Тьма египетская - Михаил Попов

Фивы возникли слева по борту как раз в тот момент, когда Небамону показалось, что им пора возникнуть. При слабом небесном освещении насладиться громадностью и великолепием города было затруднительно. Какие-то блеклые, расплывшиеся квадраты, протянувшиеся вдаль к бледным оскаленным вершинам восточной гряды. Впрочем, у Небамона и возможности не было для праздных разглядываний. Проскальзывая мимо южной столицы Египта, он больше уделял внимания воде, а не берегу. Если бы Шахкей или Аменемхет захотели помешать ему, то лучшего места, чем главная набережная, не найти. Течение тут было замедленное, русло прямое, без извивов, мест для наблюдения сколько угодно, необходимые для внезапного нападения суда легко можно было замаскировать среди бесчисленных товарных складов и купеческих кораблей, которыми буквально оброс берег.

Лучникам было приказано наложить стрелы на тетивы. Уключины запищали чаще. Никакое, самое внезапное нападение всё же не будет внезапным.

Миновав бесконечный город, Небамон разрешил гребцам сбавить скорость, а лучникам сесть на палубу. Себе он расслабиться не разрешил. Увидев впереди костёр, полыхающий прямо на воде, он отдал приказ рулевым, и те пустили ладью правее. Костер горел, конечно, не на воде, а на северной оконечности плоского острова, что делил в этом месте русло Нила надвое. Самым коротким путём к пристани Темсена был бы левый рукав, но Яхмос решил обезопасить свой и без того неожиданный для многих замысел одной дополнительной хитростью. По его плану ладья Птаха должна была обогнуть длинный каменный блин по правому потоку, развернуться у его южного конца, войти в левый ноток и явиться к Темсену не с севера, как все ожидают, но с юга. Этот манёвр гарантировал людям Небамона много дополнительных кровавых мозолей, но самого командира покорил своей логичностью. Ибо он прекрасно знал, сколь сильнодействующее оружие — неожиданность.

У южного конца острова ладья как бы зависла в тёмных водах, две сходящиеся струи нильского течения образовывали мёртвую зону. Здесь Небамон рассчитывал дождаться условленного часа, не прилагая больших гребных усилий. Поигрывая всего лишь двумя кормовыми рулями, деревянная рыбина медленно вращалась вокруг своей оси, и тишина этого действа нарушалась лишь стуком подошв водного полководца, передвигавшегося с носа на корму и обратно, дабы всё время иметь перед своим взором полосу невидимого горизонта на востоке. Каждый раз, проходя мимо носилок с «подарком» Птахотепа, стоявших на специальной, уважительно изукрашенной подставке под могучей нижней реей, он похлопывал по длинной полированной ручке, то ли поощрительно, то ли успокаивающе. Как будто лежащий проявлял нетерпение и рвался в центр событий.

Наконец, настал тот момент, когда прежде самого первого восточного луча появляется предчувствие его. Каким-то особенным египетским чутьём Небамон понял, что ладья Ра уже подплыла к самому выходу из Дуата и сейчас над ещё плохо различимыми очертаниями восточной гряды покажется её нос. Полководец Птаха отдал команду, и ладья, подчинённая ему, очнулась. Прекратилось бездумное парение в воде, осмысленно и решительно высунулись вёсла из бортовых прорезей и оперлись о воду.

В этот же момент Небамон услышал какой-то шум слева, со стороны мёртвого острова. Его могли бы издавать бегущие в темноте люди. Не было никакого сомнения, кто-то хотел подобраться к «подарку» с суши, и наверняка это был не тот, кому «подарок» был предназначен.

Восточный край мира едва заметно осветился.

Ладья Птаха решительно вильнула в правый поток.

Небамон с интересом и злорадством всматривался в бледнеющую темноту, что покрывала ещё плоскую поверхность острова. Кто они, эти незадачливые противники? Явно они высадились заранее и готовились напасть на ладью у противоположного конца острова, думая, что она войдёт в левое русло. Потом увидели сигнальный костёр на северной оконечности мёртвого острова и бросились сюда. Яхмоса следовало похвалить за предусмотрительность. Теперь над засадой этой можно было посмеяться. При свете дня и в виду Темсена нападение было невозможно. Когда темнота рассеялась настолько, что обнажилась кучка растерянных фигурок, стоящих по колено в воде с бессильными копьями и луками в растопыренных руках, корабль Птаха был уже от них в сотне шагов и аккуратно огибал южную оконечность мёртвого острова, чтобы войти в левый поток. Люди, засевшие в засаде, так и не сориентировавшись в темноте, провели предутренние часы в дурацкой беготне то к костру, то от костра, но теперь дело был не в них. Небамон не оглядывался назад, ибо было на что посмотреть и впереди.

