В сумерках близкой весны - Ирина Берсенёва

– Не злые люди? Но статья, Сонь!

– Они не хотели зла мальчику. Лишь пытались избавиться от Ундюгерь. Поймите! У них тяжелая жизнь была. У Ани и свекрови! Глупые женщины! И Зиночка такая же. Так Ян говорит. И я с ним согласна.

– Им не жалко Антона?

– Жалко! Но, возможно, так для него лучше. Господи, что я говорю! – Соня всхлипнула, но никто не попытался её утешить. – Конечно, он мог бы уехать и начать жизнь там, где никто ничего не знает. Это был бы лучший вариант. Никто не желал ему смерти. К тому же ведь никто не знает, из-за чего именно он спрыгнул с моста! Вдруг были какие-то иные причины?

– Ну конечно! Иные причины!

– А почему бы и нет? Он никогда не обвинял свекровь или Аню. И совершенно ничего не сказал родителям.

– Это им надо было уехать и начать новую жизнь где-нибудь. Троим! Глупые женщины, говоришь? Решили Женьку спасать! А он их просил? Да если бы не Зиночка, то вообще бы никто ничего не узнал! Не думала, что глупость хуже взрывчатки. От Зиночки его не спасали, когда подростком был. А от жены решили спасти. Театр абсурда, честное слово!

Анжела отошла к окну и стала смотреть на улицу. Шёл снег. Скоро весна, но снег идёт и идёт. Слова дочери, как яд, достигли своей цели и разлились по телу огнём. Ненависть нахлынула, как морской прибой. Анжела закрыла глаза. Она устала. Ей нет дела до чужих проблем! Но жалость уже сочилась сквозь толщу ненависти, капая огненными каплями на сердце, разъедая его кислотой.

Она представила Женю, одинокого дикого подростка, пытающегося выжить. Он будто тонет в омуте. И тут ему протягивают руку помощи. Зиночка Муравьёва. Как он называл её «до»? Тётя Зина? Сколько ему было лет? Помогла ли она ему? Или он её ненавидел?

Анжела почувствовала, как мороз пробегает по коже. Конечно, ненавидел. И, став мужчиной, дал понять это, а может, и сказал, прямо глядя в глаза. И она захотела вернуть его, потому что видела в нём того же самого невинного подростка, которым так легко манипулировать. Сломанные люди стремятся сломать своих детей. Не важно, каким способом. Ундюгерь стала спасением для Жени, и ей этого не простили.

– Мам, знаешь, – вдруг прервала её размышления Ольга. – А ведь папа тоже в этом замешан, да? Он же не мог не знать!

2.

Ольга ушла в магазин. Анжела послала её за хлебом. Они всё-таки решили сварить пельмени. Соня нарезала зелёный лук и петрушку. Аккуратные ровные колечки, глаз не оторвать. Но, глядя на это произведение искусства в виде зелени, Анжела испытывала лёгкое презрение. Пожалуй, она не станет содействовать, а выразит препятствие в виде полного равнодушия. Осуществления мечты не произойдёт, облегчение в виде исповеди? Искренняя ли эта исповедь, которую так элегантно и ненавязчиво преподносит Соня? Уберечь Ольгу уже не получится, кажется, она слишком заинтересована и рвётся в бой, ей хочется помочь Жене. Но ему уже не поможешь. Анжела ощутила досаду на себя за испытанную жалость. Кто разберётся в интригах семьи, которую выбрал для себя Марат? И почему бы ему этим не заняться?

Исхлёстанная злыми мыслями, Анжела подавила тяжёлый вздох и попыталась заговорить с поникшей Соней:

– Сонь, а где Ян?

– Поехал на кладбище.

– Один?

– Нет, конечно. Все с ним поехали.

– А ты?

– А я не хочу.

Она подняла глаза на Анжелу и улыбнулась. Но та не ответила на улыбку. Соня поспешно склонилась над нарезкой, пряча смущение.

– Не подумайте, что я не любила Женю. Просто Зиночка тоже с ними, а я не хочу её видеть.

Анжела задумчиво кусала нижнюю губу и смотрела в окно. Она понимала, что Соня устала от пьянства и мечтает поскорее уехать обратно в Питер. От раздражения и усталости её неожиданные откровения. Или дело в Зиночке, которая льнула к Яну на похоронах?

– Интересная позиция, – наконец произнесла она. – Позиция матери, которая желает добра своему сыну.

– Вы серьёзно? – встрепенулась Соня. Она будто ждала продолжения разговора. – Какая любовь? Свекровь не хотела, чтобы у его сына была плохая жена. Ундюгерь для неё – плохая. Желала ли она счастья Жене? Не знаю. Но она видела, что ему плохо от их вмешательства и ничего не изменила.

Анжела не ответила. Стала раскладывать на столе чистые тарелки.

– Но об этом легко говорить, потому что нельзя проверить. Желала ли свекровь счастья Жене? Действительно, сложный вопрос.

– Что ты хочешь этим сказать?

– У Жени не могло быть детей, поэтому он легко женился на беременной Ундюгерь. Он же переболел гриппом, получил осложнение. И знал, что бесплоден. Несколько раз говорил Яну, что не переживает, потому что равнодушен к детям. И тут женился! Женьке хотелось полноценную семью.

– Наталье было известно об этом?

– Конечно, известно, но она делала вид, что не знает, не помнит. Старалась не касаться этой темы. Это же позор, что у сына не может быть детей. Множество людей болеет гриппом каждый год. Болеют ни по одному разу! И мало кто получает осложнения на детородную функцию.

– Почему позор? Разве он в этом виноват?

– Не виноват, конечно, но проблема в его физиологии. Значит, по его вине произошло. А не по вине, скажем, жены. Если бы Ундюгерь не могла родить, её бы смешали с грязью, обвинили бы в бесплодии! Это же так удобно. А тут сын! Никто не станет обвинять грипп.

– Странная позиция. Недальновидно и эгоистично.

– И Женя смирился! Он хотел этого ребёнка! Он воспитал Антошку, как собственного сына. Для себя он увидел шанс, когда узнал о беременности любимой девушки.

– Понятно, отчего не стал откровенничать с родственниками. Хорошо. Но почему просто не оставить его в покое? Какая разница, в конце концов, бесплоден он или нет? Сын родился, и уже люди не станут осуждать и подозревать в невозможности иметь детей. Для Натальи важно мнение общества, не так ли?

Соня помолчала несколько мгновений. Затем отложила в сторону нож и взглянула на Анжелу.

– Не всё так просто, тётя Анжела.

– Снова сложность?

– Да.

Анжела приготовилась к очередному утверждению правды, погребённой под толстым слоем пыли и внезапно вытащенной на обозрение. Грязная правда всегда шокирует и неприятна. У людей, привыкших ко лжи, не может быть простых путей. Необходимость быстро принимать решения, не означает продуманность этих решений.

– А вы знаете,