«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав - Евгений Дюринг

связи с превращением в правовые всех прочих отношений ничего нет немыслимого в том, что будет переброшен мост чрез пропасть, зияющую между режимом порабощения и свободной общественностью, – мост в смысле права носить оружие. Конечно, господствующая еще невыносимая форма несвободы и наиболее дурные из всех цепей, а именно цепи, наложенные порабощающим милитаризмом, должны быть, в конце концов, устранены; но для такой цели нужно рассчитывать на все социальные связи. Если на место обнищавших пролетариев станут люди, обладающие умеренным денежным резервом, и если, как сказано, вместо чванных богачей и чиновных особ будут налицо люди, владеющие умеренной величины имениями и содержаниями, тогда не будут с обеих сторон и опасаться, что ношение оружия в низах общества будет тянуть к хаосу, а на верхах – к деспотии. Нынешнее стремление к увеличению орудий насилия уступит место противоположному стремлению – к их уменьшению. Тогда на прежний исторический период будут смотреть, как на мировую эпоху разбоя и станут отличать ее от лучшего режима еще резче, чем мы теперь отличаем средневековье от наших состояний, которые в некоторых отношениям, во всяком случае, модернизированы.

4. Перейдем теперь, после обсуждения проблемы о вооружении, получившейся в связи с дуалистической схемой, к дальнейшим, положительного характера приложениям того же нормального отношения двух лиц. Здесь взаимная добровольность может обусловить и ясно поставить на вид многое, что в многоголовом обществе будет пониматься уже труднее и легче подпадет возможности смутного непонимания. Особенно относится это к неравенству, ввиду которого дедукция того, что справедливо и не справедливо, может сделаться затруднительной. Например, если мы подумаем о разделении труда между обоими лицами, то одно из них, одаренное от природы или от иных причин более грубыми задатками, будет с готовностью брать на себя деятельность, отвечающую таким качествам, и даже не в состоянии будет и при добром желании заняться чем-нибудь иным, между тем как другое лицо, по своим более тонким качествам, будет выполнять высшие функции, а при случае даже возьмет на себя руководство всей кооперацией. В такой полюбовной сделке в социальном смысле нельзя найти ничего худого. Разумеется только, что условленное отношение всегда может быть расторгнуто так, чтобы при этом достаточно принималось во внимание однажды данное согласие.

Мы опять находимся здесь в области постановлений и отношений, желаемых обеими сторонами, и как далеко тут должны распространяться обязательства, это зависит от действительно свободной, а не только, по-видимому, свободной воли. Даже личные услуги могут быть взяты на себя, но только не такие, которых нельзя было бы отличить от холопства. Стать добровольно настоящим рабом при нашем нынешнем праве невозможно, ибо рабство вообще исключено, возникает ли оно из насилия или иначе – все равно. Старейшие теоретики так называемого естественного права говорили о неотчуждаемых правах, и на самом деле к таким неотчуждаемым правам относится личная свобода, или, определеннее говоря, к числу недопустимых отчуждений принадлежит отчуждение полной личной свободы. Добровольно, т. е. невынужденно и без необходимости, предаться в рабство было бы при всяких обстоятельствах глупостью, пользоваться которой никто не имеет права, не исключая и того, в пользу которого совершается такой отказ от свободы. Кто пользуется подобными вещами, тот оскорбляет неприкосновенность другого, точно так же почти, как если бы он сделал вторжение в свободную сферу другого. Вообще, свободной воли, которая иногда и на продолжительное время может быть ошибочной или даже извращенной, не всегда бывает достаточно, чтобы исключить несправедливость. Принципиальное уважение к общей свободе, которое должно быть урегулировано и оформлено в своих проявлениях, но не нарушено в своей сущности введением особых обязательств, должно остаться в силе при всех обстоятельствах и во всех положениях.

Кроме того, всякое желание заключить договор путем связывания будущих проявлений воли должно быть исследовано относительно разумности его содержания. Проявление воли при заключении такого договора имеет только тот смысл, что при этом принимаются в расчет будущие проявления воли. И добровольность в момент заключения такого договора может выражать соединенную и предвосхищенную волю всех только тогда, когда при этом не игнорируется истинная свобода каждой личности. Самоограничением свободной воли, следовательно, должны предотвращаться ненадлежащие и, насколько можно вперед судить, неправильные её проявления.

Если обязательства личных услуг договорены на слишком долгое или даже на неопределенное время, то подобная вещь больше, чем только близка к рабству. Вообще, обязательства насчет личных и особенно домашних услуг могут быть сносными только при целесообразно назначенных сроках для расторжения условий найма. Если обе договаривающиеся стороны обладают правильными взглядами и доброй волей, тогда, конечно, они легко найдут целесообразный выход в данном положении. Здесь обнаруживается, следовательно, что особые постановления диктуются особыми же отношениями. Анализ права и дедукция права могут только придать надлежащую силу общему правовому разумению особенных потребностей, присущих данной форме общения, и помочь правильному истолкованию отношения между свободой вообще и несвободой в частном случае.

Уже при других удобных случаях мы обращали внимание на то, что неправильно выводить важнейшие, фундаментальные отношения человека к человеку из чистого и произвольного конвенционализма. Над всякой конвенцией стоят определяющие отношения вещей, которыми стремления свободной воли в соответствии с тем, а не другим отношением вещей определяются реально, т. е. не персонально, не через посредство другой воли, но через посредство обстоятельств, данных от природы или данных через посредство особенной формы вещей не личного характера. Наша теория происхождения денег служит здесь лишь социально-хозяйственным примером, хоть и весьма большого значения. Но к образованию и развитию правовых отношений антиконвенционализм также не менее применим и служит там весьма важным критерием. Поэтому в связи с нашей дуалистической схемой мы меньше спрашиваем о том, чего случайно кто-нибудь хочет, но больше о том, чего он должен желать по природе дела и вместе с тем в интересах сохранения свободы. Здесь дело во внутренних, общих необходимостях, и произвольные исключения из правила должны считаться лишь второстепенными обстоятельствами.

Почему решения наши насчет чисто-отрицательного права были сравнительно просты? Потому что мы имели здесь критерием реальный принцип, независящий от волевой деятельности и произвола. Каждая сторона должна была в проявлениях своей воли уважать равенство притязаний на свободу и неприкосновенность; этим она удовлетворяла вполне и стремлениям собственной воли, поскольку последняя не имела в виду обидеть другого. Но вопросы тотчас становятся сложнее, как только на сцену выступает положительная социальная воля в связи с особенными соглашениями. В этой области аксиоматические положения не так легко даются, и не так уже легко подняться над уровнем особых отношений, как там, где выход из сферы личного произвола ясен без дальнейших объяснений. Однако же и здесь, в конце концов, обнаруживается, что повсюду можно опереться на