Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

— Правда? Правда, Феденька? — очень обрадовалась сестра, поспешно суя ему в руку плотно свёрнутый кредитный билет. — Вот молодец, вот хорошо!

— А почему мама мне ничего не написала? — вспомнил он.

— А зачем маме писать, если я вызвалась заехать? — искренне удивилась Вера. — Меня извозчик ждёт, сейчас домой отправлюсь, всё обскажу. Спасибо тебе, Феденька! Ты не представляешь, как это важно!

— Чего ж тут важного? — фыркнул бравый кадет. — Вы с этим… этой… Валерианой… что, жениться надумали, что ль?

Сестра залилась краской.

— Ну что ты, что ты, какое же тут «жениться»? Валериан Павлович очень, очень интересный человек! Столько всего знает, так глубоко рассуждает!.. А уж как поёт, ты бы слышал!..

— Слышал я, — отмахнулся Фёдор. — Детонирует безбожно!

У Веры глаза на лоб полезли.

— Детонирует? Ты-то откуда знаешь?

— Слышал. Когда Корабельниковы нас в первый раз пригласили, ты забыла?

— А. Ну да, — чуть поостыла сестра. — Но он вовсе не детонирует! У него просто иная манера пения, не как у этих замшелых академиков!..

— Ладно, пусть так, — спорить Федору не хотелось. Два рубля приятно грели руку, но вообще ему вдруг стало грустно и как-то не по себе.

Почему мама решила вдруг уйти, да ещё и захватив с собой не только Веру, но и старую нянюшку? Которой едва ли улыбалось тащиться на какой-то там «обед» в пользу таких, как она, слуг. Зачем всё это — да ещё и в папино отсутствие?

Что-то здесь не так. Совсем не так.

В сиих мрачных раздумьях кадет Солонов и повлёкся, аки еретик пред очи Савонаролы, обратно на уроки.

Оставаться в Корпусе на выходной решительно не хотелось. Почти всё его отделение расходилось, Петя Ниткин вновь отправлялся в Петербург, приехали родственники к Юрке Вяземскому и Пашке Бушену, даже Костька Нифонтов получил записку, что семейство приедет его навестить; в общем, оставались только второгодник Воротников да он, кадет Солонов.

И вот тут-то у кадета Солонова и родился блестящий, как тогда казалось, план.

…Как и все, он подал прошение об отпуске. Две Мишени, почти не глядя, подписал — и вскоре Федя уже держал в руках отпускной билет с размашистым «Разрѣшаю. Генералъ-майоръ Дмитрій Павловичъ Немировскій».

Над Гатчино сеял мягкий снежок, стоял лёгкий морозец — в общем, погода как раз для зимних приключений. Облачившись в шинель, накинув башлык (прямо на фуражку, что, в общем-то, являлось нарушением) и шмыгнул в ворота.

Здесь, как обычно, имел место шумный разъезд, но Федя — ноги в руки! — рысью припустился по свежему снегу прямо к своей цели. Рискованно ли? — конечно, рискованно! Но, в конце концов, два рубля (и ещё полтина, добавленная из сэкономленных «карманных») — деньги немалые, хватит посидеть в «Русской булочной» и не только.

На станции, однако, он не утерпел — приостановился посмотреть, как устанавливают громоздкие рамы-держатели монорельса. Взрыв семеновского эшелона повредил и эту хрупкую конструкцию, так что государь повелел, пользуясь случаем, удлинить её, протянув до второго вокзала, Гатчино-Варшавская.

И уже оттуда Федя бодро помчался прямо на Бомбардирскую. Да-да, именно туда, к дому № 11.

«Корабельниковы, собственный дом».

Он знал, кто сможет ему подсказать.

По субботам частная гимназия m-me Тальминовой начинала занятия поздно, в десять часов, и заканчивала рано, уже в час. Гимназистки даже не обедали, а сразу расходились по домам, или же оставались на разнообразные «клубы».

…Федор занял наблюдательную позицию на углу, чуть поодаль от дома Лизы, так, чтобы видеть часы на невысокой башне. Он не опоздал. Лизавета должна была вот-вот появиться…

И она появилась. В шубке, в капоре и с муфтой, в руках — небольшая связка книг и тетрадок. Почему эти девчонки не носят ранцы?..

Лиза попрощалась с матерью, со служанкой, повернулась, аккуратно засеменила прочь.

