Восстание в крепости - Гылман Илькин

Мустафа усмехнулся.

— Руки боится замарать. Маленький — а начальник! Они только приказывать умеют.

— А почему он все время ворчит? Или недоволен, что вы помогаете нам?

Мустафа, продолжая посмеиваться, махнул рукой.

— Пусть ворчит. Нам-то что?

— Что же он говорит такое? Наверное, пугает вас?

— Грозится. Как придем в крепость, говорит, все расскажу офицеру, пусть узнает, как вы бросили учение и начали помогать старику.

— А вас не накажут?

— Ничего!.. Ефрейтор один, а нас много!

— Вы всегда так стоите друг за друга?

— А как же? — В голосе Мустафы прозвучала гордость. — Если бы мы не были дружны и не стояли друг за друга горой, нас бы давно переклевали по одному. А так это трудно. Кричат, бранятся, гневаются — да толку мало!

Не прошло и часа, как овес на делянке Вейсала-киши и женщины был сжат, хотя серпов у солдат не было и им приходилось орудовать голыми руками.

Чем старик мог отблагодарить услужливых солдат? Разве только родниковой водой, которая еще оставалась на дне кувшина. Но ведь солдат много, несколькими глотками жажду не утолишь.

Попрощавшись с Вейсалом-киши, солдаты вышли на дорогу. Один из них крикнул:

— Эй, ефрейтор, проснись! Или сон интересный приснился?

Открыв глаза и увидев, что солдаты шагают к городу без него, ефрейтор бросился догонять их.

— Проклятое время! — пробормотал Вейсал-киши. — . Двадцать хороших ребят, добрых сердец, вынуждены подчиняться одному дураку! До каких пор так будет на свете? Сколько я ни живу — порядок все один: хорошим людям живется худо.

Глава четырнадцатая

Улухан пришел в Закаталы перед рассветом, когда сон горожан особенно сладок. В это время даже самые бдительные городовые не могут устоять перед натиском дремы и уходят домой поспать часок-другой.

В трех километрах от города, у деревни Мухаг, его встретили Бахрам и рабочий табачной фабрики Гарай, у которого, как было решено, Улухан должен был остановиться. Жить в родительском доме было опасно.

Никто не мог предположить, что в доме Гарая Улухана увидит жена Казаряна. Когда это случилось, было решено перевести Улухана в другую часть города. Теперь стало особенно опасно появляться в родном доме.

Бахрам считал, что брат все-таки может на минутку забежать к матери, однако Гарай возражал:

— Если Шушаник узнала Улухана, дело плохо. Могут устроить засаду. Ты же знаешь эту женщину. Она ведь обязательно расскажет всем. А если узнает ее муж…

Улухан согласился с Гараем. Он решил в один день закончить все свои дела и вернуться в Баку. С представителем революционных матросов он должен был встретиться днем. Бахраму предстояло выполнить роль связного.

В полдень, когда большинство жителей Закатал отсиживалось дома, дожидаясь вечерней прохлады, Гарай задворками провел Улухана к дому своей сестры, куда городовые едва ли могли нагрянуть.

Айрапет Хачатурянц еще не ушел от Тайтса, а Улухан уже встретился с Бондарчуком и некоторыми другими товарищами. Встреча продолжалась недолго.

Когда все ушли, Улухану осталось одно — ждать наступления ночи.

Б сумерки пришел Гарай и рассказал ему, что городовые только что нагрянули в дом Бахрама, разыскивая Улухана.

Сам Бахрам был дома. Старая Айше, узнав, что городовые ищут ее сына Улухана, горько заплакала.

— Где он, мой сыночек?… Если найдете, приведите его ко мне. Хочу еще раз перед смертью увидеть родное дитя.

Когда Улухану рассказали об этом, он помрачнел.

— Бедная мать!.. — тихо сказал он.

Гарай посоветовал ему не уходить этой ночью.

— Трудно будет выбраться из города. Всюду шныряют городовые, ищут тебя. Они прямо обнаглели: каждого останавливают. Лучше выждать, пока все успокоится. Здесь ведь тебя никто не найдет.

Улухан подумал.

— Нет, надо уходить! Вот мать не повидал, жалко… Да и с братом надо бы еще поговорить. Да сейчас с ним не встретишься — по пятам ходят.

— Ну гляди… Только тогда уходить надо не по Нухинской дороге, а по шоссе, что ведет к Тифлису.

— Так и сделаю. Спасибо за совет. Будем ждать полуночи.

Шли часы. На улице смолкли шаги, затихли голоса прохожих.

В тот момент, когда Улухан и его товарищи ждали наступления полуночи, кто-то тихонько постучал в ворота Вейсала-киши.

Ночным гостем оказался Гачаг Мухаммед.

