В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен

- Так куда уж сильнее-то? И работать больше сил никаких нет, и так от звонка до звонка. Мне бы, наоборот, выходных побольше. А то вечером только и остается с утра, чтобы кружку другую пивчанского загнать, а с утра весь разбитый встаешь, а тут жена еще, холера этакая...

Ярин презрительно посмотрел на продолжающего говорить Ласыма. Интересно, каково это - не думать? Вдруг он заметил, что сидящий рядом Тарп согласно кивает.

- Ну ты сам-то подумай, - обратился Ярин к нему, - ну станут все работать вдвое меньше, а получать - вдвое больше. Разве хорошо это?

- Конечно, хорошо! - обрадовался Тарп.

- Но товара-то меньше станет! А денег больше. Значит либо цены повысятся, либо в магазинах ничего не будет.

- Че-то ты усложняешь все, - поморщился Тарп, - как это - цены повысятся? Они ж прямо на товарах написаны! Как они могут измениться?

- Так я ж и говорю - или повысятся, или... - но Тарп уже не слушал, и, дождавшись, пока Ласым закончит свою сбивчивую речь, разразился аплодисментами. Ярин уныло вздохнул. Судя по довольной улыбке Тарпа, не думать было не так уж и плохо. Хотя, это несправедливо. Тарп соображал, когда не ленился. Гораздо хуже были те, кто не думал вовсе, и подменял рассуждения желаниями, как Ласым.

- Вот ты тут отдыхать хочешь, а Альянс в это время уже к границам подбирается. Думаешь, это шуточки все, в Саракене? Это Альянс через Халаладжи к нашим границам подбирается. Сегодня - Саракен, завтра - Орджаб, а там и до Джирбина очередь дойдет. А тебе лишь бы бездельничать. Мы тогда не только братским народам, мы и себе-то помочь не сможем! Может быть, будут еще предложения?

В зале поднялся гвалт, люди выкрикивали с места разные идеи, но все они в основном сводились к увеличению зарплат и отпуска. С другими предложениями было туго. Ярин тем самым снова вспомнил о своей идее, той самой, которую высказал мастеру Елсею, когда они вышли от отца Герсиния. Конечно, мастер ее не оценил, но он вообще человек косный. Парень взглянул на Томаша, который водил взором по собравшимся с какой-то тоскливой надеждой. Конечно, Томаш - церковник, но... Разве это непременно должно значить, что мы не можем стать союзниками? В конце концов, отец Герсиний помог мне. Поразмыслив так, Ярин поднял руку:

- У меня есть идея!

Ропот затих.

- Я предлагал ее мастеру Елсею, но... - Ярин подумал, и закончил фразу совершенно не так, как собирался, - мастер был очень занят, а у меня не получилось объяснить все как следует.

- Мы тебя внимательно выслушаем. Выходи, выходи... - горячо сказал Томаш, которому явно захотелось преуспеть там, где не справился мастер Елсей.

Томаш уселся рядом с писарем собора, уступив парню трибуну. Ярин почувствовал, будто у него в горле встал ком. Он оглянулся вокруг и волнение усилилось: его нагонял и наполненный людьми зал, внезапно показавшийся особенно огромным, и строго взирающие со стен портреты отца Латаля и императоров Тарешьяка и Галыка, и таинственно поблескивающий знак Сломанного Глаголя, и даже зеленое сукно перед ним со стоящими на нем графином с водой и граненым стаканом. Мысли будто вылетели из его головы, а вместо них с губ рвались речи о выполнении плана, братских народах и священном долге. Ярин прокашлялся, и сосредоточился на цели своего выступления. Посудомоечный шкаф. Он вспомнил часы, проведенные в раздумьях, бесчисленные неудачные попытки, призрачный голос, едва слышно нашептывающий ему заклинания, вырвавшийся из-под земли гейзер во сне, ощущение победы... Все стало на места. Морок рассеялся, и парень заговорил - пусть и не так уверенно, как бы ему хотелось:

- Все просто, на самом деле. Вот смотрите, мы подвели Церковь потому, что не смогли собрать шкафы. Поленились, не довели дело до конца, не справились, - Ярин сказал "мы" не случайно: пожалуй, часть ответственности лежала и на нем. Не нужно было ему уходить в отпуск.

- Почему так получилось? Ведь мы относимся так к любой работе. Что-то всегда остается недоделанным, недокрученным - почему? Мы работаем нехотя, через силу. Но ведь здесь, в цеху, мы проводим половину жизни. Неужели было бы не лучше, если бы это время проходило для нас с радостью, с удовольствием от занятия любимым делом?

Краешком глаза Ярин взглянул на Томаша и заметил, что настоятель довольно кивает: он и сам любил поговорить о любви к труду. Обрадованный поддержкой, Ярин продолжил.

- Почему же так получается? Потому что все, что мы делаем - мы делаем по приказу. Все это мы делаем для кого-то другого. Я предлагаю начать делать для себя.

В зале послышался ропот, и Ярин заторопился:

- Почему бы не попробовать? Для этого не много ведь нужно. Собраться впятером, вдесятером, скинуться - можно будет купить материалы. Купим, соберем первую партию шкафов, продадим - хватит и на зарплату, и на материалы для следующей партии, - Ярин говорил все быстрее и быстрее. Как же все было просто! - Я прикидывал уже и так и так - не меньше пятисот золотых в месяц на человека должно получаться.

