Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама взвыла от ужаса. Нура отвернулась.
Мой поверженный отец лежал на земле. Под ним медленно натекала бурая лужа, подергиваясь пыльным налетом.
Толпа бурно приветствовала Барака.
А тот смотрел на них исподлобья. Он считал, что эта сцена – не повод для ликования. Но он сдержал свое недовольство и жестом потребовал тишины.
– Власть, которую я только что завоевал, я передаю моему племяннику Ноаму. Он распорядится ею с толком.
И указал на меня.
Толпа восторженно зашумела. К Озеру понеслись радостные возгласы, аплодисменты и топот.
Мы с Бараком оба были в замешательстве. Как? Для чего все это? Для них? Этих пустобрехов? Наши страдания, наши раны и смерть Панноама ради дураков, которые то и дело вопят то от страха, то от веселья, – вопят, и ничего больше?
Я приблизился к отцу, встал на колени и склонился над ним. Он еще дышал. Я повернул его истерзанное лицо к себе. Когда он меня узнал, в его глазах вспыхнула радость.
– Ноам…
– Отец…
– Я ее не тронул, сохранил для тебя…
По его гримасе, которую он силился обратить в улыбку, я понял, что он поверяет мне секрет, которым гордится.
– Отец, о чем ты?
На его лицо спустилась тень. Глаза стали меркнуть, и губы еле слышно прошептали:
– Нура… невинна…
И жизнь покинула его.
* * *
Я пристально смотрел на Озеро. Нура была рядом.
Ничего особенного, какая-то лодочка, какие-то утки. Дневная жара убила звуки. Все застыло.
После окончания боя Нура пыталась меня разговорить, но я отмалчивался. Последние слова отца меня потрясли. «Нура… невинна…» Покидая этот мир, он открыл мне, что сберег Нуру для меня; благодаря ему она не досталась и другим мужчинам, этим хищникам, чтобы предстать чистой в день нашей свадьбы – вот его последний дар, приношение отца сыну.
Меня мучило подозрение: я смогу вынести кончину Панноама, лишь если буду его ненавидеть. Если же я допущу мысль, что он был моим защитником, добрым и заботливым отцом, я рискую сломаться.
Так кем же он был? Чудовищем или героем?
Жара чуть спала, было почти приятно. Забравшись в тростники, я ощущал сопричастность огромному беспокойному миру. Озеро, с виду недвижное, бурлило скрытой энергией, кишело всем, что его питало, этими потоками, ручьями и реками: они, просачиваясь сквозь густые леса, спешили его насытить.
Тибор прибежал к нам; он был страшно взволнован.
– Барак в беспамятстве. Он истекает по́том, и его трясет.
Я очнулся от круговерти мыслей.
– Невозможно: у него лишь царапина.
Нура высказала разумное предположение:
– Он страдает оттого, что убил своего брата. Может, и чувство вины? Нет человека чувствительней, чем Барак.
Тибор в нерешительности подвигал из стороны в сторону своей костистой челюстью:
– Боюсь, что, скорее, это…
– Что?
– Нет, это слишком страшно…
Он замолчал, подавленно упершись взором под ноги. Я чувствовал, что он знает правду, но не решается нам ее открыть.
– Тибор, говори! – крикнул я. – Мы готовы услышать все, что ты скажешь.
Он вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза:
– Где сейчас меч Панноама?
– Я подобрал его и отнес к нему в дом. Думаю завтра захоронить вместе с его телом. Он упокоится вместе с хозяином.
– Я хочу сначала на него взглянуть.
Мы отправились в родительский дом. Тибор обошел мертвое тело, даже не глянув на него, поднял меч, прихватив его тряпкой, внимательно осмотрел его, обнюхал, прошелся по лезвию каким-то раствором. И воскликнул:
– Так я и думал: он смазал лезвие ядом!
– Что?
– Панноам знал, что проиграет бой. Но заручился тем, что и брат не выживет!
Я прислонился к стене, чтобы оправиться от нового удара. Барак умирает? Отец – законченный мерзавец и убийца?
Я получил разъяснение его последних слов: «Нура… невинна…» – это был еще один яд, и предназначен он был мне.
Нура и Тибор пришли ко мне в дом, где Мама в панике хлопотала около Барака; он бредил, и его лихорадило.
Я в отчаянии опять понуро приплелся у Озеру и сел на высоком берегу.
Значит, я остаюсь один, без старшего товарища, во главе деревни. Это конец нашего мира.
В тот миг я еще не знал, до какой степени я прав…
Спускались мягкие душистые сумерки. Медовый свет золотил горизонт, а с другой стороны небо зеленело и проступали первые звезды. Даже птичий щебет не нарушал безмятежности. Покой, сходивший с небесных высот, ложился покровом на все сущее. Лес темнел, и с каждым мгновением берега приближались.
Я должен был запечатлеть в памяти каждый образ, каждый звук, каждый запах. Это величественное Озеро, которое мы боготворили, которому мы молились и посвящали бесчисленные приношения, это Озеро, казавшееся нам высшим Божеством, высшей силой, началом и конечной целью нашего мироздания, должно было вот-вот исчезнуть. Плескаться под палящими лучами солнца ему оставалось лишь несколько дней.
Я видел его в последний раз.
Очень скоро оно будет поглощено вместе со всем своим окружением.
Людям, животным и растениям суждено в адских мучениях погибнуть. И лишь немногим удастся этого избежать…
И необязательно лучшим.
Думая о Панноаме и о Бараке, я полагал, что это конец нашего мира. В тот миг я еще не знал, что мне предстоит столкнуться с концом света…
Интермеццо
– Поужинаем вместе. Я тебя приглашаю.
Ноам попятился перед улыбающимся разодетым сорокалетним собеседником.
Сблизиться с ним? Еще чего.
Симпатия, зарождавшаяся в нем, стоило ему познакомиться с человеком, всякий раз получала предупреждение, которое толкало его образумиться: «Не привязывайся, ты заставишь его страдать, а потом сам будешь терзаться». Для Ноама чистосердечие всегда было под запретом. Он не мог ни раскрыть свою личность, ни поделиться воспоминаниями и уж тем более признаться в своей особенности: собеседник либо не принял бы этих откровений, заподозрив его в безумии, либо поверил бы, а после периода очарования начал бы испытывать зависть, возмущение или досаду; так что дружба непременно потерпела бы крах. Женщины? Ноам вздохнул. Если мужчин он изучил вдоль и поперек, женщины были для него темным лесом. Он никогда не понимал, как они отреагируют на него. Да и ему самому было непонятно, как он на них реагирует…
– По-моему, «Тритон» подойдет. Ты рыбу любишь?
Осторожно, ловушка: дать утвердительный ответ на этот гастрономический вопрос означает принять приглашение и завязать начатки отношений.
– Превосходно! – бросил он.
Зачастую лучший способ выйти из затруднительного положения заключается в его приятии. Находчивость или малодушие? Не важно.
Новоиспеченные приятели покинули бар в квартале