Под мышкой у Мухаммеда был сверток. Поздоровавшись с хозяевами дома, он прошел в дальний угол комнаты, чтобы быть подальше от окна.

Тотчас же фитиль керосиновой лампы, висевшей у окна, был прикручен. Хозяйка то и дело выходила во двор, прислушивалась, все ли тихо, и опять возвращалась в дом.

Обычно Вейсал-киши первым начинал разговор с гостем, справлялся о здоровье, расспрашивал о делах, но на этот раз он говорил мало и казался угрюмым. На вопросы отвечал коротко, сдержанно.

Мухаммед не мог не заметить этого.

— Ты сегодня какой-то странный, Вейсал-киши. Не случилось ли чего?

Вейсал-киши, продолжая хмуриться, пожал плечами и, не поднимая глаз на гостя, пробормотал едва слышно:

— Да нет, ничего.

— Может, люди пристава обижают вас из-за меня? Может, им стало известно, что я бываю в твоем доме? В жизни не все просто. Отвечай, не таись.

— У меня нет никаких дел с приставом.

Мухаммед облегченно вздохнул. Выходит, угрюмость старика не была вызвана его приходом.

— Тогда отчего ты такой мрачный?

Мухаммед бросил взгляд на старушку, которая в этот момент вошла в комнату; лицо ее тоже было угрюмо. Он понял: муж и жена чем-то встревожены.

— Не таись от меня, Вейсал-киши, прошу тебя, — сказал Мухаммед. — Может, ты не хочешь, чтобы я бывал у тебя? Скажи — я уйду. Но прежде объясни толком, что случилось.

Вейсал-киши поднял на него грустные глаза.

"Надо ему все сказать, — решил старик. — Пусть знает, что людям известно про его дела. Может, совесть заговорит в нем и он откажется от грабежей. Но как сказать ему? Ведь я и сам не знаю, правда ли это".

Мухаммед чувствовал: старик опасается говорить с ним откровенно.

— Прошу тебя, Вейсал-киши, скажи, что у тебя на сердце, не скрывай от меня!

Старик глубоко вздохнул.

— Я хочу рассказать тебе не о том, что у меня на сердце, а о том, что на сердце у народа.

— У народа? — удивленно переспросил Мухаммед. — Что же говорит народ? Я знаю, люди думают, что, если я убью пристава, жизнь изменится, станет лучше. Но пойми, если я прикончу его, на его место сядет другой!

Вейсал-киши покачал головой.

— Нет, люди хотят не этого.

— Чего же?

Старик пристально посмотрел Мухаммеду в глаза.

— Перестань грабить.

Мухаммед застыл в изумлении. Уж не ослышался ли он?

— Грабить? О чем ты толкуешь? Скажи яснее, я не понимаю.

Старик пододвинул к гостю чашку чая, которую подала хозяйка.

— Люди упорно твердят, что ты средь бела дня выворачиваешь карманы у бедняков.

Мухаммеду стало жарко, густая краска залила его лицо.

— Ложь! — сказал он тихо. — Скажи, кто это видел? Приведи человека, который сказал бы мне: ты ограбил меня, забрал мои деньги и вещи.

Вейсал-киши и прежде не очень-то верил нелепым слухам, а сейчас, видя волнение Мухаммеда, пришел к твердому убеждению, что все это наговоры. Конечно, Мухаммед не из тех, кто станет грабить своих земляков, таких же крестьян, каким был когда-то и он. И что могло бы заставить его пойти по этому пути? Неужели ему не хватает того, что крестьяне приносят ему и его товарищам в лес? Ведь у них есть и хлеб, и лапша, и кислое молоко…

— Находятся люди, которые утверждают, будто ты закрываешь свое лицо башлыком, дабы тебя не узнали.

— Это клевета! Прошу тебя, покажи мне хотя бы одного человека, которого я ограбил!

Вейсал-киши вспомнил о крестьянине, который подошел к нему в поле вместе с урядником Алибеком, и рассказал гостю об этой встрече.

Мухаммед задумался. Ему сразу пришел на ум его бывший соратник Расул.

"Ясно, грабежом занимается он. Надо было убить этого подлеца! Я прогнал его, и он взялся за грабежи. Лицом он похож на меня, вот люди и думают, что Гачаг Мухаммед начал грабить на большой дороге".

— Скажи, Вейсал-киши, а ты сам веришь, что я могу грабить людей?

Старик покачал головой.

— Не верю, Мухаммед. Но как я могу заставить поверить в это других? Многие аксакалы просили меня по секрету поговорить с тобой, наставить на путь истинный. Требуют, чтобы ты оставил крестьян в покое.

Хозяйка снова вышла взглянуть, все ли спокойно. Не заметив ничего подозрительного, она вернулась в комнату и кивнула гостю.