часы и видит, что час ее уже к концу подходит, всего десять минут остается до срока. А она лежит, как дура, у дороги и ждет, когда послышится лай собак! Тут она сорвалась с места, подхватила платьишко и помчалась вверх по сопке. Летит, срывает на бегу ветки багульника, задыхается, падает на мягкий мох и снова бежит. И вот она уже на верхушке сопки, и видит три больших кедра, которыми любовалась на расстоянии из лагеря, Оглянулась она, а далеко внизу, за речкой, за поселком виднеется зона. Даже крышу своего барака Маша разглядела, Прислонилась Маша к кедру, к его теплой коре и заплакала: она и забыла, как хорошо на воле, как пахнет свобода.
А потом взглянула на часы и ахнула, у нее оставалось ровно три минуты. И она стремглав помчалась через заросли к дороге, вниз под сопку. По дороге сообразила, что все равно багульник в зону пронести нельзя, Зарылась она лицом в свою охапку, прижала ее на секунду к груди — и отбросила, Нельзя! Только одну маленькую веточку взяла с собой, решив, что пронесет ее в рукаве.
Только она успела добежать до дороги, как за поворотом послышался рокот машины, «Поручик» подъехал минута в минуту. Он был один, и у Маши отлегло от сердца. Вышел он из машины, подошел к Маше.
— Ну, как? Удалась прогулка?
— Это было чудо! — ответила Маша. — Нет, не чудо, а даже больше. Я не знаю, как это назвать.
— Назовите это «часом свободы, за который не жаль отдать жизнь». А теперь — пора. Садитесь в машину.
Так же спокойно они прибыли к лагерю. Пропуская Машу в дверь лагерной вахты, «поручик» тихо сказал:
— А вы меня неправильно поняли. Просто я ваш лозунг немного переделал: «За час твоей свободы я отдам свою жизнь». До свидания.
— До свидания. Спасибо.
Только потом Маша поняла, что «Поручик» рисковал куда больше, чем она: ему за этот ее «час свободы» грозил трибунал. В память о нем и появился у нее рисунок с багульником.
Вот какое чудо может один человек подарить другому. Впрочем, неизвестно, кто из них получил больше: Маша, которой был подарен час свободы, или «поручик», его подаривший.
— А что потом с ними было, с «поручиком» и Машей? Встречались они после Машиного освобождения?
— Нет, конечно. Маша хотела сделать ему какой-нибудь подарок но мы ее отговорили: тут уж она рисковала бы его свободой. Представляете, что было бы офицеру за помощь диссидентке в лагере? А тут еще был бы повод обвинить его в том, что он это делал за взятку, если бы Маша послала ему какую-нибудь мелочь. Но Маша говорила, что когда-нибудь напишет его портрет по памяти, и это будет ее благодарность за «час свободы».
После Гали начала рассказывать Ольга.
История седьмая,
рассказанная рабочей Ольгой, повествующая о том, как благородство брошенного мужа было вознаграждено судьбой на другой же день после его проявления
Я расскажу про одного парня с нашего завода, что с ним и его женой приключилось. Поженились у нас двое молодых рабочих, звали их Евгений и Евгения, Женя-жена и Женя-муж. Только поженились, как Жене-мужу дали от завода однокомнатную квартиру. Представляете, какое счастье выпало? Но вскоре Женю-мужа призвали в армию. А до того у него был белый билет, потому что в детстве он болел туберкулезом. А тут стали брать всех подряд, народу для армии не хватает, детей-то все меньше подрастает. И ушел Женя-муж на два года, а Женя-жена тем временем встретилась с морячком и влюбилась до головокружения. Мужу она о том в письмах ни гу-гу. Приходит Женя-муж из армии, а у него в квартире два неожиданных жильца: новый муж Жени-жены и их грудной ребенок. Встал Женя-муж на пороге и не знает, что ему делать. То ли гнать их всех троих, то ли самому уходить? И горько ему, что так его ограбили, пока он там на страже родины выламывался. Постоял, подумал да и говорит.