Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

В довершении всех бед Феде досталось и от Двух Мишеней. Ну, как досталось — Константин Сергеевич остановил кадета Солонова перед вечерней поверкой.

— Ваше высокоблагородие, кадет Солонов по вашему приказанию прибыл!

— Вольно, кадет, — подполковник смотрел строго. — Помнится, в самый первый день поручил я кадета Ниткина вашему попечительству. Верно?

— Так точно, верно! — Федор что было сил «ел глазами начальство».

— Кое-чему кадет Ниткин выучился. В строю стоит теперь не аки квашня с тестом. Честь отдаёт не без лихости, молодцеватость появилась. За то, кадет Солонов, хвалю. Однако вот на пробежке последней кадет Ниткин, увы, отстал безнадёжно, если бы не госпожа Шульц, так вообще пришлось бы оставлять с ним провожатого. И на гимнастике товарищ ваш — в самом конце, ну, разве что Маркин-второй ещё такой же, — Две Мишени вздохнул. — Так дело не пойдёт, кадет Солонов. Понимаете ли вы, что сосед ваш и друг, кадет Ниткин Пётр не выдержит годовых испытаний весной? Что его не допустят к летним учениям, к сбор-походу и маневрам, а это означает исключение из Корпуса? Хотите ли вы этого, кадет Солонов?

Федя изо всех сил замотал головой.

— Никак нет, господин полковник!

— Конечно, все мы, и я, и капитаны Коссарт с Ромашкевичем, и… — тут Константин Сергеевич замялся, — и госпожа Шульц — все мы постараемся подтянуть кадета Ниткина. Но без вашей помощи ничего не получится.

— Так точно!

Две Мишени покачал головой.

— Отставить «так точно», кадет. Что вы намерены сделать? Каков ваш план?

— А… ваш? — вдруг выпалил Федя, не успев даже подумать, что же он, в сущности, говорит. И испугался. И зачастил лихорадочно: — Я к тому, Константин Сергеевич, что ежели в разные стороны тянуть, то это ж ничего ж не выйдет… надо ж не как лебедь, рак да щука…

— Верно, — кивнул подполковник. — Опять же, хвалю, кадет. Вы правы, действовать мы должны сообща. Поэтому будут дополнительные занятия. Для вас и кадета Ниткина.

Федя мысленно застонал. Ну что за невезение?! И так времени нет уроки сделать, а тут ещё и «дополнительные занятия»!

Мелькнула, конечно, и мыслишка, мол, чего это я за Нитку отдуваться должен? — но Федя тотчас же её изловил, скомкал, словно ненужную бумажку, изорвал на мелкие клочки и пустил по воображаемому ветру.

В общем, теперь ему, кадету Солонову, надлежало помогать Ниткину ещё и в гимнастике, а не только лишь в строевых упражнениях.

Зима пришла в Гатчино бурно, весело, сразу. Не гнилой хилой слякотью, когда «и сверху «шляча», и снизу тоже», как говаривала нянюшка — нет, с холодного севера, подобно могучему воинству, навалились низкие, почти чёрные тучи, взвыл ветер, ударила метель; но буйствовала она недолго, и уже к утру снег тихо валил и валил себе, быстро покрывая успевшую остыть землю. Пришлось срочно расчищать каток, но этому никто не огорчился — господа кадеты вдвоем и втроем наваливались на широченные скребки, в полную сажень, если не в полторы, и с хохотом мчали по льду, сперва быстро, затем всё медленнее и медленнее, толкая перед собой быстро растущий снежный сугроб.

Снежные стены росли и вокруг катка. Кое-кто уже принялся возводить крепостные стены с башнями; замелькали снежки.

Шестая рота, пользуясь общим — хоть и временным! — забвением корпусных правил, решила, что настало их время.

— Эй, седьмая рота, первое отделение! А с каких это пор вами Шульциха командует?

Степка Васильчиков. Самый задиристый задира, не уступавший самому Севке Воротникову, и оспаривавший у него титул главного силача младших возрастов.

Как на грех, Две Мишени куда-то отлучился, и вместо него первым отделением седьмой роты на уборке снега и впрямь распоряжалась госпожа Шульц.

— А у нас теперь это институтки — аж классную даму назначили! — загоготал Фимка Егоров, Васильчиков подручный.

Первое отделение встретило насмешки угрюмым молчанием. Севка Воротников поплевал себе на кулак и деловито направился прямо к недругам; Федор, недолго думая, последовал за ним, а третьим, к полному его изумлению, оказался Петя Ниткин — бледный, но решительный.

