Смертельный туман - С. Гроув
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оглушенный, тот качнулся назад. Следом взвился рой камешков помельче и градом обрушился на владельцев крюков. Ничего не понимая, Грей обернулся к галерее Палаты.
Инспектор был человек крепкий, но и он едва не лишился чувств при виде собственной дочери, широко улыбавшейся на галерее. Весело помахав рукой отцу, она запустила очередной камень. Грей смотрел на нее, приоткрыв от ужаса рот. Нетти возглавляла отряд в двадцать пять, а то и в тридцать беспризорников. Все они с энтузиазмом закидывали камнями людей на ступенях. Камни были невелики, но многие попадали в цель, и, пока длился обстрел, никакой возможности метать крючья нападающим не предоставлялось.
Инстинкт взволнованного отца требовал броситься на колоннаду и немедленно тащить Нетти домой. Инспектор в душе Грея осознавал, что он и его люди получили ту самую помощь, на которую уже и не надеялись. Его сомнения длились несколько мгновений: он увидел, как несколько нападавших бежали с лестницы прочь, а двое скорчились на ступенях, прикрывая головы руками. Тогда Грей понял: другой возможности не представится, и инспектор возобладал над отцом.
– Всех в наручники! – закричал он своим. – До конца часа все они должны быть в участке!
39
Красные гранаты
20 августа 1892 года, 7 часов 41 минута
Напротив, оукрингский вариант истории о происхождении колдовских вихрей описывает человека, который потерял все. Дом, семью, все средства к существованию погубила страшная буря. Его товарищи по несчастью сидели раздавленные и сломленные – так и сидели, пока в камень не превратились. Но этот человек предавался горю и гневу, пока его страшные рыдания не сделались шквалами, а слезы – бурным дождем. Задумаемся, каково это: представлять колдовской вихрь одушевленной потерей, вечно пытающейся вырвать у мира то, чего никогда не вернуть!
София Тимс. Рожденные Разделением: байки путешественниковСофия успела пробежать всего несколько футов, когда за спиной послышалось фырканье. Она повернулась… Дорогу ей перегородил Нош, припал на колени и подставил ей спину.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Хрюкнув в ответ, он поднялся, оскорбленный тем, что она куда-то ринулась без него.
– Ты прав, я недодумала, – гладя его по шее, сказала София. – Твои ноги небось покрепче моих!
Нош галопом устремился вверх, по грязной траве, к центральной линии сил Нового Запада. Подъезжая к боевым порядкам, София увидела троих всадников, стоявших впереди. Она сглотнула, пытаясь справиться с волнением. Нош замедлил шаг и остановился футах в десяти. Всадники не двинулись навстречу. Они вообще не двигались.
Двое были облачены в лупоглазые маски. Третий, в шляпе, с маской в руке, определенно и был генералом Григгсом. Форма на нем вымокла, отяжелела, обвисла, но он прямо сидел в седле, бесстрастно созерцая Софию. Взгляд был строгим без холодности. Лицо, осанка, суровый вид свидетельствовали, что Григгс руководствовался скорее долгом и принципом, нежели кровожадной жестокостью или амбициями. Дышал он медленно, костяшки побелели, – похоже, устал.
– Девчонка Вещая сидит в клетке не без причины, – сказал он Софии.
– Она утонет сейчас, – ответила та. И четко добавила: – Я здесь, чтобы говорить от имени Фена Карвера и войск Индейских территорий!
Григгс не ответил. Наклонившись к солдату по правую руку от него, он что-то спросил. Тот стащил маску, открыв круглое лицо и рыжую бороду. Потом извлек из внутреннего кармана подзорную трубу, протер ее платочком и приложил к глазу. Вскоре он спрятал трубу и ответил что-то командующему.
Григгс поудобней устроился в седле.
– Что ж, спуститесь и оттащите ее на двадцать пять футов.
Бородатый солдат ответил: «Есть» – и махнул стоявшим позади бойцам. Семеро тяжелым размеренным шагом последовали за ним вниз по склону. София ощутила облегчение, как глоток сухого воздуха. Значит, Дурман еще сколько-то продержится. «Теперь – следующий шаг», – сказала она себе.
– Не объяснишь, что происходит? – спросил генерал. – С Карвером я уже обо всем условился. Своей беготней вокруг девчонки ты нарушила все условия. Быть может, Карвер хочет, чтобы и я, со своей стороны, их нарушил?
С его седых бровей, как с карнизов, сбегала вода, усы напоминали мокрую тряпку на швабре.
– Да, – сказала София. – Он ждал, чтобы приехали мы и привезли вот это. – Она показала зеркалоскоп. – К сожалению, на ваши изначальные переговоры мы опоздали.
Григгс взял прибор, белые усы шевельнулись в кривой усмешке.
– Что это? Волшебное оружие индейцев?
– Нет, – сказала София. – Не волшебное. Это подзорная труба. Карвер уверен: стоит вам взглянуть на его войска в эту трубу, и вам захочется еще раз обсудить условия битвы…
Она очень боялась, что голос прозвучит умоляюще, но этого не случилось. София говорила на удивление уверенно. Собственно, она так себя и чувствовала.
