Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пётр, едва не подпрыгивавший от нетерпения, тихо застонал: «Пожалуйста, дальше! Я чувствую, Вы хотите сказать что-то особенное!»
– Да! Видите ли, господин Синица, такое положение вещей может – я подчёркиваю, может, а не должно – означать следующее. Земля вместе со строениями, находящимися на ней, завещана. Но наследник до сих пор не нашелся. А поскольку имеются земельные и другие налоги, и их надо платить, значит, оставлены и деньги на расходы. Иначе собственность продали бы в пользу казны, если никто не смог предъявить на неё законные права.
Пётр изменился в лице от волнения. Он впился глазами в архивариуса и ждал продолжения. Но тот молчал. Теперь Ренье сделал спокойную равнодушную мину и слегка забарабанил по столу пальцами. Тогда Анита сдвинула брови и вдруг наступила на ногу Синице под столом.
– Мсье Ренье, – начала она осторожно, – у Вас имеются, очевидно, свои профессиональные соображения и предположения. Потребуются новые юридические шаги, чтобы прояснить ситуацию. И новые средства. Мы это понимаем. Тут не будет затруднений.
Она вопросительно глянула на молодого человека. И сразу стало понятно, что стрела попала в цель.
– Видите ли, мадам Таубе, если я прав., – с видимым облегчением сказал тот, – я не хочу будить напрасных надежд, но Вы угадали. Есть соображения. Ничего пока не знаю наверняка. Может, я попал пальцем в небо. Но если ваша подопечная законная дочь барона… Скажите, а какие у вас самих аргументы за и против?
– Давайте сначала – против, – кивнула она. – Я начну. Эрна гораздо моложе, чем ребёнок, который мог появиться на свет сразу после свадьбы. Нам известно, что Киру потом ни разу не выпустили из страны. Эрна никому ни слова не говорила о том, что она, де, не дочь артиста Мухаммедшина. Я сама убеждена, насколько вообще это возможно, когда речь идёт о другом человеке, что она об истории своей матери Киры Паскевич понятия не имела. А я дочь – ближайшей подруги жены барона, той самой подруги, что была посвящена в тайну. И знаю Эрну всю жизнь.
– Это всё? – спросил Ренье.
– Да, пожалуй.
– Скажите, пожалуйста, Вы слышали про медальон?
– Нет, ни слова.
– А видели его?
– Нет, никогда.
– Следовательно, по крайней мере, о нём Эрна умолчала. А Ваша мама? Не было ли каких-то указаний…
– Да, мама намекала на таинственную любовную историю Киры. Она… Понимаете, если бы меня раньше спросили, знаю я что-то определённое? Я б с чистой совестью ответила – нет! И вместе с тем…
– Петь, ты, наверно, поймёшь, о чём я, – обратилась Анита к Синице.– Мои родители оба были члены партии, папа даже военный. Они никогда не говорили в открытую что-то антисоветское. Но во время торжественных речей и агиток, заклинаний или гневных обличений наших вождей проскальзывали такие еле уловимые интонации, иронический взгляд, а то движение бровей, и ты понимал, что они их всерьёз не принимают. Может это плохая аналогия, но… Когда я узнала про тайную свадьбу Киры. Когда возникло подозрение, что Эрна не такая, как все. Что с этой странной несчастной девочкой дело обстояло радикально иначе, чем со всеми нами… Так вот, сказать «я так и думала» не могу. Я страшно удивилась. Но в то же время я не удивилась совсем!
Ренье слушал Аниту очень внимательно. Когда она закончила, он сказал.
– Ваши слова косвенно подтверждают мои ощущения и надежды. Хоть, конечно всё это пока совершенно эфемерно.
– Что ж, «контра» мы сейчас выслушали. Осталось привести доводы «про».
Сказал Синица и опустил голову. Он почему-то смотрел влево и вниз, и во всё время своей короткой речи обращался к рядом стоящему стулу.
– Кто-то упорно и настойчиво портит жизнь близким родственником человека. Кого? Киры? Вернее, из-за Киры? Нет. Из-за Эрны Мухаммедшиной. Значит, что-то не в порядке именно с ней. Вспомните эти настойчивые вопросы её мужу Куприянову.
Мать назвала эту девочку Эрной. Мне возражают, что это можно сделать в память о своей любви. Верно! Но можно и просто в честь отца ребёнка Эрнста.
Молоденькая девушка уходит из дома. У неё с собой ничего нет. Нет имущества. Нет личных вещей. Нет ничего на память. Понятно, что о таком доме не хочется помнить. Его бы поскорей забыть. Но теперь мы знаем от её бывшего мужа, что одна единственная вещь оттуда у неё всё-таки сохранилась. Какая? Старинный медальон. Не забудьте, что Кира вовсе не была нежной матерью. Почему она его дала дочери?
Позже Эрне уже живётся лучше. У неё даже появляются украшения. Однажды она их все отдаёт подруге. Она высыпает драгоценности как леденцы, не глядя, в пакетик. Но одну единственную безделушку оставляет себе. Какую же? Ту, что их всех дороже? Может, самую красивую? Нет. Этот старинный медальон. И в нём оказывается имя барона! Я не верю в такие совпадения. Заметьте, что замкнутая бессребреница Эрна эту вещь берегла. Что она про неё знала?
И последнее. Да, по всей видимости, Кира никуда из Союза не выезжала. Но про барона ничего не известно. Что, если однажды приезжал он?
– Прекрасно! – мсье Ренье потёр руки. – Для меня убедительно, во всяком случае, эмоционально. Я сегодня же предприму определённые шаги. На это потребуется некоторое время. О переговорах с родственниками жены барона мы должны узнать послезавтра. Они обещали обдумать и сообщить, когда им удобно нас принять. Я бы хотел взглянуть на медальон. Пусть это не герб, но.
– Мне не пришло в голову взять его с собой. Но вот, пожалуйста, фотографии! – и Петр протянул Ренье несколько его снимком, сделанных с обеих сторон с разным увеличением.
– Спасибо. Я посмотрю и подумаю. А пока, чтобы скрасить ожидание, я хочу предложить вам экскурсию в бывшие владения барона. Старый дом – в семье его называли замком – это дом, где он сам родился. Мы ничего не знаем наверняка, но очень вероятно, что именно туда барон привёз свою молодую жену, как поступали обычно его предки.
Дом, красивый старинный особняк, стоял в глубине хорошо распланированного и ухоженного сада, несмотря на позднюю осень вовсе не наводящего грусть и мысли об увядании. Вечнозеленые пинии и туя, аккуратно подстриженный кустарник с алыми ягодами, разноцветные композиции из мхов и необработанного камня, а всего более журчащий прозрачный ключик, сбегающий с небольшого пригорка по гранитному желобу в мраморную чашу, – все это
