Восстание в крепости - Гылман Илькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поднимись, — приказал Мухаммед.
Расул поднялся. От страха он не мог вымолвить ни слова.
Его глаза умоляюще смотрели на Мухаммеда, взывая к милосердию.
— Ступай вперед! — сказал Мухаммед.
— Куда? — глухо спросил Расул.
— Ступай вперед, говорю!
Расул пошел по дороге, поминутно оглядываясь. Ему казалось: сейчас за его спиной прогремит выстрел. Он ждал, но выстрела не было.
Нет, кажется, Мухаммед не собирался убивать его. Он шагал вслед за Расулом, сверля его спину суровым взглядом. Оба молчали.
Они поднялись по склону, поросшему негустым леском, затем спустились вниз по тропинке, петляющей меж зарослей ежевики.
Расул подумал, что Мухаммед собирается убить его здесь, на дне оврага, где редко кто бывает; таким образом, его труп никто не найдет.
Но он ошибся. Мухаммед спустился в овраг, чтобы напиться родниковой воды.
Когда они подошли к воде, Мухаммед сказал:
— Погоди!
Расул остановился. Он не смел обернуться, хотя ему очень хотелось знать, что будет делать Мухаммед. Он не видел, как тот пригнулся к земле и подставил рот под струйку воды, сбегавшую с небольшого уступа.
Утолив жажду, Мухаммед утер ладонью рот и бороду.
— Хочешь, пей, — сказал он Расулу.
Тот промолчал.
— Я знаю, глаза твои налиты кровью, — продолжал Мухаммед. — Но ведь уши тебе не заложило. Повторяю: если тебя томит жажда, можешь напиться.
— Не хочу.
Мухаммед, достав из кармана кисет, свернул цигарку.
— На, закури, — предложил он Расулу.
Расул молчал несколько секунд и снова бросил:
— Не хочу.
Они начали подниматься по склону оврага, покрытому смешанным лесом; здесь росли граб, липа, дикая груша, изредка попадались высокие чинары.
Весело перекликались птицы.
Кончился подъем, справа показалось небольшое болотце, над которым повис легкий туман, еще не успевший растаять в солнечных лучах. По ту сторону болота лес был немного пореже; стволы деревьев, одетые в мох, казались призрачными в невесомом, голубоватом покрывале тумана.
Расулу представилось, будто он впервые в жизни шагает ранним утром по лесу — так сказочно прекрасен был лес. Странно, он уже столько месяцев живет в лесу, но еще никогда не чувствовал так, как сегодня, его удивительной красоты. Птичье щебетание никогда не казалось ему таким чарующим и необычным. А как приятно вдыхать поутру сырой лесной запах!
Может, утро кажется ему непередаваемо прекрасным оттого, что близка угроза смерти? Неужели ему предстоит навеки расстаться с этим лесом, небом, горами, воздухом, людьми? Неужели он в последний раз ощущает под ногами мягкую землю, покрытую шуршащими листьями и потрескивающими сучьями? Неужели он никогда не прижмет к груди свою мать?
Расулу сделалось жутко. Он не смог пересилить себя, обернулся назад и воскликнул:
— Нет, ты не убьешь меня! Ты не сделаешь этого!.. Я знаю, в твоем сердце живет память о прошлых днях, когда мы были вместе!
— Иди, иди, — глухо ответил Мухаммед.
Расул несколько секунд стоял без движения, затем махнул рукой и зашагал по тропинке.
Опять начался крутой подъем. Мухаммеду было труднее идти, так как он нес на плече винтовку Расула. Но думал он сейчас не о Расуле, — ему вспомнились дети его сестры. На что будет существовать осиротевшая семья? Чем сестра будет кормить малышей? Он почему-то невольно подумал о Бахраме.
"Славный парень, — пронеслось в его голове, — светлая, чистая душа. Он поможет сестре. Уверен, он придумает что-нибудь. Но сможет ли он оказывать ей помощь всегда? Ведь у него столько врагов — пристав, городовые, даже сам царь Николай!.. Эх, недругов много!"
Лошадиное ржание позади прервало его размышления. Всадники поднимались по тропинке вслед за ними.
"Конные казаки! — подумал Мухаммед. — Погоня!"
Однако он не растерялся и приказал Расулу войти в заросли кустарника справа от тропинки. Они сели на плоский валун, Расул — впереди, Мухаммед — сзади, почти упираясь стволом винтовки в его спину.
Расул знал: если он подаст голос, Мухаммед не замедлит спустить курок.
Всадники приближались. Расул не спускал глаз с тропинки, которая была хорошо видна сквозь просветы в кустах.
