На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самым сильным доказательством существования таланта служит тот факт, что некоторые люди обретают музыкальные навыки быстрее остальных. Доказательством отсутствия таланта — или скорее аргументом в пользу того, что совершенства можно добиться тренировками, — служат результаты исследований того, сколько на самом деле тренируются эксперты и прочие люди, достигшие значительных результатов. Как и в математике, шахматах или спорте, в музыке для обретения навыков, необходимых для настоящего успеха, требуется длительное обучение и постоянные тренировки. В ходе нескольких исследований ученые обнаружили, что лучшие студенты консерватории больше всех упражняются, порой вдвое больше, чем те, кого не хвалят преподаватели.
Еще в одном исследовании учащихся втайне разделили на две группы (им самим не говорили об этом во избежание предвзятости), основываясь на оценке учителями их способностей, или таланта. Несколько лет спустя студенты, получившие высшие баллы за исполнение, оказались как раз теми, кто больше всех занимался, независимо от группы «талантов», в которую их определили ранее. Это говорит о том, что тренировка не просто имеет отношение к высоким достижениям — она их основная причина. А еще это говорит о том, что талант — всего лишь ярлык, заставляющий нас ходить по кругу: когда мы говорим, что кто-то талантлив, мы имеем в виду, что у него есть некая врожденная предрасположенность к успеху, но в конечном счете мы применяем этот термин только в ретроспективе, уже после того, как человек достиг высот.
Андерс Эрикссон из Университета штата Флорида и его коллеги рассматривают экспертность в музыке как общую проблему когнитивной психологии, связанную с процессом обретения экспертности вообще. Другими словами, они исходят из предположения, что есть определенные проблемы, связанные с достижением экспертности в чем бы то ни было; что мы можем изучить эту проблему в музыке, рассматривая, помимо музыкантов, экспертов-писателей, шахматистов, спортсменов, художников и математиков.
Во-первых, что значит слово «эксперт»? Обычно мы имеем в виду, что это человек, достигший в своей сфере большего успеха, чем другие. Таким образом, признание чьей-то экспертности — не что иное, как социальное суждение. Из общей массы мы выделяем несколько в чем-то выдающихся людей. Кроме того, человек должен добиться успеха в такой области, которая нам небезразлична. Как замечает Слобода, я могу стать экспертом в складывании рук или произнесении собственного имени, но это, по мнению общества, не то же самое, что стать экспертом в шахматах, ремонте «порше» или украсть британские королевские регалии так, чтобы тебя не поймали.
В результате таких исследований складывается следующая картина: для достижения уровня мастерства, необходимого эксперту мирового класса — в любой сфере, — нужно 10 000 часов тренировок. В одном исследовании за другим, будь то изучение композиторов, баскетболистов, писателей, конькобежцев, пианистов, шахматистов, профессиональных преступников и всех, кого только можно себе представить, это число всплывает снова и снова. Примерно по три часа занятий в день, или 20 часов в неделю на протяжении 10 лет. Конечно, это никак не связано с тем, почему некоторые почти ничего своими упражнениями не добиваются, а другие получают больше отдачи от занятий, чем остальные. Но никто еще не обнаружил случая, чтобы подлинная экспертность мирового уровня оказалась достигнута за меньшее время. Похоже, мозгу как раз столько и требуется, чтобы усвоить все, что нужно, для достижения истинного мастерства.
Теория 10 000 часов вполне согласуется с тем, что мы знаем об обучаемости мозга. Обучение требует усвоения и закрепления информации в нервной ткани. Чем больше у нас опыта в чем бы то ни было, тем сильнее и устойчивее его след в памяти. Разным людям требуется разное количество времени для того, чтобы закрепить информацию в нейронах, но в любом случае более частые практические упражнения ведут к образованию большего числа нейрональных путей, которые могут объединяться для создания более сильного представления в памяти. Это верно независимо от того, придерживаетесь вы модели множественных отпечатков или любых других теорий нейроанатомии памяти: человек тем лучше помнит что-либо, чем чаще был задействован исходный стимул.
Качество памяти также зависит от того, насколько мы о ней заботимся. Нейрохимические метки, связанные с воспоминаниями, указывают на их важность, а мы склонны считать важными те воспоминания, которые ассоциируются с сильными эмоциями, как положительными, так и отрицательными. Я говорю студентам, что, если они хотят хорошо написать контрольную работу, изучаемый материал должен быть им по-настоящему важен. Именно различной важностью предмета для учеников можно частично объяснить разницу между начинающими. Если мне по-настоящему нравится какое-нибудь музыкальное произведение, я буду больше упражняться в его исполнении, потому что оно для меня важно. Нейрохимическую метку важности я прикреплю к каждому его элементу: к звукам, к движениям пальцев, к дыханию, если исполняю его на духовом инструменте, — и все эти вещи оставят в памяти след, помеченный мной как значимый.
То же происходит, если мне по-настоящему нравится играть на инструменте и слушать его, — я с большей вероятностью обращаю внимание на тонкие различия в высоте звуков и на способы регулировать звучание. Невозможно переоценить значение этих факторов: чувство важности усиливает внимание, а вместе они приводят к измеримым нейрохимическим изменениям. Дофамин — нейромедиатор, связанный с эмоциональной регуляцией, бдительностью и настроением, — высвобождается, и дофаминэргическая система участвует в кодировании следа памяти.
По разным причинам некоторые люди, занимающиеся музыкой, проявляют меньше целеустремленности в самостоятельных тренировках. Их работа менее эффективна ввиду факторов, связанных с мотивацией и вниманием. Правило 10 000 часов выглядит убедительным, потому что подтверждается в одном исследовании за другим, причем в различных областях. Ученые любят порядок и простоту, поэтому, если мы видим число или формулу, которые появляются в разных контекстах, мы с большой вероятностью примем их за объяснение. Но, как и во многих научных гипотезах, в теории 10 000 часов есть дыры, и нам придется учитывать контраргументы.
Классическое опровержение звучит примерно так: «А что насчет Моцарта? Он ведь сочинял симфонии в возрасте четырех лет! И даже если бы он занимался музыкой по сорок часов в
