Катализ - Ант Скаландис

— Лучше ей отдайся, — успел шепнуть Женька.

— Шейла Петрикссон, председатель партии зеленых, — небрежно сообщила блондинка.

— То есть как? — не понял Станский. — А Кротов?

— Кротов – самозванец.

— Я так и думал! — воскликнул Женька.

— Так, так, так, — проговорил Черный, — что-то начинает проясняться. Может быть Вы присядете, Шейла. Или Вы куда-то торопились?

— Торопилась, — сказала Шейла. — К вам.

И она опустилась в кресло, скрестив свои роскошные с золотистым загаром ноги, а руки закинув за голову.

Женька был в восторге от столь миловидного председателя уже ненавистной ему партии. Черный рассеянно улыбался, поглощенный какими-то своими догадками. И только Станский был загадочно мрачен и насторожен.

— Шейлочка, — заговорил Черный, — Ваш самозванец не объяснил нам, как пользоваться здешней системой снабжения. А было бы недурно выпить чего-нибудь. Вы нам не поможете?

— Пожалуйста, — она встала и подошла все к тому же пульту, — Вам чего именно?

Черный слегка растерялся:

— Н-ну, на Ваш вкус.

— А я не пью, — улыбнулась Шейла.

Черный растерялся вконец, и на помощь пришел Женька:

— Джин с тоником, если можно.

— Сейчас не говорят «если можно», — поправила Шейла, — в нашем мире можно все.

— А почему Вы не пьете? — как-то агрессивно поинтересовался Станский.

— Жизнь коротка, а дел в ней очень много, — ответила Шейла, и это прозвучало без фальши.

— Вот уж действительно, — философски заметил Женька, — чем больше человек имеет, тем более скупым становится. Неужели сто лет в молодом теле – это так мало?

— А я не вакцинирована, — Шейла не хвасталась. Шейла просто сообщала об этом, и все трое сразу поняли, кто здесь настоящий председатель зеленых.

— Простите за нескромный вопрос, — Черному было неловко, — то есть в наше время такой вопрос считался нескромным по отношению к женщине, я не знаю, как сейчас… Так вот, простите, Шейла, сколько Вам лет?

— Тридцать шесть. Шесть лет добровольного отказа, — добавила она, опережая их мысли. — Вы спрашивайте, ребята. Нескромных вопросов не бывает. Бывают вопросы умные и глупые. Старайтесь задавать умные, но я и на глупые не обижусь.

— Вы знаете о том, что Брусилов в Норде? — спросил Черный.

— Да, я потому и спешила.

— Зачем он приехал?

— Видимо, хочет остановить Кротова. Старик Игнатий еще в молодости поклялся совершить нечто, сопоставимое по масштабам с Великим Катаклизмом. До сих пор ему это не удавалось. А теперь жить осталось не больше двух недель, и многие ждут от него страшных шагов. Трудно сказать, каких именно. По-моему готовится некая гекатомба.

— И он способен на это? У него есть возможности?

— К сожалению, да.

— Ребята, нам везет, — резюмировал Черный. — Уснув накануне ядерной катастрофы – проснуться перед самой гекатомбой Кротова!

— Так что же делать? — спросил Женька в панике.

Он ощутил страх за Крошку Ли, за себя, за ребят, за весь мир, и надеялся теперь, что Шейла развеет этот страх – ведь она так уверенно держится!

И Шейла сказала, улыбнувшись:

— Самый умный вопрос. Мы знаем, что делать. Я говорю как член Всемирного Совета. Но об этом позже; поговорим о том, что делать вам. Прежде всего следует узнать, кто есть кто в этом мире и сделать выбор, с кем вы-только тогда от вас будет польза. Пока же вы способны лишь благородно, но бесцельно гибнуть. Я соболезную вам по поводу смерти вашего друга Цанева. Преждевременная смерть – это всегда трагедия. Давайте не будем повторять ошибок. Итак. Я знаю, что вы читали, и догадываюсь, чем пичкал вас старик. Теперь послушайте меня.

— С удовольствием, — ядовито произнес Станский, молчавший все это время, — но что-то вас становится слишком много. Может быть, вы все как один врете?! А Любомир меж тем мертв. Ему уже не помочь ни вашими соболезнованиями, ни всеми вашими чудесами – ничем! Его убил этот ваш «новый прекрасный мир», ваш мир юных оранжевых идиотов и старой зеленой сволочи. И теперь я не верю вам. Ни одному слову не верю! Учтите.

— Спокойно, Эдуард. Вы же еще ничего, ничегошеньки не поняли! Так может быть, все-таки выслушаете меня?

— Да! — почти рявкнул Станский. — Только, пожалуйста, попроще и поближе к жизни. Я уже сыт по горло высоким штилем – этими вашими проповедями, агитками и катехизисами!

«И с чего он так завелся?»— недоумевал Женька.

А Черный громко сообщил:

— Джин был очень хорош.

