Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

– Все так же в Чикаго? – спросил Ноам, вспомнивший «Бюллетень» тех ученых-атомщиков.

– Точно! – подтвердил Хасан, не заметив, что Ноам оперирует не современными сведениями, а относящимися к предыдущему веку. – Джеймс поступил в университет, который производит оценку рисков. Он работает с лучшими учеными и… сколько там нобелевских лауреатов? Пятнадцать?

– Восемнадцать.

– Мои поздравления, – пробормотал Ноам.

Джеймс снова перегнулся к нему через стол:

– Мы в одной минуте двадцати секундах от конца света.

Между тремя сотрапезниками установилось тяжелое молчание. Официантки расставляли закуски, множество плошек, чтобы гости могли поклевать из них табуле, бобы, фаттуш, хумус, бабагануш, долму, пряный картофельный салат. Когда подавальщицы ушли, Джеймс добавил:

– Мы еще никогда не были столь близки… Катастрофа произойдет через восемьдесят секунд.

Джеймс принялся перечислять причины для беспокойства. Если во все времена люди опасались физических явлений – падения гигантского метеорита, извержений вулкана, появления смертельного вируса, – то теперь мы страшимся вреда от человека. Не только потому, что к катаклизму приведет Третья мировая война с использованием атомного оружия, но и потому, что преступное или случайное лабораторное исследование может вызвать как опустошительную пандемию, так и информационную катастрофу и, следуя эффекту домино, крах банковских структур, систем безопасности. Необратимая, неконтролируемая перенаселенность планеты ведет к голоду, а глобальное потепление провоцирует разрушение.

– Человечество, несомненно, обречено на истребление. Мы переживаем небывалый период, поворотный момент Истории. Очень скоро мы вступим в Пост-Историю. Во всяком случае, некоторые из нас – те, кто все предусмотрел и подготовился. Остальные умрут.

– Некоторые – это сурвивалисты? – спросил Ноам.

– Мы с несколькими друзьями оборудуем убежище. Складируем там съестные припасы. Впрочем, это планы на ближайшее время. Чтобы лицом к лицу встретиться с постапокалиптическим существованием, нам потребуется снова, подобно нашим пращурам, научиться жить охотой и собирательством.

Хасан бросил на Ноама искрящийся насмешкой взгляд: его кузен так далеко перешел за грань экстравагантного, что Хасан решил обратить все в шутку, а не сетовать.

Но он буквально остолбенел от изумления, когда Ноам заявил:

– Можно мне присоединиться к вашему обществу? Взамен я предоставлю вам доисторические знания об огне, охоте на зверя, рыбной ловле, ткачестве, гончарном деле и питании охотника-собирателя.

Джеймс протянул Ноаму раскрытую ладонь:

– По рукам, товарищ!

* * *

Молодой сирийский шофер увез Ноама в лимузине с кондиционером на вершину Ливанского хребта. Потребовался час, чтобы покинуть дышащий угольной гарью Бейрут с его шумом, пробками и раскаленным асфальтом. Вырвавшись на свободу, автомобиль резво катился по дороге.

Ноам созерцал пейзаж и вспоминал. Он уже знал эту девственную землю в ее естественной наготе, с неиссякаемыми водопадами, дикой растительностью и фауной. Затем он видел, как постепенно редели составлявшие богатство Ливана огромные хвойные леса, которые шли на изготовление мебели. Теперь он повсюду замечал следы людей, превративших бесплодные каменистые горы в плодородную долину. Ливанцы веками собирали камни и булыжники, чтобы возводить опорные стены и создавать террасы, на которых извлеченный со дна ручьев гумус становился ровным и пригодным для возделывания. Отроги гор по сию пору были одеты этими каменными валиками, которые каскадами поднимаются к покрытым вечными снегами вершинам, хотя сегодня тутовые деревья, предназначенные для шелковичных червей, и виноградники встречаются реже, поскольку их сменили фруктовые сады и оливковые рощи. Низкие насыпи сложенных без связки сухих камней сменились вырытыми бульдозером и забетонированными широкими пологими уступами, которые выдерживают бесконечное движение механизмов или когти огородников. Между вековыми селениями торопливо плодятся загородные дома, тут и там граничащие с карьерами, из которых прежде брали строительный материал. Сельское хозяйство и хаотичная застройка очеловечили Природу, и та, покорившаяся, рационализированная, овеществленная, свелась к статьям, подчиненным скачкам рынка.

Водитель остановил машину, чтобы заправиться. Мечтая размять ноги, Ноам вышел из автомобиля. Летний зной цепкой рукой сдавил ему горло и заставил дышать с предосторожностями. Несмотря на затемненные стекла очков, Ноам принялся моргать, чтобы защитить глаза от этого раскаленного добела неба. В нескольких метрах от заправки находилась отделенная от нее сеткой с мелкой ячейкой площадка, на которой, издали переговариваясь, беспокойно суетились какие-то люди.

Ноам подошел поближе и разглядел внизу бетонные резервуары с входящими и выходящими из них трубами. Он догадался, что это система пресноводного рыбоводства, которую питает отведенный от своего природного русла соседний ручей. Здесь не царило свойственное подобным местам спокойствие. Работники большими сачками доставали из резервуаров форель и сваливали ее на землю. Рыба не трепыхалась. Ноам отметил, что она плавает брюхом кверху на поверхности резервуаров, уже мертвая. Бросив взгляд на струйку ручейка, он сразу понял, что произошло: слишком слабого напора стало недостаточно, чтобы ежедневно обновлять в садках воду, она нагрелась и сделалась непригодной для жизни форели, которая при температуре выше двадцати градусов погибает от недостатка кислорода.

Что они станут делать с этими тысячами трупов? Перемолотые и превращенные в муку, они наверняка станут кормом для форели… Испытывая смутное отвращение, Ноам вернулся к машине.

Ему вспомнилась одна сцена. Как-то в разгар лета они с Бараком ловили рыбу на берегах холодной, стремительной и полноводной речки. Вдали от бурного течения, из тихого места, с ленивой волной и стоячей водой, над которой роем кружились мушки, внезапно появился Барак. У него в руках с невероятной силой билась огромная щука с бледным брюхом и желтоватой спиной. Ударив рыбину головой о камень, Барак прикончил свою добычу, положил на землю и принялся с нежностью разглядывать ее заостренное рыло и красные жабры.

– Соображаешь, малыш Ноам? Это старик, силач и победитель: он справился со всеми ловушками, со всеми врагами, со всеми рыбаками. Его смог одолеть только я. Ты только глянь на его зубы! Своим противникам он не оставил и половины! Мы должны быть достойными его.

– Что ты хочешь сказать?

– Следует приготовить этого воина в соответствии с его доблестью, раздобыть лучшие травы, приправить нежными овощами, насладиться каждым его куском. Он того заслуживает.

Барак испытывал к только что убитой им рыбе подлинное почтение, а потому в этот и последующие вечера приложил все усилия, чтобы выразить свое отношение к добыче, и достиг высшей степени гастрономического совершенства.

Двигатель снова заработал.

Вот что было утрачено, подумал Ноам. Когда сурвивалист Джеймс сожалеет об исчезнувших неолитических познаниях, он заблуждается: на самом деле это мудрость сбилась с пути, та самая, что помещала человека в Природу как один из ее элементов. Барак считал себя сильнее побежденного зверя, но не выше его. Он почитал зверя, на которого охотился. По-братски он никогда не запер бы дикое существо в клетку скотоводства, он отказался бы есть пленника, пущенного в