Тьма египетская - Михаил Попов

Яхмос расположился на той части своей крепости, что далее всего выдавалась на север, и внимательно вглядывался в тёмную стену деревьев, слегка политую сверху светом тонкого лунного серпа. Роща безмолвствовала. Это могло означать только одно — никого, кроме спящих обезьян, там нет. Яхмос прогуливался вперед-назад, заложив за спину длинные руки. Остановившись, чтобы развернуться, он поворачивал голову в сторону спящей рощи и подолгу сверлил взглядом её непроницаемую тёмную тушу. Время шло, и движения номарха становились всё более резкими и нервными. Его всё начинало раздражать: и сплошная, во все стороны распространившаяся чёрная тишина, и гигантский купол молчаливого неба, и немой блеск нильской воды слева внизу. Даже бессловесность воинства, залёгшего за спиной у него в длинных плоских казармах, злила. Ждать было тяжело, хотелось что-то сделать прямо сейчас, Яхмос велел привести к себе однорукого, пусть будет под рукой. Если откроется обман, ему можно будет незамедлительно отрубить его лживую голову, предварительно вырвав из неё лживый язык. Колдуна приволокли и бросили на каменный пол в тёмный угол. Он молчал, догадываясь, что дела его становятся плохи.

Миновал один ночной час, потом протекла большая часть второго. Павианы продолжали мирно спать. Яхмос несколько раз глубоко втянул тёплый воздух, слегка подкрашенный рассеянными дымами полковых кухонь. Не-ет, мысленно сказал он себе, тут дело не в его нетерпеливости, тут что-то другое. Поверить в то, что гиксосы разгадали его план и явятся в засаду не с вечера, а точно к намеченному часу высадки, он не мог. Небамону был послан условный знак. Человек, его передававший, смысла этого послания не знал. Может, сам Небамон предал? Яхмос отмахнулся от этой мысли.

Однако что же всё-таки происходит в роще?!

Связанный Хека сидел на пятках и с закрытыми глазами за спиной у номарха и проклинал свою глупость. Хороший же способ спасения от нависавшей мести Аменемхета он придумал! Как можно было вверяться этому гигантскому гусю со скипетром фиванского военачальника? Ему бы только бить крылами и рваться в драку, он не может ценить игр тонкого разума.

   — Где Шахкей? — внезапно вынырнув из мрака, возникло перед колдуном плосконосое лицо Яхмоса. Глаза его были темны, но ещё более тёмными казались однорукому кипевшие за ними помыслы. Он вновь увидел над собою страшный тесак.

   — Где Шахкей? Если его людей нет в роще, значит, они подбираются откуда-то ещё! А не нападут ли они на ладью Птаха в пути? Ты меня обманул!

Хека забормотал, что он сказал всё, что знал, и если даже обманул великого воина Яхмоса, то только потому, что его самого обманули.

   — Мне всё равно, кто меня обманул. Ты умрёшь в любом случае.

Яхмос отвернулся, снова стал смотреть в сторону рощи. Потом повернул голову в сторону реки. Поверхность воды чуть заметно, таинственно светилась и на ней не было ни единой тени. Как будто по заказу прекратилось там бесшумное мелькание мелких лодок. Горы на востоке тоже молчали. Почти сразу вслед за наступлением темноты Яхмос разослал по всем направлениям полтора десятка лазутчиков-нубийцев из числа лесных охотников. Эти люди-змеи могли подползти и обнюхать голову спящего льва, не потревожив ни одну антилопу в их сновидениях. Теперь номарх ждал доклада. Сидящему колдуну же казалось, что он выбирает способ казни.

Хека заскулил у него за спиной, привлекая к себе внимание.

   — Я ещё не всё тебе рассказал.

   — Рассказывай, — недовольно и недоверчиво сказал генерал.

И услышал историю о «царском брате», перебежавшем к Аменемхету.

Вначале Яхмос лишь презрительно фыркнул, так же фыркнул и неотлучно находившийся при господине Санех.

   — Ты просто хочешь выторговать у меня свою шкуру за эти сказки. — Номарх вытащил до половины клинок из ножен и снова загнал его туда, с каким-то особо кровожадным звуком.

   — Нет-нет, это правда!

И Хека открыл огромный ларь с подробностями. Всё, что запомнилось ему во время неоднодневного плавания по Нилу, во время бесшумного сидения за полотняной стеной палатки верховного жреца, он высыпал сейчас к громадным ступням номарха, радуясь тому, что запасы сведений столь громадны. Он понимал, что пока говорит, его не убьют, поэтому старался не вываливать великую тайну нечистого царства большими кусками, но разжёвывал до последнего факта.