И именно Петя, опередив всех остальных, глядя прямо в глаза Васильчикову, выдал:

— Аскарида ты лумбрикоидальная, ганглий ты папилломный, — и ещё очень-очень много такого же, очень разного и никогда ни седьмой, ни шестой ротами не слышанного.

— Дивергенцией тебя, Васильчиков, по замкнутому контуру, и интегралом в зад!..

[1] Ваше Превосходительство (нем.)

Глава 8.2

Тут Васильчиков понял, что дело плохо. Но кидаться на обидчика при всех, при офицерах и той самой «Шульцихе», что явно почуяла неладно и решительно направлялась к своему отделению; и тут у старшего кадета что-то явно переклинило, потому что он вдруг дёрнулся, нелепо вскинул руку, парадным шагом промаршировал к оказавшемуся ближе всех Коссарту:

— Господин капитан! Имею доложить об оскорблении, нанесённом мне кадетом седьмой роты Ниткиным! Означенный кадет употребил в отношении меня слова, кои я считаю обидными и несправедливыми. Прошу разрешения на сатисфакцию!

Лица у всех присутствовавших разом вытянулись. И было отчего — кадеты как-то не слишком пользовались этим «способом разрешения ссор». Во всяком случае, Федор об этом не слышал.

Ему очень хотелось завопить во всю глотку «они первые начали!..», однако он тотчас и понял, что этим только навредит. Сейчас уже приходилось молчать.

Видно было, что капитану Коссарту всё это донельзя не нравится.

— Кадет Ниткин! Подойдите сюда.

Петя очень старался, отбивая шаг; скинул башлык, ладонь взлетела к виску, что называется, «с должными лихостью и молодцеватостью».

— Господин капитан, кадет Ниткин по вашему приказанию прибыл!

— Кадет Ниткин, присутствующий здесь кадет Васильчиков имеет обвинить вас в оскорблении словом и требует сатисфакции. Согласны ли вы её дать?

— Согласен, господин капитан! — как ни в чём ни бывало, отчеканил Петя.

— Помните, что за вами, как за вызванным, остаётся выбор оружия, — напомнил Коссарт, делая страшное лицо и явно пытаясь что-то Пете подсказать.

Ирина Ивановна меж тем уже стояла рядом с Федей и Севкой и глаза её метали молнии.

— Господа, господа! Ну что это за… — начала она было строгим тоном, словно все присутствующие, не исключая и офицеров, были её учениками и сидели за партами на русской словесности.

— Выбираю физику, — громко сказал Петя Ниткин. — Ваше благородие, господин капитан: своим оружием я выбираю физику. Впрочем, по желанию кадета Васильчикова, могу заменить на арифметику.

Тут произошла та самая немая сцена, каковой заканчивается знаменитая комедия г-на Гоголя.

Капитан Ромашкевич застыл соляным столпом, изумлённо глядя на невозмутимого Ниткина; капитан Коссарт начал было разводить руками, словно пытаясь выразить невыразимое удивление, да так и замер; Ирина Ивановна, казалось, пытается броситься к обоим кадетам, но словно бы оледенела, едва начав движение.

— К-как физика? К-какая ещё ар-рифметика?.. — пробормотал поражённый в самое сердце Васильчиков.

— Как вызванный, — назидательно, словно помощник присяжного поверенного, заявил Петя, — я имею право на выбор оружия. Нигде не сказано, что разрешение дуэли возможно лишь через, э-э-э, физические процессы.

Это было чистой правдой.

— Послушайте, господа, да прекратите же вы этот балаган! — не выдержала Ирина Ивановна. — Какие, прости, Господи, дуэли?! Их и в армии отменили, слава Богу!..

— Мадемуазель Шульц, очень прошу вас не…

— Как это «не»?! Как это «не»?! — возмутилась означенная мадемуазель. — Ясно, что кадет Ниткин знает как физику, так и арифметику несравненно лучше кадета Васильчикова!..

— Вы бы предпочти, чтобы он их не знал? — иронически поинтересовался Коссарт. — На войне и на дуэли каждый стремится использовать все свои преимущества.

— Константин Дмитриевич! — вспыхнула госпожа Шульц. — Я с радостью подискутирую с вами о войнах с дуэлями, но не здесь же! Кадет Васильчиков! С чего всё началось? Почему кадет Ниткин стал вас оскорблять?