Шепотки в зале на мгновение стихли - людям потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное - и вновь возобновились с новой силой. Пятьсот золотых - о да, это их зацепило. Большие деньги, вдвое больше, чем можно было получить в цеху, и за то же самое! И это был далеко не предел: Ярин, сделав вычисления в первый раз, сам удивился и перепроверил дважды, но заработок и впрямь оказывался в два-три раза выше, чем в цеху, без всяких переработок. Просто следовало пить поменьше чаю и тем более самогона, делать сразу хорошо, а не переделывать по десять раз - вот и все. Ничего такого, с чем бы не справились, скажем, Тарп или Вадай.

Из средних рядов потянулась рука - это Пахом, старший плотник, решил задать Ярину вопрос.

- Я вот все-таки уточнить хочу... Для общественности, так сказать. Это что же получается, мы будем все получать по пятьсот золотых?

- Не получать, а зарабатывать, - поправил Ярин, - может, и больше пятисот золотых.

- Зарабатывать, получать... неважно, - сбился Пахом, - вот все-таки, как так? Все взяли и начали получать?

- Нет, не все, - ответил парень, - те, кто будут работать над посудомоечными шкафами.

- Ага, работать, гм... А что же остальные? Они сколько будут получать?

- Столько же, сколько и сейчас, - ответил Ярин, чувствуя себя сбитым с толку этими вопросами.

- То есть что же получается, одним, значит, повышения, а другим - как обычно? А если я, к примеру, не согласен?

- Не согласны - так не участвуйте, - коротко ответил Ярин.

- Так может, я не хочу, чтобы кто-то в этом участвовал? У меня вот сборщики работают, ты их к себе длинным золотым сманиваешь... А кто у меня работать будет, ась? Мне это, может, не нравится? Может, я не разрешаю?

- Ну вы же не можете принудить людей работать у вас, если они хотят в другое место, - сказал Ярин, - Нам и не нужно ваше согласие, только желание тех, кому это интересно.

- То есть как это, никому не нужно мое согласие? Я человек пожилой, жизнь повидал, уважаемый - а у меня и согласия никто не спрашивает? Получается, все, Пахом сын Ирьев, пожил и списали меня? Я все ж таки старший плотник... А ну как все перебегут к тебе, кто ж под моим началом останется? Кто доски строгать будет, ась? С чего это я должен разрешать?

- Разве ж это дело? Мы работаем, и вы работаете, с чего это вы будете получать больше? Где ж тут справедливость, где равенство? - поднялся и Ласым.

- Не дадим разрушать производство! - вдруг истошно завопила баба в переднем ряду, счетоводка, которая за всю свою жизнь не произвела ничего, кроме гор макулатуры, - разбегутся, цех закроют, а я тут тридцать лет проработала, для меня цех все равно что дом родной!

- Да он шпион! Посмотрите на него! Саботажник! Появился неизвестно откуда и давай все вокруг разрушать. Сначала машины какие-то выдумал, через них нас перед церковью опозорил, а сейчас и вовсе жизни лишить хочет!

- Бесовщина! Кто ж в здравом уме такое говорить будет?! Это все бесы! Знаете, как бывает? Человек по ночам бесовские голоса слушает, а они ему нашептывают разное!

- Тишина! Тишина! Братья, сестры, да успокойтесь вы! - застучал кулаком по столу Томаш.

Понемногу, гомон в зале сошел на нет.

- Что ты такое говоришь? - обратился Томаш к парню.

- Но вы же сами сказали, посидим, подумаем, как можно решить проблему, - ответил Ярин.

- Подумаем! И ты нашел выход из положения в ереси?

- Ереси? Почему? Это же выглядит таким логичным, разве нет? Если вы хотите, чтобы посудомоечные шкафы делали на совесть, нужно поощрять людей за эту работу...

- Может, и логично, может, и разумно - но ересь всегда именно такой и кажется! Бесы не дремлют, и уж они-то умеют одурачить разумными доводами человека, чье сердце закрыто для веры. Или ты забыл притчу о Каркальщице?

Ярин заморгал. Что еще за Каркальщица?

- И чему только нынче детей в школах учат, - всплеснул руками Томаш, - что ж, эта притча будет сейчас весьма уместна и поучительна. Во времена отца Латаля, да взвеется его имя над всем Сегаем, жила женщина, имя которой никто уже не помнит, ибо народ прозвал ее Каркальщицей. "Мы, чародеи, произошли от самих дженов", - вещала она, будто не понимая, что тем самым сознается в родстве с бесовскими силами, - "разве мы ровня остальным? Что за вздор! Мы подчинили своей воле железо и пар, мы создали паровозы и пароходы, мы построили все, что есть на Сегае - так разве оно не наше? Разве мы должны, наравне со всеми, служить Церкви? А если так, если все будут жить одинаково, то какой резон учить заклинания, творить, изобретать? Предрекаю я - если Церковь победит, то исчезнут чародеи, остановятся поезда, начнется голод, и над городами Империи встанет мгла." Разумно и складно говорила Каркальщица - или, вернее, это бесы говорили ее устами. Но им не удалось смутить простой народ, этих чистых людей, искренних в своей вере. Народ явился к ее дому и потребовал убираться с имперской земли. Каркальщица отказалась, и тогда трудящиеся судили ее прямо на месте товарищеским судом, приговорил к смерти через разрывание на кусочки и тут же привел приговор в исполнение.