Тьма египетская - Михаил Попов

Таким невесёлым мыслям предавался старший писец Пианхи, обходя груды товаров, выгруженных на берег, отворачивая свой благородный лик от угодливо кланяющихся корабельщиков, отмахиваясь от нашёптывания двух младших писцов, тех, что носят за ним долговые папирусы. Эти мальчишки уже поднаторели в своём ремесле, они уже сами отлично знали, с кого, что можно и следует требовать, и, наверняка, даже берут свои крохотные взятки за спиной у старшего писца.

А может быть, даже тихо метят на его, Пианхи, место. И уже тихо грызутся между собой за возможность ему понравиться. Что ж, так устроена жизнь.

Впрочем, у господина старшего писца была надежда на скорое исправление несправедливостей, заставляющих его столь страдать в последнее время. Уже сегодня он ждал счастливого знака. Может быть, сразу же после возвращения домой с набережной. Скорее бы оно завершалось, нестерпимое человеческое коловращение. Должность держала Пианхи на берегу, как держит у пристани судно причальный канат.

Ор стоял страшный. Кричали надсмотрщики на облитых пóтом негров, что бегали по сходням туда и назад с тюками. Мычали обезумевшие от стояния на солнцепёке буйволы, мечтающие поскорее залечь по рога в грязь. Внезапно начинали голосить ослы, в огромном количестве собранные по окраине пристани для того, чтобы развезти доставленные грузы. Часть была запряжена в тележки, часть орала так. Лучшее транспортное средство в условиях города с бесконечно вьющимися узкими улочками, но временами очень шумное.

Пианхи подошёл слишком близко к ослиной толпе, и на него обрушилось сразу несколько истеричных «и-a!». Старший жрец чудовищно скривился и сбежал в проулок между двумя горами товара, пробираясь поближе к реке. Со всех сторон к нему продолжали подходить, кланялись, осторожно брали за край одежд — обычай выходцев со Слоновьего острова. Он ни с кем не хотел разговаривать. Он отворачивался, старался нести взгляд поверх голов ничтожного суетящегося люда. И этот приподнятый взгляд его вдруг натолкнулся на человека, стоящего чуть в стороне от общей неразберихи на углу узенького переулка, одного из десятков подобных, высылаемых Фивами к речному берегу. Человек делал Пианхи отчаянные знаки руками. По виду обычный ремесленный подмастерье, босой и грязный вдобавок. Старший писец, отвергавший знаки внимания со стороны благородных кормщиков и купцов, в данном случае должен был бы лишь презрительно фыркнуть и отвернуться, но он, наоборот, кивнул. Сейчас, мол, подойду. Подозвал молодых своих помощников и сказал, что ему на короткое время надобно отлучиться, так что пусть они вон те четыре корабля с острова Филэ примут сами. Надо ли говорить, какую готовность выразили молодые писцы. Пианхи снисходительно усмехнулся, мол, позабавьтесь пока. С собой он позвал четверых служек с палками, в задачу которых входило отгонять всех тех, кто захочет увязаться за старшим писцом со своими подарками или жалобами.

Подойдя к чумазому ремесленнику, Пианхи спросил его кивком головы, в чём дело. Не хватало ещё тратить слова из благородного рта на такое ничтожество. Но вместе с тем было отлично видно, что человек этот старшему писцу отлично знаком, и даже находится с ним в каком-то общем деле.

Ремесленник пугливо огляделся и отступил на шаг, маня за собою Пианхи. «Что ещё такое?!» — показал выражением губ старший писец, но шагнул вслед за ремесленником. Завернул за угол в щель переулка, думая, что, вероятно, сообщение слишком важное и секретное и его лучше сделать в укромном месте.

Так, наступая шаг за шагом на этого перепуганного и перепачканного человечка, Пианхи оказался у пролома в кирпичной стене, откуда пятипалой молнией вылетела некая рука, цапнула старшего писца за одежду и втащила в глубину неведомого сада.

Через несколько мгновений помятый, полупридушенный и абсолютно обалдевший храмовый служитель, сидя на горячей земле, глядел то в серое жуткое лицо «царского брата», то на скорчившееся тело землекопа, только что заманившего его сюда. Мегила сделал одно непонятное движение рукой, и выполнивший роль приманки предатель тихо согнулся и осел скуля, а потом и вовсе затих будто бездыханный. Всё, что рассказывали о «царском брате», было правдой. Начавший слегка в этом сомневаться во время бестревожного плавания, Пианхи теперь тихо раскаивался и клял себя за то, что ввязался в эту историю.

   — Ты сам придумал меня выманить? — спросил Мегила тихо и страшно.

   — Нет. Я бы никогда... Я поддался на его уговоры.

   — Про кого ты?

   — Как про кого? Про колдуна. Он пришёл ко мне, принёс план подземного хода и дал мешок с монетами для тебя. План он нашёл в храмовом архиве. Я отдам монеты, они в тайнике под садовым сфинксом.

Мегила сел на обломок стены:

   — Колдун? Как его зовут?

   — Хекамос, но все называют его просто Хека, именем бога дурных шуток.