Генерал Григгс молча посмотрел на нее. Подумал. Потом послал коня вперед и протянул руку. Без любопытства, неторопливо, как человек, который завершит начатое, невзирая на уйму мелких препятствий у себя на пути. Взяв зеркалоскоп, он отъехал на несколько шагов назад. Быстро осмотрел прибор, повернув его туда-сюда в руке…
София успела испугаться, как бы он не отказался в него заглянуть. Но генерал все-таки поднес его к правому глазу. Слегка повернул…
София затаила дыхание. Дождь барабанил по генеральской шляпе. Позади, безликие, неразличимые под темными капюшонами, стояли солдаты. На заднем плане ревел смерч, по склону хлестал ливень. Софии на миг показалось, будто они вдвоем с Григгсом плыли в крохотной лодочке, а вокруг бушевал океан.
Григгс не изменился в лице, он застыл, сидя в седле под дождем. В одной руке – маска, в другой – зеркалоскоп. Эффект прибора между тем все-таки проявился, но сказался не на всаднике, а на коне. Почувствовав незримые эмоции седока, конь, охваченный внезапным испугом, вскинул голову, его глаза расширились, сквозь шкуру выступили напряженные мышцы. Последовала долгая пауза. София успела представить, как конь взбрыкнет, сбросит в грязь и Григгса, и зеркалоскоп…
Нош шагнул вперед, носом ткнул перепуганного коня в шею. Тот вздрогнул, повернулся, уставился на лося. Нош отвлекал его несколько мгновений, после чего Григгс отнял от глаза зеркалоскоп. София всматривалась в его невыразительное лицо, дожидаясь хоть малейшего знака: как он поступит?
– Как эта штука работает? – спросил генерал.
София посмотрела на него, подбирая слова, и наконец сказала:
– Это изобретение Вещих.
– Но как оно работает? – настойчиво повторил генерал.
Он даже снял шляпу, посмотрел на Софию голубыми глазами. Когда она не ответила, он повесил маску на луку седла и обеими руками взял зеркалоскоп. Он держал его бережно и благоговейно, как святыню.
– Я увидел отца, – сказал он. – И брата. Я увидел такое, чему, как мне казалось, не было свидетелей, кроме меня самого. Но как такое возможно? Как это работает?
Голоса он не повышал, но говорил все быстрее, держа перед собой зеркалоскоп.
– Как это работает, мне неизвестно, – призналась София. – Но коли вы видели то, что помните сами, значит, вы согласитесь, что прибор показывает подлинные воспоминания.
– Получается, кто-то видел все то же, что и я, – глядя куда-то мимо Софии, произнес Григгс.
Он говорил медленно, взвешивая слова, словно силясь докопаться до истины.
– И не только видел, но и чувствовал… Ибо я помню, что ничего не почувствовал, когда понял, что лошади утонули… однако тот, чей глаз это запомнил, – он указал на зеркалоскоп, – ощутил горе. А я – нет. Я уже много лет назад отвык горевать…
Замолчав на середине фразы, он вновь поднес к глазу прибор.
В этот раз он основательно обозрел гранатовую карту Нового Запада. Минута шла за минутой, София смотрела на него в некотором изумлении, не понимая, каким образом он мог так долго выдерживать подобный кошмар. Когда Григгс снова опустил зеркалоскоп, она убедилась, что созерцание далось ему нелегко. Рука генерала слегка дрожала. Обернувшись, он посмотрел на склон, на выстроенные войска.
– Как будто я нуждался в напоминании, – неверным голосом проговорил он. Его плечи обмякли. – Есть здесь хоть кто-нибудь, кто не устал от войны? – спросил он, как будто обращаясь не к Софии, не к войскам, а к себе самому. – Кому не хочется вернуться домой? В дом, которого не коснулось ничто из того, чего мы насмотрелись? В дом своей юности, которого больше нет… туда невозможно вернуться, в детство, когда мир еще не заливали потоки крови… А кое для кого и детство не послужит убежищем. Все, что они помнят с ранних лет, – это боль. Дети ведь тоже гибнут. Дети видят, чем мы занимаемся. И сами сражаются…
Он сжал в руке зеркалоскоп.
София пристально наблюдала за его лицом. Сама она лишь кратенько заглянула в зеркалоскоп, хранивший память Нового Запада, но насмотрелась более чем достаточно. Она только не знала, увидел ли Григгс то же, что и она, или другое. Однако вполне поняла, что имел в виду генерал. Ее главным звуковым впечатлением от просмотра зеркалоскопа был горестный детский плач. Тонкий, отчаянный, полный смертного ужаса. Он и теперь звенел у нее в ушах. Наяву она такого, по счастью, не слышала, но он напомнил ей плач лакримы – бесконечный прилив неутолимого горя, звук, чье эхо преследовало ее с той самой поры, как она выяснила, во что превратились родители.