Самый лучший пионер 2 (СИ) - Смолин Павел

— А у Щелокова какие подлинники ценные есть? — спросил я.

— Айвазовский, — ухмыльнулся дед Юра.

— Надо начинать работать как Сталин, деда, — назидательно заявил я ему. — Номер знаешь? Пойдем звонить?

— М?

— Сделаем так…

Андропов гоготнул, одобрительно кивнул, и мы пошли в гостиную — здесь телефон тоже есть. Дед набрал номер, немного подождал.

— Николай Анисимович? Добрый вечер, это Андропов беспокоит, — скромно назвал себя по фамилии образцовым приветливо-вежливым тоном. — Вам, говорят, Айвазовского подарили, подлинник? Нет-нет, что вы! — «неподдельно» возмутился. — Мне тоже все время подарки дарят, люди же от души несут, бескорыстно, обидятся же если не взять? Я по-другому вопросу к вам, в гости напроситься, посмотреть на шедевр.

Прикрыв ладонью рот, он беззвучно заржал. В уголках глаз выступили слезы, рожа покраснела. Прослушав так десяток секунд ответа Министра МВД, действующий Генеральный секретарь полностью вернул самоконтроль:

— Третьяковской галерее в дар? Эх, жаль, не успел классикой в камерных условиях полюбоваться! Но когда народ смотрит — это справедливее, и я очень рад, что мы с вами в этом солидарны, Николай Анисимович. Что ж, прошу прощения за беспокойство, хорошего вечера.

Он положил трубку и заржал уже в голос, схватил меня за уши и легонько потянул вверх, с улыбкой поделившись радостью:

— Послал бог внучка!

Глава 28

— Солнце взойдет… [ https://www.youtube.com/watch?v=ndtBJph9og4&ab_channel=%D0%9B%D0%B8%D1%80%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%D0%BC%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0.%D0%92%D0%B5%D1%87%D0%BD%D1%8B%D0%B5%D1%85%D0%B8%D1%82%D1%8B ] — допел я и старательно подавил желание вдохнуть как можно больше воздуха своими никчемными легкими — Татьяна Филипповна испугается, что «Сереженька» надорвался.

Прощаемся с бабушкой — выезжать мне снова придется в ночь. В третий раз буду морально готовиться к этому заранее.

— Какой ты хороший мальчик, Сереженька, — вытирая слезы платочком, уже привычно похвалила она меня, обнялись, бабушка чмокнула меня в щеку, она уселась обратно в уютное кожаное кресло и приказала Генеральному секретарю:

— Нужно директору Сережиной школы звание Героя социалистического труда дать. Мы у нее такого замечательного мальчика отбираем — представляешь, что у нее на душе творится?

А ведь и вправду очень обидно для нынешней школы получается!

— Дадим, — пообещал Андропов.

— Ну и хорошо! — обрадовалась баба Таня, чмокнула сидящего в соседнем кресле мужа в щеку, пожелала мне. — Доброй дороги, Сереженька.

— Спасибо! — поблагодарил я. — Спокойной ночи.

И баба Таня покинула комнату, оставив меня наедине с дедом Юрой.

— «Союзмультфильма» мне не хватит, — заявил я. — В его нынешнем виде. Нужно расширять.

— Это к «бабе Кате», — ухмыльнулся он.

— Одобряешь — это уже полдела, — благодарно кивнул я.

— Что в телевизоре говорить будешь? — спросил он.

— Как везде — «заслонил», «отслужу», — пожал я здоровым плечом.

— Правильно, нам обоим это сильно поможет, — одобрил он и это. — С бутылками пора заканчивать — кое-какую мелочь мы поймали, но оно того не стоит — милиция не берется из ниоткуда, и мы не можем бесконечно ослаблять другие районы.

— Ребята обидятся, — вздохнул я.

— Не на тебя, — ухмыльнулся дед. — На подъезде и гараже уже висят копия запрета для частных лиц принимать стеклотару.

— Масштабировать-то зачем? — удивился я. — Вдруг кому-то это сильно бы пригодилось?

— Кому? — резонно возразил он.

— Что ж, попробовать стоило — ребята там нормально «наколотить» успели, будем всем районом на великах летом кататься! — улыбнулся я. — А других целей я себе и не ставил — это так, оправдание, — вздохнул. — Но я — уже не в этом году, мне нельзя.