«Царский брат» помассировал двумя пальцами переносицу. И спросил с искренним удивлением:

   — Хека?

   — Ты разве не знал? Он уже давно в Фивах, скоро три года, с того момента, как Камос стал номархом. Он в ближней свите великого жреца Аменемхета, и даже плавал с ним недавно в Мемфис. Я тоже плавал туда на ладье Амона.

Пианхи сказал это специально, намекая, что и он человек значительный, из ближней свиты, и его нельзя тыкать рукою, так же как грязного землекопа.

   — До меня доходили слухи, что этот почтеннейший человек пошёл в услужение к Аменемхету. Это меня удивило, но ещё больше меня удивляет то, что говоришь сейчас ты. Что ему во мне? Зачем он хотел, чтобы я бежал из Фив?

   — Хека сказал, что так будет лучше для всех.

   — Почему?!

   — Не знаю. Он объяснил, чем это будет хорошо для меня — я получу твой дом. Он был назначен мне ещё до твоего появления.

Мегила снова потёр переносицу:

   — Ты не ошибаешься, писец? Мы говорим про одного человека, про однорукого Хеку?

   — Да, про него, про однорукого. Это всё он, только он. Я не хотел тебе зла. А деньги я тебе всё отдам.

   — Что ж, если Хека тебе ничего не сказал, мне придётся самому у него всё расспросить.

Пианхи закивал:

   — Тебе он скажет, обязательно скажет.

   — Но сначала мне надо узнать, где находится его дом. Ты мне сейчас нарисуешь.

«Царский брат» сел на корточки, разгладил ладонью песчаную проплешину в сухой траве и дал старшему писцу обломок ветки.

42

Шахкею это место было хорошо знакомо. Нил тут делился на два рукава, оставляя меж ними длинный, неплодородный остров, не затопляемый даже в годы самых щедрых разливов. Крепость Темсен лежала на берегу правого, узкого и глубокого потока, окружённая каменистыми полями, удобными для маршировки. Каменистая равнина тянулась от крепости почти до самых Фив. Справа её ограничивала горная гряда, слева река. От гряды к реке в нескольких местах протянулись сужающиеся и постепенно сходящие на нет каменные языки, создавая широкие сухопутные бухты, заросшие колючим кустарником. Примерно в полутысяче шагов от берега пустынную долину перегораживала от реки до скал густая заросль, образовавшаяся вокруг двух ключей. Роща издавна была населена племенем белоносых павианов, которых местные жители почитали за родственников Тота. Заняв позицию в этой роще, можно было держать руку прямо над местом высадки и появиться перед корабельными сходнями спустя мгновение после того, как они будут сброшены. Мелкие лодки сновали по рукавам туда-сюда и ночью, но ладью Птаха, даже если паруса её будут выкрашены в чёрный цвет, с расстояния в сотню шагов на фоне звёздного неба просмотреть будет невозможно.

Оставалась одна проблема — павианы. Стоило хотя бы одному человеку появиться под деревьями, они поднимали возмущённый ор, рощу они считали своим домом и никого не желали терпеть рядом с собой. Зная об этом, патрули Яхмоса считали подходы к крепости с этой стороны надёжно закрытыми.

Шахкей дал задание своим гарнизонным поварам, и в середине дня пристала к берегу у той самой рощи ничем не примечательная лодка. Ничем не примечательные люди выставили меж пальмовыми стволами несколько корзин с соблазнительно пахнущими пирожками. Белые носы обратились к берегу.

К вечеру родственников бога мудрости прохватил сильнейший понос. Сразу после заката в скверно пахнущую, но свободную от крикунов рощу вошёл отряд азиатов в облачении ливийских стражников. Позиция действительно была идеальной. Ладья Птаха появится справа и, медленно преодолевая напор течения, поползёт к пристани. У сидящих в засаде будет время и рассмотреть её, и приготовиться, и подползти, хоронясь за камнями, на расстояние одного броска.

Яхмос расположился на той части своей крепости, что далее всего выдавалась на север, и внимательно вглядывался в тёмную стену деревьев, слегка политую сверху светом тонкого лунного серпа. Роща безмолвствовала. Это могло означать только одно — никого, кроме спящих обезьян, там нет. Яхмос прогуливался вперед-назад, заложив за спину длинные руки. Остановившись, чтобы развернуться, он поворачивал голову в сторону спящей рощи и подолгу сверлил взглядом её непроницаемую тёмную тушу. Время шло, и движения номарха становились всё более резкими и нервными. Его всё начинало раздражать: и сплошная, во все стороны распространившаяся чёрная тишина, и гигантский купол молчаливого неба, и немой блеск нильской воды слева внизу. Даже бессловесность воинства, залёгшего за спиной у него в длинных плоских казармах, злила. Ждать было тяжело, хотелось что-то сделать прямо сейчас, Яхмос велел привести к себе однорукого, пусть будет под рукой. Если откроется обман, ему можно будет незамедлительно отрубить его лживую голову, предварительно вырвав из неё лживый язык. Колдуна приволокли и бросили на каменный пол в тёмный угол. Он молчал, догадываясь, что дела его становятся плохи.