Семь дней в июне - Тиа Уильямс

– Очаровательно. Приведите пример.

Шейн задумался, прищурившись и поглаживая подбородок.

– Там есть чувак по имени Халил, который меня ненавидит. Без понятия почему.

– Даже не представляете?

– Честно говоря, я не могу вообразить, что когда-нибудь придется разговаривать с этим парнем. Он – человеческий эквивалент спама в электронной почте, – сказал он с отвращением. – Но я, наверное, что-то ему сделал. Кто знает? Раньше я был засранцем.

– Послушайте, я каждый день преодолеваю бурные воды Чеширской подготовительной школы, – сказала Одри. – Общение среди взрослых не может быть сложнее, чем в седьмом классе. Завести друзей несложно. Просто будьте активным слушателем. Если слушать достаточно внимательно, сможете понять, что человеку от вас нужно. И если дать ему то, что ему нужно, получите друга на всю жизнь.

Шейн не мог не усмехнуться над словами этой маленькой мудрой женщины.

– Ты ужасающе проницательна.

– Я знаю. – Одри усмехнулась, и ее ямочка заиграла на щеке, как у Евы. Со снисходительным вздохом она откинулась на подушки, устремив взгляд на заросший зеленью задний двор за террасой. – Это тяжело, если честно.

– Ты всех нас раскусила, да? Как будто ты готова поддерживать эмоционально всех приятелей на свете.

– Отличный слоган для психиатра.

– А есть ли у тебя приятель, который окажет эмоциональную поддержку тебе? Являются ли твои друзья такими же хорошими слушателями, как и ты?

Одри подумала о Парсли и чуть не расхохоталась.

– Нет. Я люблю своих подруг – не поймите меня неправильно. Но средняя школа – это так трагично. Общение по видеосвязи с мальчиками на ночевках, вейпинг на Балу губернаторов – это… глупо. Мои друзья глупые. Но я не глупая. Я уверена, что уже взрослая.

– Взрослая жизнь – это ложь, Одри. Мы все просто дети высокого роста.

– О, я в курсе. Я очень хочу сделать все правильно. Лучше, чем вы все.

Он посмотрел на Одри, невысокую девушку, оглядел ее с ног до головы и кивнул.

– Знаешь что? Я верю, что так и будет.

Шейн поднял свой стакан с минералкой, и Одри чокнулась с ним своим коктейлем Ширли Темпл. Они посидели еще минуту, наслаждаясь ароматным воздухом и мирным видом на задний двор с балкона Сиси. Если бы не два небольших, переплетенных между собой дерева магнолии, растущих на заднем дворе Сиси в бруклинских джунглях и дотянувшихся до самой террасы, можно было бы увидеть линию панорамы Манхэттена.

– Мама – моя эмоциональная поддержка, – призналась Одри. – Она – самое главное в моей жизни.

Шейн мягко улыбнулся.

– Родственные души.

Внезапно Одри повернулась всем телом, чтобы встретиться взглядом с Шейном.

– Вы с моей мамой не просто друзья, мистер Холл.

– Что? Но мы же…

– Пожалуйста, я не ребенок.

– Но ты же ребенок.

– Только с точки зрения прожитого времени. – Одри оскорбленно сложила руки на груди. – Вы ее не обидите?

– Не обижу!

Одри заглянула за угол, в направлении раздвижных дверей.

Шейн проследил за ее взглядом. Евы не было видно, значит, все чисто.

– Будьте с ней поласковее, – быстро и тихо сказала Одри. – Мама многое держит в себе, но я читаю ее мысли. Я знаю, что ей было страшно и одиноко. Она тяжело больна, но вы, наверное, сами знаете. Это барометрическое давление. Когда идет дождь или снег, или становится очень жарко или холодно слишком быстро, ей больно. Но алкоголь, стресс, громкие звуки и странные запахи тоже вызывают боль. Вы должны изучить ее триггеры. И, пожалуйста, будьте с ней терпеливы. Иногда ей приходится подолгу лежать. Вам может быть скучно, одиноко или даже тоскливо, но она не может не болеть. – Одри положила руку на плечо Шейна. – Мама чувствует вину за то, какая она есть. Сделайте так, чтобы она почувствовала себя счастливой.

