«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг

Так, разделению труда всегда соответствует известная мера неравенства функций. Если бы все было одинаково, то квалитативное разделение труда, т. е. понятие о разделении труда в обычном его значении, не было бы способно ни к какому приложению, даже прямо наперед уже не имело бы смысла. Исключительно квантитативное разделение однородной работы не имело бы с указанным понятием ничего общего. Но именно различные качества людей и притом такие, которые существуют от природы, являются основанием, по которому профессии и мозговая деятельность не могут быть одинаковыми у всех. Если каждый делает что может, то функции и результаты должны быть различными. И в этом обособлении занятий, если оно не выходит из естественно предписываемых рамок, нет ничего произвольного, ничего исключительно-условного, ничего такого, что не могло бы существовать без всякого соглашения.

Конечно, впоследствии через несправедливое принуждение может установиться такое разделение труда, которое происходит не из какой-либо первоначальной сущности дела, – такое разделение труда, через которое, скорее, появляются неравенства, вовсе не существовавшие вначале. Поэтому в нынешнем разделении труда, представляющем собой смесь правильных и ложных вещей, нужно различать обе составные части, т. е. просто различать справедливое и несправедливое. Справедливым будет такое разделение труда, которое коренится в первоначальных свойствах и в естественных отношениях вещей. Фактически же существующее разделение труда, в преобладающей своей части, есть результат культуры насилия, а не культуры свободы. Низведение человека, выражаясь резко, на ступень рабочего скота произвело здесь, в некоторых отношениях, худшее состояние, чем какое существовало когда-нибудь вследствие просто естественных качеств и животной низменности или какое существует где-нибудь у диких племен. Утонченность культуры принуждения изобрела здесь такие вещи, которых нельзя объяснить никакой сущностью дела, а тем более нельзя ничем оправдать.

Равенство и неравенство – полюсы, вокруг которых вращаются все формы общения, будут ли они справедливыми или несправедливыми. Играть словечком равенство против неравенства без необходимых различений – поверхностное, даже тупоумное извращение. Но еще большая извращенность – как бы радоваться фактическому неравенству и в его интересах по возможности еще увеличивать противоположности, т. е. стараться сделать все еще более неравным, чем это есть уже исторически. Критически поступает только тот, кто, согласно с указанным критерием, предполагает в состояниях оба рода неравенства и старается, по возможности, отделить один род от другого, т. е. отделить несправедливый род от справедливого и устранить первый при реформе социального разделения труда, которое в деревне разделяет земледельческого работника и крестьян от владельцев крупных имений, первоначально было результатом насильственности. Оно и теперь еще, и притом не только в России, отдает крепостничеством. Наоборот, ложные стороны в собственно индустриальной области нельзя выделить так же просто, так как там решительным образом действовали еще реальные технические необходимости образования различных функций.

6. Есть ли отношение найма справедливая и потому неустранимая основная форма общественных отношений – вот главный социальный вопрос. Утверждали, не совсем несправедливо, что собственно наемный труд не согласуется ни с полной свободой, ни с материальной выгодой. С нашей точки зрения же, сама постановка вопроса кажется не вполне правильной. Дело не в найме для выполнения работы и не просто в форме наемных услуг; существенная в социальном отношении противоположность касается большей или меньшей личной подчиненности. Если врач или адвокат выполняют услуги, то они являются большей частью более или менее господами своих пациентов или клиентов, и подчинения их самих кому-нибудь, за исключением, быть может, иногда косвенных уступок, нет и следа. Тем не менее то, что они получают за свою работу, есть также лишь наемная плата, хотя и за весьма значительно квалифицированную работу.

Отношений найма нельзя было бы избегнуть даже при самом справедливом развитии хозяйственных дел. Это юридически необходимая форма. Именно если допустить, как оно и следует, что личные услуги в известной мере необходимы и относятся к разумеющемуся само собой разделению труда, то само собой разумеется и возмещение за них: ибо как иначе можно было бы уравнять обязательства! Но что не разумеется само собой, так это – широкое распространение найма рабочих, связанного с подчиненностью. Во всяком случае, мыслим более социалитарный способ производства, хотя бы ныне, поскольку можно об этом судить, переход к такому способу и был совершенной невозможностью. Типу рабочего, как он выражен в предшествующей системе производства, не хватает способности к инициативе в смысле самостоятельного хозяйства, даже если нет недостатка в реальных средствах к этому. Средства для производственных ассоциаций почти всегда тратились напрасно; во всяком случае, там, где они давались случайно частными богачами из великодушия и вследствие социальных иллюзий.

Но, конечно, с сокращением собственно фабричной системы можно было бы рассчитывать на более мелкие отдельные предприятия, и самостоятельное мелкое производство могло бы когда-нибудь принять более солидную и даже более прибыльную форму, чем крупное производство индустриальных казарм. Если даже это не во всех отношениях верно, то все же получилась бы уже та выгода, что создалось бы большее число самостоятельных производств, которые, кроме того, допускали бы достаточный надзор за их деятельностью и могли бы быть в достаточной мере ответственными за добротность отдельных произведений. Нынешнее худое ремесло не служит тут противоинстанцией; ибо оно – заброшенный остаток эгоистической, несправедливой цеховой традиции. Свобода профессий наступила; но старый эгоизм и к тому же значительная доля бессилия прежней системы остались. Однако из этого еще нельзя вывести каких-либо доводов против производства умеренных размеров. Распролетаризации общества и освобождение его от разжиревших богачей могли бы только выиграть, если бы в каких-либо направлениях удалось вместо высасывающих централизаций работы заставить функционировать более значительное число подлинных центров личной жизни.

7. Больше всего подчинение ощущается в чисто личных услугах. Здесь некоторая несвобода бесспорна, и никто, если только не из-за куска хлеба, не станет выполнять функций, где подчинение часто совершенно произвольным требованиям является правилом. Обычное отношение слуги к господину здесь самая низшая ступень. При более патриархальных состояниях отношение это было, пожалуй, более сносным, так как социальные расслоения, по крайней мере во внешних формах совместной жизни, не всегда так резко выступали, как при новейшем роскошном образе жизни, когда копируют обычаи больших городов и щеголяют дутой знатностью. Когда мастер со своими подмастерьями или крестьянин со своими работниками ели еще за одним столом, тогда пропасть между теми и другими была вообще не велика. Как ни резко выделялись высшие сословия, все-таки разница в образовании была не слишком велика. Общее невежество и тупое единение в религиозном суеверии связывало самые различные социальные ступени, все же несколько больше, чем это имеет место теперь при так называемом культурном развитии.

Однако обнаруживаются уже следствия нынешних отношений, и благодаря им там, где