На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мозг под воздействием музыки проходит через процесс тонкой оркестровки различных его областей, включая и старейшие, и новейшие части, а также области, расположенные очень далеко друг от друга, как, например, мозжечок (в затылочной части головы) и части лобных долей (в районе глаз). Здесь наблюдается и безупречная хореография нейрохимического высвобождения и поглощения веществ, которую исполняют системы логического предсказания и эмоционального вознаграждения. Когда нам очень нравится какое-то музыкальное произведение, оно напоминает нам о другой музыке, которую мы слышали, и активирует воспоминания об эмоциональных моментах в нашей жизни. Чтобы понять воздействие музыки на мозг, как повторил Фрэнсис Крик, выходя из обеденного зала, нужно смотреть на связи.
7. Как стать музыкантом? Экспертность в разрезе
В альбоме Songs for Swinging Lovers («Песни для влюбленных, танцующих свинг») Фрэнк Синатра потрясающе сочетает эмоциональную выразительность, ритм и высоту звука. Если что, я не такой уж фанат Синатры. У меня всего около пяти из более чем 200 его альбомов, и мне не нравятся его фильмы. Честно говоря, большая часть его репертуара кажется мне попросту слащавой. В песнях, выпущенных после 1980 года, он звучит слишком самоуверенно. Много лет назад журнал Billboard поручил мне написать обзор его нового альбома — собрания дуэтов с популярными вокалистами вроде Боно и Глории Эстефан. Я задал жару, написав, что Фрэнк «поет со всем удовлетворением человека, который только что кого-то убил».
А в Songs for Swinging Lovers буквально каждая нота, которую он исполняет, идеально вписывается в произведение по времени и высоте. Я не имею в виду «идеально» в строгом смысле этого слова. Вокальные ритмы совершенно не верны с точки зрения того, как музыка написана на бумаге, зато они идеально подходят для выражения эмоций, которые сложно описать словами. Во фразировке невероятно подробные и тонкие нюансы: я не могу себе представить, что значит обращать внимание на каждую ее деталь, что значит все это контролировать. Попробуйте спеть синхронно с Фрэнком любую песню из альбома Songs for Swinging Lovers. Я еще не встречал никого, кто мог бы точно попасть в его фразировку: она слишком тонкая, слишком причудливая, слишком своеобразная.
Как люди становятся экспертами в музыке? И почему из миллионов, занимавшихся музыкой в детстве, относительно немногие продолжают играть во взрослом возрасте? Когда люди узнают, чем я зарабатываю на жизнь, многие признаются, что обожают слушать музыку, но самостоятельные занятия у них «не пошли». Думаю, они слишком строги к себе. Пропасть между экспертами и обычными исполнителями, зияющая в нашей культуре, обескураживает, и почему-то это явление характерно только для музыки. Несмотря на то что большинство из нас не умеет играть в баскетбол на уровне Шакила О’Нила или готовить как Джулия Чайлд, мы все равно можем насладиться игрой в стритбол с друзьями на заднем дворе или испечь что-нибудь на праздник для друзей и родных. Похоже, такая пропасть между профессиональным и любительским исполнением музыки культурно обусловлена и характерна для современного западного общества. И хотя многие утверждают, что занятия музыкой у них «не пошли», когнитивные нейробиологи в своих лабораториях приходят к противоположным выводам. Даже недолгий период обучения музыке в детстве приводит к образованию сетей нейронов для ее обработки, более устойчивых и эффективных, чем у тех, кто не ходил в музыкальную школу. Благодаря этим занятиям мы учимся слушать и лучше различать в музыке структуру и форму, что помогает определять, какая музыка нам нравится, а какая нет.
А что насчет того класса людей, которые, как мы все признаем, являются настоящими экспертами в музыке, вроде Альфреда Бренделя, Сары Чанг, Уинтона Марсалиса и Тори Эймос? Как они получили то, чего у большинства из нас нет, — необыкновенный талант к игре и выступлениям? Обладают ли они набором способностей — или нейронных сетей — совершенно иного рода, чем у всех нас (то есть отличаются от остальных качественно), или располагают тем же базовым материалом, что и мы, просто в большем количестве? И можно ли сказать, что композиторы и авторы песен используют принципиально иной набор навыков, чем исполнители?
Научное исследование экспертности — одна из основных тем в когнитивной науке последних 30 лет, и экспертность в музыке, как правило, изучают в контексте экспертности вообще. Почти во всех случаях музыкальное мастерство определяется как достижение техническое, то есть владение инструментом или композиционными навыками. Покойный Майкл Хоу и его коллеги Джейн Дэвидсон и Джон Слобода положили начало международной дискуссии, задав вопрос, является ли непрофессиональное понятие «таланта» научно обоснованным. Они исходили из следующей дихотомии: либо музыкальные достижения высокого уровня связаны с врожденными структурами мозга (то есть с тем, что мы называем «талантом»), либо это результат обучения и практики. Ученые определили талант как нечто: а) происходящее из генетических структур; б) не поддающееся идентификации специалистами на ранних стадиях, еще до того, как человек достигнет исключительного уровня исполнения; в) позволяющее предсказать, кто с наибольшей вероятностью преуспеет; г) имеющееся только у меньшинства — «талантливых» людей, потому что если талантом наделены все, то сама концепция теряет смысл. Возможность раннего выявления таланта предполагает, что мы изучаем развитие навыков у детей. Ученые также добавляют, что в области музыки талант у разных детей может проявляться по-разному.
Очевидно, что некоторые дети овладевают навыками быстрее других: возраст, когда ребенок начинает ходить, говорить и приучается к туалету, сильно варьирует даже в рамках одной семьи. Здесь могут быть задействованы генетические факторы, но выделить факторы вспомогательные, включающие среду, в которой ребенок развивается, — вроде мотивации, типа личности и динамики в семье — довольно непросто. Подобные факторы тоже могут влиять на музыкальное развитие, и даже в большей степени, чем генетические. Исследования мозга пока дают не слишком много ответов, потому что трудно отделить причину от следствия. Готфрид Шлауг из Гарварда собрал результаты сканирования мозга людей с абсолютным слухом и продемонстрировал, что область слуховой коры — planum temporale — у них больше, чем
