Тьма египетская - Михаил Попов

— Где Хека?! — вскрикнул Аменемхет, но тут же осёкся, ибо сам с неожиданной ясностью понял где. Достаточно было представить, что этот негодяй переметнулся в лагерь номархов, и тогда все, вся эта безумная картина последней ночи и последнего дня вдруг обретает смысл. Понятно, почему конные сотни оказались в роще, понятно, почему Яхмос выслал целый полк против них. Почему схвачены лекари Камоса, и подавно понятно. Предательство — громоздкая вещь, её невозможно долго скрывать.

Аменемхет сделал несколько резких шагов вперёд, но тут же остановился. Решимость действовать опережала в нём рождение плана действий. А какой же в такой ужасающей ситуации может быть план? С кем-то надо договариваться.

С узколобым служакой Шахкеем?

Оставляя в стороне мысль о том, насколько это может быть полезно, надо признать, что на данный момент это невозможно. Азиат считает, что его обманули в истории с ночной высадкой и чуть не подставили его всадников под град неожиданных стрел. Сказкам про предательство и неожиданное коварство однорукого слуги он не поверит. Договариваться с начальником гарнизона о чём бы то ни было бесполезно.

Тогда нужно договариваться с братьями.

Почему это возможно? Потому что он ещё никогда не пробовал этого делать, значит, не натыкался на отказ. Он относился к ним, как к мальчишкам. Один строптивый, другой послушный. Он смотрел на них сверху вниз. Строптивого это раздражало всегда, послушный обиделся только сейчас, и они на этом сойдутся. Их молодые сердца кипят, и они прикидывают, как бы отомстить ему за гордыню. А он предложит им полноценный союз. Не ради друг друга, но против общего недруга. Союз на их условиях. То, что он способен хоть в чём-то уступить, ошеломит мальчишек. Болезнь Камоса — происки Хеки. Насколько в это будет поверено, неважно. Любовь Камоса он не надеется сохранить, а доверие Яхмоса приобрести. Достаточно, что у них общий враг, они друг другу полезны теперь.

Надо немедленно отправить Камосу послание с объяснениями и обвинениями. Если поставить рядом возвышенное слово верховного жреца Амона-Ра и суетливое слово однорукого колдуна, чьё над чьим возвысится? И есть к тому же в запасе кое-что для торговли с номархами в будущем. Земные пути он, может статься, готов отчасти уступить братьям, но тайная гробница должна быть достроена!

   — Где Пианхи?

Са-Ра молчал.

   — Где Пианхи?!

Са-Ра развёл руками.

За ним послано, но его тоже никак не могут отыскать. Ни дома, ни на пристани, ни в храме.

Аменемхет остановился, отчётливо осознав, что всё это уже не имеет значения. Есть ведь у него и другие писцы, а с этой историей можно будет разобраться потом, на досуге. Пока же надо собраться со всеми своими силами и аргументами.

   — Приведи ко мне «царского брата».

Его дом — слишком ненадёжное место, надо доставить сюда, где в подвалах найдётся хорошая камера с толстыми каменными стенами и надёжными запорами. В обмен на этого нечистого можно получить от братьев всё, что необходимо. Всё!!! В конце концов, он предлагает им немало вместе с этим серолицым — весь мир.

   — Как он там, кстати? — поинтересовался Аменемхет, подразумевая Мегилу.

Ответом ему было неуверенное пожимание плечами.

   — Что это значит?

   — Его редко удаётся увидеть. Во дворе он почти не появляется, в бассейне искупался только раз, после прибытия. Что ест — непонятно.

   — А слуги? Дети?

   — Они там, — неуверенно сказал Са-Ра. — Понять, что происходит в доме, глядя издалека, нельзя. А влезать внутрь, за ограду, не велено.

   — Приведи мне его. Возьми сколько хочешь народа. Если будет сопротивляться, покалечь, но не убивай. Он мне может очень скоро понадобиться. И позаботься о том, чтобы об этом никто не прознал.

В дверном проёме показалась маленькая, неуверенная человеческая фигурка. Она приближалась, торопливо семеня тонкими ногами, чуть наклонив голову вперёд, как делают все храмовые служители. Когда человек приблизился, Аменемхет недовольно поинтересовался:

   — Где же твой папирус? — Он решил, что это явился новый писец вместо Пианхи. Человек упал на колени и что-то забормотал себе под нос. Видом своим он отнюдь не походил ни на писца, ни вообще на служителя, занимающего значительный пост в храмовой иерархии, а только таким подобало и разрешалось так близко приближаться к верховному жрецу с известиями. Это был кто-то из простой привратной челяди или кухонной прислуги. Что происходит в доме Амона?!

Са-Ра пришлось наклониться к ничтожному, чтобы разобрать его речь. Услышанное так потрясло его, что он с трудом разогнулся.

   — Что ещё?!