Шейн кивнул, но промолчал. Слова рвались из него.

– Она не может накрасить губы, потому что ее руки сильно дрожат от боли, – рассказывала Одри. – Но она накрасила их сегодня. Для вас.

– Я все понял, – у Шейна получилось выговорить несколько слов, едва не скатившись в прерывистое кваканье. – Я понял.

– Вы плачете, мистер Холл?

– Нет, – сказал он, зажмурив глаза. Он не пролил ни слезинки с того утра в Вашингтоне тысячу июней назад. Он думал, что забыл, как это делается. – Нет, я не плачу. Я, к чертям, рыдаю.

– Ух, это я так влияю на людей. Но плакать – это нормально, – сказала она, протягивая ему коктейльную салфетку. – Дестигматизация мужской уязвимости – это первый шаг к восстановлению абсолютной разрухи, в которой натуралы оставили мир.

– Ужасно неуместно. Мне жаль. – С сильным выдохом Шейн провел рукой по лицу. Господи, эта девочка просто ниндзя общения. – Не волнуйся, я буду очень хорошо с ней обращаться.

– Пообещайте.

Теоретически он знал, что давать обещания детям – опасное занятие. Если не выполнишь обещание, разрушишь их систему безопасности. Но он все равно сделал это, потому что знал, что сдержит слово. Какой смысл в изнурительной работе по сохранению трезвости, если он не станет надежным? Шейн был суррогатным отцом/дядей/наставником для десятков ничейных детей, и он поклялся им всем, что будет на расстоянии звонка по видео, эсэмэс или даже во время полета. Что он и делал.

Это было нелегко. Постоянно дежурить по команде правонарушителей всей страны было чертовски напряженно. И отнимало много времени. Тай звонил ему каждый раз, когда набирал высокий балл в Roblox. Шейн понятия не имел, что такое Roblox, но если это позволяло Таю не попасть в комнату наказаний, то это было здорово. Шейн нес за него ответственность. Он дал клятву и поставил на карту все.

– Я обещаю, – решительно произнес он. – Хочешь правду? Я долго ждал, чтобы сделать твою маму счастливой. Пятнадцать лет показались мне тридцатью.

– Ну, вот глупо, почему вы не нашли ее раньше?

– Боялся.

– А сейчас?

– Все еще боюсь. Просто теперь мне все равно.

– У вас было много подружек?

– Несколько было, да. Но ни одной как твоя мама, – сказал он. – Оказывается, для меня это огромная проблема.

– Мистер Холл, я направляю вам официальное приглашение, – торжественно объявила Одри голосом, удивительно похожим на голос Сиси. – Завтра я сажусь на самолет в Папафорнию.

Он непонимающе смотрел на нее.

– Я лечу к отцу. В Калифорнию. В этот день мы с мамой всегда ходим на поздний завтрак в «Ладурэ». Хотите с нами? Это важное событие. Придется принарядиться.

Шейн слегка отпрянул в удивлении.

– Да? Но это же нечто особенное только для тебя и твоей мамы.

– Так и есть. Но теперь и для вас.

– Ты думаешь, я особенный? – Лицо Шейна стало горячим, по нему разлилось покалывающее тепло. Руки дрожали. Что, черт возьми, происходит?

«Это и есть то ощущение семьи», – подумал он. Полное принятие, принадлежность к людям. Связь, которая затмевает все. Шейн не испытывал этого с тех пор, как лишился приемных родителей, – так долго, что решил, что не заслуживает этого.

Поэтому и не ожидал, что когда-нибудь