Яхмос и Санех слушали молча. И не было никакой возможности по выражению их лиц определить, как они относятся к тому, что слышат. Конечно, потрясены, в этом Хека был уверен. Можно ли представить себе человека, находящегося близко к вершине власти, который мог бы не оценить громадность сообщаемой новости. Ведь теперь все свои планы и виды на будущее придётся рассматривать с учётом услышанного. Хека продолжал говорить, почему-то опасаясь того момента, когда надо будет остановиться. Но остановиться всё же было необходимо, надо было узнать реакцию Яхмоса.

Хека смолк, как будто бы переводя дух.

   — Всё ли ты сообщил мне, предатель?

   — Нет-нет, есть много, много такого, что мог бы я рассказать. Я...

И тут вдруг оба слушателя, и брат номарха, и его телохранитель, одновременно расхохотались. Трудно сказать, как бы всё обернулось для говорливого колдуна, но на стене возник Нутернехт и сообщил, что явились первые лазутчики.

Как Яхмос и ожидал, и с реки, и с восточных гор подозрение должно было быть снято. Никакого непонятного движения там замечено не было. Последним к брату номарха был допущен молодой негр, настаивавший на том, что ему есть что сообщить. Даже в темноте, сверкая ненормально белыми зубами, он затараторил, помогая своим словам ещё и руками. Никто не понимал толком этот белозубый язык. Тогда негр на несколько мгновений отбежал в темноту и вернулся уже не один, а с тушкой молодого белоносого павиана.

Далее можно было не переводить. Гиксосы обнаружились. Причём там, где им и полагалось быть. Лазутчик, обрадованный тем, что его поняли, артистично зажимал нос, тряс, зажмурившись, головой, показывая, как нестерпимо пальмовая роща смердит в ночи.

— Не зря их называют нечистыми, — сказал Санех.

Хека зажмурился от сильнейшей досады. Оказывается, он совершенно зря только что расстался со своим главнейшим сокровищем. Его бы и так не убили. Однако немного утешал смех генерала, прозвучавший в ответ на его поразительное сообщение. Может быть, вооружённый гусь глуп? Не понял, не поверил!

Яхмос пришёл в состояние приятного возбуждения. Так бывало с ним всегда, когда появлялась возможность не томиться в ожидании, но действовать. Расстановка сил была теперь ему совершенно ясна. Шахкей изготовился к тому, чтобы захватить подарок Птахотепа. Не совсем понятно, зачем он ему, разве что для того, чтобы попугать Аменемхета, но они и так уже сговорились, ещё до захвата ладьи Птаха. Однако в данный момент не было времени и желания думать в этом направлении. План начальника гарнизона был ясен. Вопрос состоял в том, а надо ли его срывать? Можно было бы попробовать предупредить Небамона, чтобы он не причаливал в условленном месте, а поднялся выше по речному рукаву и вошёл в камышовый канал южнее Темсена. Туда азиатам ни за что не добраться, тем более незаметно. Можно было и просто пугнуть людей Шахкея, показать им, что они обнаружены. Судя по всему, их там немного, они уйдут. Но Яхмосу эти выходы не годились. Это выходы труса, уклоняющегося от решительных шагов. Пусть всё идёт так, как задумано. Жрецы предупреждены. Как и задумано с самого начала, они увидят не только блистательную высадку Птаха, но гиксосское побоище подле неё. Нечистые сами обнажат оружие, и оружием же будут поражены. Даже пропитанные азиатским страхом бритые головы святош это впечатлит.

— Хнумхотеи!

Отпрыску благородного рода Мах было приказано с его полком скрытно выдвинуться к горной гряде и тихо осесть в ближайшем углублении, заросшем кустарником. И в тот момент, когда гиксосы из рощи бросятся к швартующейся ладье, ударить им в левое плечо и спину.

43

В эту ночь Шахкей не ложился спать. Фиванская питатель азиатской конницы была расположена намного выгоднее мемфисской, прямо у воды. Через неё было удобно и атаковать Фивы, и бежать из них. Да не допустит Сет до этого. С помощью разосланных во все концы патрулей начальник гарнизона был полностью осведомлен о том, что происходит в городе. Ему было известно, что полумертвец Камос плавает в собственном поту, в собственной постели. Верховный жрец Аменемхет молится в одном из алтарей громадного храма. В каком именно, неизвестно, ибо тайны храма давно уже не полностью проницаемы для гиксосского любопытства. Погасли светильники в домах добродетельных фиванцев, только собаки переругиваются с шакалами на окраинах. Серп луны, как завалившаяся на корму ладья, плывёт по звёздному небу — тлеющее напоминание о той, другой ладье, что не менее бесшумно режет где-то внизу тёмную нильскую воду.