Голос верховного жреца был страшен. Са-Ра молчал, его выпученные глаза едва заметно отсвечивали в храмовом сумраке. Он не смел предъявить своему господину слова, только что поднятые с пола. Понятно, почему никто из младших жрецов не решился явиться перед Аменемхетом с этим сообщением. Удалось заставить только этого полувменяемого, да и то под угрозой сотни палок на его спину. И он приказанное исполнил. Пролепетал, лёжа щекой на прохладном камне, что номархи Камос и Яхмос вместе с войском стоят у южных ворот храма и требуют, чтобы верховный жрец впустил их.

   — Где же гиксосы? — поинтересовался Аменемхет. На мгновение его тонущее сознание вцепилось в эту щепку.

   — Отошли без боя.

   — Уже второй раз!

Са-Ра преданно смотрел на господина. Взгляд его говорил — прикажи, и я один выйду против этого войска и разметаю его.

Аменемхет медленно поворачивался вокруг своей оси, словно окидывая мыслью вновь и вновь обновляющуюся картину событий:

   — Передай, что я впущу их. Но не с войском, как они хотят, а с ближней лишь охраной. И не прямо сейчас, а после богослужения.

   — Сколько оно займёт? — спросил Са-Ра.

   — Только он, бог таинственный, знает, когда он даст ответ на почтительное вопрошание, что будет к нему обращено.

   — Нет, — остановил тронувшегося с места Са-Ра Аменемхет, — скажи, что служба уже идёт, и я на коленях пред наосом и вот-вот должен увидеть статую. Они на площади перед воротами?

Лежащий, несмотря на своё слишком уж неловкое положение, закивал:

   — Да, на площади, на площади.

   — Пусть ждут. Пусть возводят походный шатёр и прикажут солдатам искать тень.

   — А если они не захотят ждать? — спросил Са-Ра.

   — Войти силой они не посмеют. Или тогда ничего уже не имеет значения, и мир рухнул, и нам нет места ни здесь, ни в вечной жизни.

Гигант сделал несколько шагов к выходу, но был снова остановлен:

   — Нет, ты к ним не пойдёшь. Пошли пророка Нутеру. Воины «Летящих стрел» знают его. А ты доставь мне Мегилу, мне нужен Мегила!

46

Осёл, запряжённый в повозку с огородной зеленью, задумчиво цокая маленькими копытами, тащился вдоль раскалённой длинной улицы, что шла почти параллельно руслу реки в сторону отлично различимых на фоне белого неба посверкивающих полированными гранями пилонов храма Амона-Ра. Унылый, запылённый погонщик бесшумно следовал вслед за повозкой, умудряясь, кажется, спать на ходу. Обычно в эту пору суток и эта улица, и все прочие в благословенном городе Фивы пусты, жара загоняет всех под крышу, и даже ослу не пристало трудиться под таким разбойным солнцем. Но в этот день в городе всё было не как всегда. С самого утра промчались к храму, сотрясая городской покой стуком копыт, гиксосские сотни. Такое бурное перемещение случалось последний раз семь или восемь разливов тому назад. Власть Авариса показывала себя лишь в небольших патрулях, удваеваемых в честь праздника.

Весть о конных перемещениях вскипятила город. Люди замелькали, люди засуетились, кто-то кинулся с подношениями в храмы, кто с ключами к тайникам, чтоб перепрятать припасённое. Очень деловой вид приобрели собаки и сделались дополнительно опасливы негры, их теперь нельзя было увидеть шляющимися у пристаней и на площадях, они попрятались по хозяйским домам. Закрылись все лавки, торгующие долговременными товарами: глиняной и каменной посудой, драгоценностями, дорогими одеждами. И наоборот, стали сбрасывать цену и жалобно зазывать покупателей пирожники, мясники и торговцы пивом.

Слухи ходили по городу волнами, навевая то панику, то радостные предвкушения. Утверждалось самое разное. Что умер царь Авариса и, одновременно, что он одолел врага иноземного, и оба события должны были каким-то образом иметь одно следствие: снижение ежегодных поборов и выплат в честь нечистого правителя. Говорили, что из ворот одного храма на Слоновьем острове выехал говорящий павиан верхом на львице и что один крестьянин из деревни, что у канала «Больших тамарисков», видел двух лягушек размером с бегемота, но никак не удавалось сойтись во мнении, что бы это могло означать и к чему после такого надо готовиться. Попадались среди слухов и совершенно правдивые известия. Например, многие с уверенностью утверждали, что старший из братьев-правителей Камос избавился от тяжкой власти злого духа. Но они столь же мало подталкивали народные умы к практическим выводам, как и истории про осёдланных львиц и гигантских лягух. Единственное, во что фиванцы веровали твёрдо и однозначно, после того как стало известно, что гиксосы оцепили храм Амона-Ра, это в то, что верховный жрец Аменемхет всё равно над этим непонятным и нехорошим положением возвысится силой своего ума и сиянием святости и ничего худого в великом городе не произойдёт.