Однако, не отойдя и десятка сажень, обернулась, удостоверилась, что дверь закрыта, и, разом отбросив всю аккуратность, лихо заскакала от сугроба к сугробу, на ходу слепила снежок, метко запустила им в дерево — попала, чем вызвала немалое Федино уважение. Брошено было сильно и издалека.

Он поспешил следом.

— Лиза! Лизавета!.. Да погоди ж ты!..

— Ой!.. — Лиза обернулась и невозможные её глазищи сделались совершенно огромными. — Ф-федя?..

— Федя, Федя, кто ж ещё?

— Ты что тут делаешь? — Лиза быстро краснела, и непохоже, чтобы от мороза.

— Тебя дожидаюсь, — брякнул Федя.

— М-меня? — она совсем разумянилась и захлопала ресницами. — Ой… Я… я… прости… письмо… Я не ответила… ещё. Не успела.

Ну да, письмо. Письмо с приглашением на зимний бал. А он о нём чуть не забыл со всеми этими пертурбациями!

— И ты за ответом сам пришёл, — Лиза не спрашивала, она утверждала, краснея всё больше и больше. — Я… я… я хотел сказать… что спасибо, я, конечно, пойду…

Тут покраснел уже и Фёдор.

— С-спасибо…

— Тебе спасибо…

Они оба жарко краснели, боясь взглянуть друг на друга.

— Только у меня ещё одно дело к тебе есть, — выдавил наконец Федя.

— Ой… — Лиза округлила глазищи.

— Чего «ой»? Дело у меня к тебе. — Федя изо всех сил пытался отыскать почву под ногами, оттого голос его звучал хрипло и, наверное, даже не очень вежливо. — Дело. Срочное. Идём, идём, а то в гимназию опоздаешь!

И они пошли вместе.

Фёдор «кратко, чётко и без красивостей», как учил Две Мишени, рассказал о случившемся. Ну, точнее, он надеялся, что получилось именно кратко и чётко. А вот красивостей с подробностями стала требовать уже Лизавета, тоже пришедшая в себя.

— Да-а, всё понятно! — снисходительно изрекла она наконец. — Влюбилась твоя Надя в моего кузена, вот и всё. Для того и устраивают танцевальный вечер, чтобы без помех побыть вместе. Чего ж тут удивительного? Я тебе больше скажу, мамы наши, похоже, уже сговорились их поженить!

Поженить? Как поженить? — внутренне оторопел Федя. Это что же, сей противный кузен влезет в его семью, будет сидеть с ними за самоваром, его придется именовать «дядя Валериан», не приведи Господи?

— Да вот так, — Лиза гордо задрала нос. — Говорю тебе, они поженятся!

— Он что же, кузен этот… влюбился, что ли?

— Ха! Влюбился! Конечно, влюбился! И сестра твоя в него тоже!

— Я. Должен. Это. Знать! — отчеканил Федя, глядя прямо в глаза Лизавете.

— Ну, должен. А как это сделать?

— На этот вечер их проберусь!

— Как ты туда проберёшься? — ахнула Лиза. — Ты ж сам сказал — никто не знает, что ты в отпуске! Ты представь — явишься домой, никто тебя не ждёт… Ничего не увидишь и не услышишь! Прогонят просто! На извозчике в корпус отправят!

Приходилось признать, что для девчонки Лизавета рассуждает весьма здраво.

— Так что ж делать тогда?

— Надо как-то незаметно пробраться! У тебя ключей нет?

— Нет, — уныло сказал Федя.

— А у управляющего?

— Он родителям сразу же всё расскажет…

— Гм, верно, — согласилась Лиза. С досадой слепили ещё один снежок, запустила в серую ворону. Та сердито каркнула, отлетела подальше.

— Погоди-ка… — Лиза вдруг остановилась, приложила палец ко лбу, ну точь-в-точь какая-то античная статуя, Федя забыл, какая именно. — Погоди-ка… Есть! Придумала!

И они, стоя перед самой гимназией, не обращая внимания на крайне, крайне заинтересованные взгляды других учениц, принялись обсуждать Лизин план. Ужасно рискованный, да; но гениальный. Просто гениальный.

Лиза скрылась за высокими дверьми гимназии.

— Про бал не не забудь! — напомнила на прощание. — Встретить не забудь, говорю!..

Тут, пожалуй, забудешь. Тут и при всём желании не получится запамятовать.

Федя, окрылённый как выработанным планом, так и принятым приглашением, твёрдым шагом отправился в «Русскую булочную». День предстоял очень и очень длинный. Что ж, пожалуй, по пути в «Булочную» он сделает небольшой крюк, заглянет в книжную лавку.