Когда всадники поравнялись с ними и Мухаммед увидел их лица, его охватило изумление:
"Это же мои ребята! Что они здесь делают? Не приключилось ли чего?"
Он приказал Расулу встать и выйти на тропинку.
Гачаги, увидев атамана, остановили лошадей. У всех были растерянные лица.
— Что вы здесь делаете? — спросил Мухаммед.
Никто не ответил. Один из всадников соскочил на землю, — это был Мурад, низкорослый, смелый и проворный гачаг.
— Мы тревожились о тебе, — сказал он. — Город — близко, тебя на каждом шагу подстерегает опасность. Мы охраняли тебя.
Мухаммед задумался, Расул стоял перед ним, глядя в землю.
Гачаги были удивлены. Почему Мухаммед не убил его сразу, как только встретил. "Что у него на уме? — думал Мурад. — Куда он ведет Расула? Неужели не мог пристрелить в овраге?"
Затянувшееся молчание нарушил Мухаммед.
— Ступайте! — приказал он. — Ждите меня там, где мы условились.
Гачаги не посмели перечить атаману, молча повернули коней и через минуту скрылись за деревьями.
Расул сделал несколько шагов вслед за ними.
— Мурад!.. Хамди!.. Помогите!.. — крикнул он.
Лес поглотил его призывы. Гачаги не услышали своего бывшего товарища, а если бы даже услышали, это ничего не могло бы изменить.
Мухаммед и Расул опять остались вдвоем. От кого Расул мог ждать теперь помощи?
Подъем продолжался. Немного погодя они подошли к развилке. Дорога направо шла по-прежнему лесом, налево — к деревне Сувагил.
Мухаммед приказал:
— Сворачивай влево.
Расул повиновался. Удивление его росло.
"Странно, почему Мухаммед ведет меня в деревню? Или он сжалился и хочет отдать меня на суд народа? Хорошо бы. Люди не так жестоки, как он. Обязательно найдется добрая душа, а может, и не одна".
Они опять шли узкой лесной дорогой, медленно, тяжело. Воздух был напоен сырым запахом прелых листьев.
Тревожные мысли продолжали мучить Расула.
Наконец вдали показалась деревня Сувагил — несколько десятков низких, невзрачных домишек. Послышались пронзительные звуки зурны и дэфа [19]. Кажется, в деревне справляли свадьбу.
Расул повеселел.
"У крестьян праздник, — подумал он. — Можно считать, мне повезло, меня могут простить, помиловать. Конечно, они должны простить меня. Только бы Мухаммед передал меня крестьянам, а сам ушел. Я уговорю их. Буду умолять, плакать. А вдруг они передадут меня приставу? Что тогда будет? А, ладно! Только бы ушел Мухаммед. Только бы избавиться от него!"
Расул заметил на дороге камень.
"Что, если?.. Поднять камень и швырнуть ему в голову… Мгновение — и я свободен!"
Он нагнулся, но резкий окрик заставил его выпрямиться.
— Не дури!
Деревня все ближе. Звуки зурны и дэфа стали громче, пронзительнее. Кажется, они разносятся на много километров вокруг. Оба гачага порядком устали. Последние метры они шли медленно: один шел умирать, второй — казнить.
Глава семнадцатая
Больничный доктор порекомендовал Варваре Степановне каждое утро выводить мужа на прогулку.
— Более, чем в лекарствах, ваш Игнатий Игнатьевич нуждается в свежем воздухе, — заявил он.
Варвара Степановна, женщина пунктуальная и непреклонная, строго соблюдала наставления врача и заставляла мужа каждое утро спускаться в больничный садик.
Воскресный день не составил исключения. Погуляв по аллее минут пять, Тайтс начал жаловаться на слабость и опустился на деревянную скамейку под большой манголией.
Варвара Степановна, воспользовавшись случаем, протянула мужу банку с компотом, которую неизменно косила в сумке.
— Пей, пей, это поддержит твое сердце. Я не пожалела сахару. Пей.
Тайтсу надоел компот, густой и приторный, как мед, но он был вынужден повиноваться, взял из рук жены кружку и сделал несколько глотков. У него запершило в горле, он закашлял. Тем не менее жена опять протянула ему ложку. Тайтс сердито оттолкнул ее руку, затем несколько раз стукнул себя кулаком по груди, давая понять жене, что больше не может пить компот. На его лице, изможденном и бледном, появилась страдальческая гримаса. Он склонил голову к плечу и с мольбой посмотрел на Варвару Степановну, потом поднес к губам два пальца, что должно было передать его непреодолимое желание выкурить папиросу.
— И не думай! — Варвара Степановна решительно тряхнула головой. — Доктор сказал, что тебе ни в коем случае нельзя курить. Никогда! Ты понимаешь!