— Ничего, зарастет, — обнадежил дед и поднялся на ноги. — Идем?

— Идем, — поднялся я следом.

Пока одевались, успел спросить:

— Кубик вроде успешен, телепередачи надо?

— Все — после конвенции, — покачал дед головой.

— Душит кровавый режим, не дает на полную разойтись, — вздохнул я.

— Так у тебя же до девяностого года аж все спланировано, — ухмыльнулся он. — Значит полгода погоды не сделает.

— Не сделает, — согласился я. — В конце концов, я еще маленький и раненый, поэтому попахать в экономном режиме с большими перерывами на отдых совсем не против.

— Не нужно рвать жилы, Сережа, — мягко улыбнулся мне Генсек. — Ты нам здоровый и со свежей головой нужен, поэтому не наваливай на себя больше, чем нужно, хорошо?

Какая приятная забота!

— Хорошо, — кивнул я такому хорошему совету.

— А главное — не перегори! — усилил дед.

— Гори, чтобы светить! — пропел я. — Все знаю, все понимаю! — отвесил Андропову пионерский салют. — Долго не увидимся, да?

— Как пойдет, — развел он руками. — Судоплатову-старшему так ничего и не говори, — Подмигнул. — Ему полезно.

— Хорошо, — хохотнул я.

Смешно будет.

— И Виталине, — даванул взглядом дед.

— Внештатный советник Самого совсем не понимает, что вы имеете ввиду, уважаемый Генеральный секретарь, — похлопал я на него глазами.

— Ну все, прощаться не будем, — удовлетворенно кивнув, протянул он руку.

— Не будем! — согласился я и пожал. — А почему евреям разрешили иконы вывозить? Это же наше культурно-историческое наследие — это раз, а второе — тупо очень дорогой антиквариат.

Андропов внимательно слушал, не пытаясь отобрать захваченную вредным внуком руку.

— А слухи по СССР расходятся быстро, особенно — в теневой части, и, уверен, прямо сейчас где-то в далекой деревне так называемый «церковный вор» проламывает бабушке голову, чтобы спереть столетиями хранимую семьей икону. Да, она — мракобеска и возможно даже рада мученицей за веру пострадать, но разве государство не должно обеспечивать монополию на насилие? Икон не жалко — жалко истории. Нашей истории, уважаемый подозрительно похожий на еврея товарищ Генеральный секретарь. Ладно, увидимся! — светло улыбнулся, отпустил Высочайшую ручку и забрался на заднее сиденье.

Ухмыляющийся Андропов кивнул, и дядя Саша выкатился из ворот, освещая фарами почти лишившиеся снежного покрывала деревья.

— Дядь Саш, вы не против сами в «Березку» сходить? Чеков я дам, но ночью она не работает. Второй раз в ночь аки пса безродного со двора гонят, — горестно вздохнул я.

КГБшник гоготнул:

— Еще бы я против был! Устал? — посмотрел на устраивающего голову на сумку с вещами меня.

— Поздно уже, — развел руками. — А встаю всегда рано. Так что извините, дядь Саш, сегодня без клоунады.

— Отдыхай, — разрешил он.

— А? — отреагировал я на осторожные толчки в здоровое плечо и открыл глаза.

— Приехали, — объяснил дядя Саша.

— Пойдемте, — потянулся я и вышел на мороз.

Замерзшая за ночь грязь на клумбах весело поблескивала в свете фонарей, темные окна знакомых домов со знакомыми людьми напитывали душу покоем и заставляли мозги шипеть, охлаждаясь после многодневной перегрузки.

Поднялись наверх, я оставил КГБшника в прихожей, пошел в комнату за чеками и остолбенел, увидев спящую на диване в гостиной Виталину. Вьющаяся прядь волос спадала на бледное в свете луны спокойное лицо, свет же очерчивал контур по самую шею прикрытой одеялом фигуры. Спать мило тоже учат, да? Тихонько прокравшись мимо, достал из ящика шкафа (воры в моей ситуации не подразумеваются совсем) пачку чеков и вернулся ко входу, вручив дяде Саше. Попрощались за руку, я закрыл за ним дверь и пошел обратно. У входа в комнату услышал тихое, но разборчивое:

— Я соскучилась, Сережа.

А если она и врет, мне-то какая разница?

— Я тоже соскучился, — шепнул Вилке в ответ и со спокойной душой пошел досыпать.