Ступенчатая крепость с приземистыми башенками, длинная, белого цвета стена, за которой лежали низкие, длинные коробки казарм, впрочем, почти невидимые с воды. Далее широкая каменистая равнина. Но не пустынная, как можно было бы ожидать в этот ранний час. На эту прохладную ещё, изрезанную мелкими бороздами ладонь уже выдвигалась из широкого зева крепостных ворот процессия. И пышная, судя по количеству носилок, суетящихся слуг, ослов, собак и тому подобного. Процессию Небамон сразу же отнёс на счёт своего прибытия и порадовался, что облачился подобающе. Сейчас солнечные лучи доберутся до позолоты его шлема, и все глаза берега уколет нестерпимо сверкающая гордая точка.

Сказать по правде, полководец Птаха думал всё же, что торжественная церемония произойдёт внутри крепости, а при самой высадке его встретит только стража. Но этот лихой молодец Яхмос всегда превосходит ожидания. Он решил выгнать всю собранную знать прямо на берег. Что ж, чем больше славы великому мемфисскому божеству, тем лучше. В конце концов, молодому номарху виднее, где его чествовать.

Но через некоторое время поток мысленных похвал полководца в адрес своего молодого коллеги пресёкся. Он увидел, что в предстоящей церемонии, кажется, желают поучаствовать не только приглашённые жрецы и знатные граждане Фив, заблаговременно доставленные в Темсен. Из густой рощи, лежавшей по другую сторону каменной долины, напротив крепости, начала медленно выдвигаться плотная конная шеренга. Не менее чем сотня азиатов. Нет, больше, две сотни. Три! Целая армия, по меркам тихого невоинственного времени, стоявшая вдоль всего течения Нила.

И это ещё было не всё. Вдруг из быстро сужающейся тени, отбрасываемой грядою восточных гор, с муравьиной бодростью, подгоняемые рваными, перекликающимися вскриками труб, высыпала целая толпа египтян, неся вертикально длинные копья и поднимая подошвами мелкую пыль. И тут же выстроилась в строгий боевой порядок, как бы перегораживая дорогу конникам и прикрывая собою жреческую процессию.

Солнце быстро поднималось. Картина становилась всё отчётливее. Небамон впадал во всё большее непонимание. Единственная слабая радость заключалась в мысли, что он и кожаный панцирь нацепил сегодня утром не зря.

Процессия знатных фиванцев и жрецов замедлила своё движение, повернула чуть влево, осторожно забираясь на пологий, едва заметный холм, дававший, тем не менее, возможность со своей лысины хорошо разглядеть всю картину происходящего.

Две гиксосские шеренги стояли грязно-серой безмолвной стеной в каких-нибудь двух сотнях шагов перед быстро установившимся внутри себя, ловко разобравшимся строем египетского полка. Легко было понять, что лобовая конная атака будет встречена горизонтальным дождём стрел и копейной стеной.

И брат начальника гарнизона, и другие офицеры видели, что позиция для атаки у них неудачная, что враг построился грамотно и вред от его действий будет огромный. И, главное, враг был совсем не тот, на которого гиксосские офицеры привыкли рассчитывать. Он не разбегался при виде изготовившейся конницы. Никакой не было гарантии, что вид конницы скачущей подействует на египтян сильнее.

Установилось равновесие, чреватое чем угодно.

Единственной движущейся точкой в этой всё более заливаемой светом картине была ладья Птаха. Единственной действующей фигурой на ней была маленькая фигура Небамона.

Он решил, что раз ему не поступает никаких новых приказов, а равно не приходит в голову никаких оригинальных стратегических мыслей, действовать в соответствии с прежним планом. План должен быть на войне всегда, даже если следование ему приведёт в Дуат.

Ладья, подчиняясь приказам, которые Небамон отдавал внезапно осипшим голосом, решительно приближалась к намеченному месту высадки. А оно оказывалось как раз посередине меж вставшими друг против друга армиями. Пристать раньше было невозможно, мешала мель, и полководец Птаха не мог себе позволить позора сесть на неё на глазах стольких союзников и врагов.

И вот уже оно, причальное место. Гребцы правого борта втягивают вёсла, вот уже киль царапает песчаное дно и на берег спрыгивают два матроса, один тащит причальный канат, другой молот и длинный клин, дабы вбить его в береговой песок, чтобы было на что этот канат набросить.