4

Сын простых можайских рабочих, член партии большевиков с шестнадцатого года Иван Кротов в середине двадцатых в Москве совершенно фантастическим образом женился на дочери немецкого еврея Бруно Шамиса, фирме которого Советская Россия предоставила в то время концессию. Эльза Шамис приняла советское подданство, и у молодых супругов родился сын Рудольф. А десятилетие спустя эта романтическая женитьба едва не вышла Ивану боком. Начальство стало намекать ему, что жена буржуазного происхождения, да еще родом из Германии, плохо совместима с работой в партийных органах. И в какой-то момент Иван был вынужден сделать выбор. Он не только развелся и публично отрекся от жены и всех ее родственников – «немецких шпионов», но еще и собственноручно написал донос на брата Эльзы Генриха, тоже осевшего в России (Иван с ним не ладил). После этого Кротов был направлен партией на ответственную работу в органы внутренних дел. А вскоре арестовали Эльзу. Шел 1938 год. Девятилетнего Рудика, по счастью, не оказалось в этот момент в Москве. Он жил в деревне под Смоленском у родителей жены Генриха. Умудренные жизнью старики, прослышав об аресте своего зятя и матери мальчика, догадались оставить Рудика у себя, а не возвращать в столицу к НКВД-ешнику-отцу, очевидно, не жаждавшему встречи с полубуржуйским сыном.

Началась война. Иван Кротов прошел ее всю, воюя исключительно на внутреннем фронте. Дослужился в НКВД до полковника, начальника отдела. славился своей жестокостью на допросах, строгостью к подчиненным и гибкостью в отношениях с руководством. В начале пятидесятых активно участвовал в процессах по делам космополитов, а к ХХ съезду благополучно вышел в отставку.

Сын же Кротова Рудольф Шамис, демонстративно взявший фамилию матери, замученной в подвалах Лубянки, попал во время войны к партизанам, затем – в плен. Из плена бежал, оказался в Австрии, потом в Югославии, где участвовал в Сопротивлении, и снова в Австрии, Вену он освобождал вместе с советскими войсками. Даже хотел было вернуться с ними в Россию, но поговорил с особистом полка, лично знавшим отца, и раз и навсегда передумал. Он не считал Россию своей Родиной, хоть и появился на свет в Москве. И Германию тоже Родиной не считал. Остался в Австрии, вступил там в компартию, стал журналистом и сотрудничал в газетах разных стран. позднее издал даже несколько книг. Но прославился одной, главной – «Черная тень красного знамени» – о страшных процессах тридцатых-пятидесятых годов в СССР, материалы для которой в значительной части собирал на месте действия. Каким-то образом он сумел многое вытянуть из отца, встретившись с ним в Москве в годы «оттепели».

Вообще антифашистский, антитоталитарный настрой был главным в публицистике Рудольфа Шамиса-Кротова, известного в мире прессы, как Руди Шам, и следующей его книгой должно было стать обширное исследование современного неофашизма, его сущности, его форм, его корней. Сопоставления, которые делал Руди Шам, аналогии, которые он проводил между социальными процессами в СССР и США, на Кубе и в ЮАР, в Израиле и странах ислама, пугали многих издателей. А в книге были имена и факты, точные даты и статистика… Словом, в 1966 году Руди Шам погиб в Нью-Йорке при невыясненных обстоятельствах. поговаривали о самоубийстве, поговаривали и о мести, но дело закрыли, и связываться с ним никто не хотел. Никто, кроме второй жены Руди Шама – американской журналистки Линды Маккол. Она попыталась выяснить правду, но в злосчастном 68-ом разбилась насмерть в автокатастрофе при обстоятельствах, в общем не позволявших однозначно предполагать убийство. Сиротами остались двое детей – Реббека и Александр. Реббека сделалась певицей, танцовщицей и звездой стриптиза, выступала в Нью-Йорке и в возрасте тридцати шести лет умерла от наркотиков. Александр же, использовав сбережения отца и его славу, уехал в Европу. И там, в Германии, взял себе фамилию Кротов. Не потому, что советский коммунист-дед был ему симпатичнее австрийского коммуниста-отца – вовсе нет (если отца он иронично называл дон-кихотом, то деда величал не иначе, как подонком и плесенью) и не потому, что считал себя русским (ведь русским он был уже лишь на четверть) — просто нравилась ему фамилия Кротов, а то, что звучала она на Западе одиозно, так это даже импонировало ему – так он демонстрировал свое презрение к условностям. Семнадцати лет Александр вступил в партию зеленых. Ему нравилось быть против войны, ему нравилось быть против уничтожения природы, ему нравилось быть против красных и против коричневых, против правых и против левых, против всех. И он сразу стал одним из самых активных деятелей партии. по молодости лет дискуссиям и выступлениям с трибуны он предпочитал массовые демонстрации и экстремистские выходки. Несколько сезонов подряд Алекс Кротов возглавлял группу защиты китов, и не один раз сам, лично бросался под гарпун, пытаясь остановить китобоев Норвегии, США и Советского Союза. Однажды ему даже срезало линем кончик носа, и Кротов гордился своим уродством, как боевой наградой. Потом Алекс остепенился, стал серьезнее, занялся политикой и даже сделался членом бундестага от партии зеленых. Но тут и грянул Великий Катаклизм.